Хиганбана. Букет невесты

      Вы когда-нибудь видели, как пронзает землю алыми стрелами цветок хиганбаны?       Там, где ещё вчера была пустошь, за одну ночь разольётся его багровое великолепие. Тонкие стебли заколосятся на ветру, словно языки пламени. Никто не посмеет сорвать его из-за страха обжечься. Итачи с детства верил, что хиганбана — цветок мира мёртвых. В гордом одиночестве тот окутывал своим величием старое кладбище на окраине деревни.       Итачи осторожно ступал между ними, понимая как никто другой, сколь мимолётна жизнь каприза местной природы. Земля пахла сыростью, повсюду прели душистые листья клёна — осень безжалостно вгрызалась своими зубами в землю, лишая её жизни. Промозглый сентябрьский ветер терзал его поношенный чёрный плащ, норовя добраться до измождённого болезнью тела. Вид аккуратных надгробий с фамильной гравировкой клана Учиха, густо покрытых мхом, вызывал тоску и непрошеные воспоминания. Словно они сейчас смотрят на него, осуждают и ненавидят. Все, кроме неё. Дрожащие пальцы коснулись холодного камня. Учиха Изуми.       Ей было всего четырнадцать, когда карающая рука Конохи добралась до их клана. Совсем юная. Итачи присел на колени и расстегнул несколько пуговиц плаща. Озлобившийся ветер тут же воспользовался случаем и проник под шерстяную ткань. От холода начинало ломить в суставах, но сейчас было не время спешить. Он и так слишком долго откладывал эту встречу.       — Я принёс тебе камелии. Помнится, ты любила их когда-то, — на сырую землю легло несколько коротких розовых бутонов. Итачи нервно закусил губу. Он словно стоял на коленях перед живой настоящей Изуми и пытался вымолить прощение.       Той ночью он слышал, как она кричала. Изуми звала его по имени, хотя могла обратиться к любому из великого клана за помощью. Её голос навсегда останется в голове Итачи как память о том кошмаре. Его руки были по локоть в их крови, крови всех, кто больше не чувствует боли. Столько раз пытался он забыть, отвлечься, сжечь все мосты и никогда не вспоминать свою самую страшную ошибку — всё было тщетно.       Резкие крики нарушали эту гнетущую тишину: всюду кружило голодное вороньё. Птицы боялись его, сторонились, смотрели одним глазом, словно чувствовали и были готовы подождать. Предвкушение скорой смерти от руки брата или от болезни почти никогда не покидало и самого Итачи. Но не сегодня.       Он в ужасе опустил глаза, разглядывая пожелтевшую траву: с тех пор прошло восемь лет, и ведь кто знает, как бы всё сложилось. Его снедало тяжкое бремя быть левой рукой Ками-самы. Судьба целого клана в одночасье легла на его плечи.       Помнит ли кто о них? Тропа давно поросла колючей травой, а старинные надгробия и вовсе пришли в запустение. Стёртые жизни, как вырванные страницы, кружили опадающей листвой, чтобы бесследно исчезнуть по весне.       Изуми. Он ещё столько мог ей показать, открыть старинные секреты, но даже сейчас боялся пошевелить губами, не в силах прошептать. Слишком личное.       — Прости…       Протектор ниндзя-отступника был снят и аккуратно отложен в сторону. Итачи ещё помнил, как это делается: замерзшие пальцы сложили лотос у самых губ, и лоб едва не коснулся земли. Дань почтения — капля в тот большой кувшин, который ещё предстояло наполнить своей болью.       — Итачи-сан, потеряем же, — Кисаме вышел из своего укрытия и подобрал протектор с земли. — Нельзя здесь долго оставаться.       Кисаме склонился, чтобы прочитать надпись на камне.       — Сестрёнка ваша? Нет, пришли бы вы за ней, как же. Вон один до сих пор бегает, никак догнать вас не может, — напарник встал в полный рост. Огромный и величественный, словно скала. — Ясно всё: подружка.       Итачи встал на ноги, стряхнув прилипшую землю. Красные лепестки хиганбаны внезапно ожили и принялись раскачиваться на ветру. Он знал, что не успеет вернуться сюда ещё раз, чтобы принести ей камелии. Слишком мало ему отпущено.       — Итачи-сан, а этот пустой, — Кисаме махнул мечом в сторону каменного надгробия. — Неужели кого-то забыли?       — Нет, Кисаме-сан, его время тоже придёт.       Итачи бросил прощальный взгляд на свежие цветы и мельком посмотрел на надгробие. Он не станет расстраивать напарника лишними мыслями. Высокий ворот скроет лицо, и Кисаме не услышит, как тихо шепчут его губы: «Скоро, Изуми. Дождись».