записки сумасшедшего.

9:00; подъем. Медсёстры с улыбками протягивают горсть таблеток и стакан воды. Немного времени на пробуждение. Если ты хорошо себя ведёшь, можешь даже поваляться в постели подольше! 9:30; мы собираемся в столовой за завтраком. Ким с шизофренией рассказывает интересные истории из его прошлого, а мы заливаемся хохотом. У Петунии еда летит изо рта, но мы уже привыкли. На завтрак свежая каша с фруктами, сок в коробочке с трубочкой, да яблоко. Иногда дают грушу или виноград. Я один из самых молодых в группе. Младше меня только Либби, но она всегда ходит одна в обнимку со своим медвежонком. У него нет глаз, только ниточки торчат из плюшевой массы. Их отрезали, когда Либби хотела засунуть их в рот и задохнуться. С 10:00 </b>до 12:30 мы сидим в общем зале. Старина Ли травит байки про скрипача. Однажды этот самый скрипач задушил своего брата струной, а после коряво сыграл Вивальди. Так его и нашли около окровавленного тела. Вот же умора! Это, кстати, Бао. Он умер пять лет назад. Задохнулся. Видимо, за свой грешок. А Ли всё так же рассказывает эту историю каждый день. Мы изображаем удивление, чтобы его не расстраивать. Хороший он, этот Ли. Потом у нас обед. Дают рис, временами картофельное пюре с мясом. Мы пьём сладкие таблетки, на том расходимся по процедурам. Однажды наша Тэён не вернулась. Её принесли только вечером на носилках, она была обмотана бинтами и громко мычала. Больше Тэён не разговаривала. Так и лежит, бедная. Медсёстры забывают менять простыни, лежит она в своих выделениях, пока кто-то не учует запах. Джемини сказал, что слышал, как медсёстры желали ей смерти. Джемини, кстати, считает себя сверчком. Его зовут Джон, но он просит называть его Джемини. Он попал сюда месяц назад, но уже подружился с нами. Мы ходим на процедуры по отдельности, однако всегда по двое, чтобы один мог помочь другому. Некоторые процедуры особенные. Они для таких, как Тэён. 15:30; самое интересное время. Мы собираемся в холле, медсёстры включают Элвиса, и бабуля Виён орёт, как он хорош в постели. Парни зовут девушек танцевать рок-н-ролл. Кто-то играет в лото. Джемини скачет по комнате, нечеловечески трещит. Иногда он кажется настоящим сверчком. Мои ровесники обычно рассказывают анекдоты или выходят на прогулку. У нас большой двор, есть даже качели. Ворота высокие, не видно, где мы находимся: на отшибе или в центре города. Здесь тихо всегда. Наверное, всё же в лесу. Но сегодня дождь и мы все собрались в холле. Я беру гитару и прыгаю на подоконник. Мне нравится играть. Раньше я делал это постоянно. До того, как попал сюда. Подпеваю незамысловатые строки, смотря в одну точку. 16:30; на полдник нас кормят салатом и кефиром. Я отбираю порцию Чи. Она не любит помидоры, а я их просто обожаю! После полдника мы идём спать. Я прохожу мимо коридора с душевнобольными. Оттуда доносятся крики и лошадиное ржание. Чуть позже я понимаю: звуки идут из палаты. Мне хочется подойти ближе, но меня грубо отталкивает врач. Наверное, не заметил. Слышу, как он говорит: — Электросудорожная терапия, — и уходит в запрещённый отсек. Через минуту выводят ту самую лошадку. Это длинноволосый парень лет двадцати. Его ноздри очень большие. То раздуваются, с шумом выпуская воздух, то снова сужаются. Он брызгает слюной и истошно ржёт, словно в больнице реально завелась лошадь. Его проносят мимо меня и вскоре звуки прекращаются. Я набираю в рот воздуха и... смеюсь что есть мочи. Даже слёзы из глаз брызнули! Мне смешно до смерти. Уже врачи прибежали, медбратья окружили меня. А мне смешно. Я смеюсь, но из глаз текут слёзы. Они что-то вкалывают и я медленно оседаю на пол. После пробуждения моя единственная мысль – это: что же такое – электросудорожная терапия?  18:20; все смотрят «Розовую Пантеру». Все, даже одинокая Либби. Я тихонько сажусь рядом с Падди. Один его глаз смотрит прямо, а второй застыл на переносице. У него болезнь Паркинсона, поэтому он так жутко трясётся. — Соль, прелесть! – вдобавок этот человек шепелявит, — Я не видел тебя на игре. Смотри, я выиграл значок! Он гордо тыкает в свою грудь. Ещё у Падди слабоумие. Он бегал по центральной площади и кричал, что луна сделана из хлеба. Вдобавок он был голым. — Спал, — отвечаю коротко. — Час назад вывезли тело из запрещённого отсека. Не знаю, кто этот бедняга. Я ничего не говорю. 19:00; мы долго ужинаем, но я к своей порции не притрагиваюсь. Молчит Ли. Молчат все. Все обескуражены первой смертью в нашей больнице. Точнее, все, кроме меня и Юна. Мы видели, как ночью медбратья выносили мешки с телами на задний двор. Там их забирал грузовик. У Юна раздвоение личности. Проще говоря, в нём живёт двое людей. Я всегда считал его таким добросердечным, что его доброту просто не удалось уместить в одну личность. Поэтому их две. Всё просто. Мы с Юном переглядываемся и чувствуем взгляд врача. Нас много за столом, но мы чувствуем, что он смотрит на нас. Кажется, он узнал, кто шастает по коридорам ночью. Ли начинает нервно ковырять свою тарелку. Я начинаю медленно догадываться, что ждёт меня и Юна. Доктор что-то шепчет медсестре, и те двое уходят. Что он сказал, до меня не дошло, но почему-то в голове пульсировало только одно: электросудорожная терапия. Ровно в девять доктор совершает обход по палатам. Я прячу нос под одеялом и исподлобья наблюдаю за его эмоциями. Он спрашивает свои обычные вопросы вроде «нравится ли тебе здесь» или, допустим «принимаешь ли ты лекарства?». И я говорю: — Да. Он хлопает ладонью по одеялу и уходит. Что-то мне подсказывает, это не последняя наша встреча. . . Ночью я слышу шаги его тяжёлых ботинок по коридору, а потом громкие крики Юна. Прячу голову под подушкой, чтобы не слышать этого. Жмурюсь и кусаю губы. А потом слышу, как открывается дверь в мою палату… Пока люди водят машину, пьют кофе и ведут размеренную жизнь, в психиатрической больнице ведётся борьба за выживание. Кажется, моя борьба окончена. Дневник Хансоль Вернон Чхве; 18.02.1998 Диагноз: Сенестопатия. Причина смерти: электрический шок.