Они русские — это диагноз.

— Вань, херня — затея, — недовольно сообщает Мирон, зевая и повинуясь волочащей его руке. — Мир, мы в Твери, тут Волга и уточки, — слишком сурово для слова «уточки» осаживает его Евстигнеев, быстрым шагом двигаясь к единственному работающему в округе магазину. — Вань, у нас вечером концерт, а мы в семь утра идём за батоном, — напоминает Фёдоров. — Это нормально, как ты думаешь? — А я не думаю, это же мило, — резко меняя выражение лица на кавайную улыбку сообщает парень. — Женщина, а можно нам батончик белого? С угрюмыми лицами, кажется, сейчас в Твери каждый, кроме единственного юната-активиста Рудбоя, собравшегося покормить зажравшихся ленивых птиц. — И энергетик, — добавляет Мирон. Так, Ваня в обнимку с двумя батонами, а Мирон в обнимку с жестяной банкой, идут в сторону покатого берега Волги. В Твери спуски к воде не предусмотрены в принципе, поэтому Фёдоров тащится вниз, пачкая белые кроссовки в траве и матерясь. — У мэра города что, такой естественный отбор? — бубнит рэпер, чуть не падая, спотыкаясь об очередной камень. — Типа все пьяные и кривоногие сразу падают в воду тонут, чтоб не мучались? — Мирон, заканчивай занудничать, — бросает Евстигнеев, летящей походкой сбегая вниз. У воды — вот это неожиданность, правда? — грязно до усрачки, валяются банки и целлофановые пакеты, но, пока Фёдоров разглядывает мусор, Ваня разглядывает оскорбленным взглядом детей лет пяти, кормящих уток на другом берегу. — Все утки у них! Это несправедливо! — Позови их, блин, — бросает Мирон, садясь на корточки и копаясь в кармане в поисках пачки сигарет. — Эй! Утки! А у нас хлеб вкуснее!!! — во все горло орет Рудбой. Пока Фёдоров готовит ладонь, чтобы набить себе смачных фейспалмов, Ваня активно начинает бросать хлеб в воду. Но справедливость восторжествует, а точнее у детей просто заканчивается батон, и Ванечка, двадцати семи лет отроду, скачет по берегу, счастливый, как конченный идиот. — Ха, малолетки, так вам, я вас сделал! Пятилетний ребёнок на том берегу крутит пальцем у виска. Мирон достаёт сигарету и прикуривает, потихоньку смиряясь со своей незавидной участью быть другом Евстигнеева. — Ты почему уток не кормишь? — Не хочу. Ты хотел — ты и корми. — Корми уток, я сказал! Фёдоров изящно достаёт из кармана пальто «фак», невинно приподнимая брови и зажав губами сигарету. Смачная половина батона, брошенная отечественным Майклом Джорданом, выбивает окурок изо рта, банку адреналина из рук, и заодно ударяя по щеке. — Бля, Евстигнеев, ты охуел совсем, что ли?! — Бери батон и корми уток, а то я его тебе в жопу запихаю, — сообщает Рудбой, продолжая мило улыбаться. — Вот сука. — И я тебя люблю. Мирон лениво отщипывает куски от мягкого и ещё теплого хлеба, а потом, почувствовав голодный рык собственного живота, сдобренного энергетиком натощак, запихивает смачный ломоть себе в рот. — Заканчивай жрать батон, не тебя кормить пришли, — говорит Ваня. — Хлеб вкусный, — бубнит Фёдоров с набитым ртом. — Сделал сотню тысяч евро баттл-рэпом, а жрет батон белого руками, — смеётся Евстигнеев. — Да иди ты. Мне что теперь, пожрать нельзя? И вообще, эти пернатые ушлепки весят больше меня. — Вон та на тебя похожа. Которая громко орет и на всех нападает, как петух, — ржет Рудбой. — Ко-ко-ко-ко-ко, я собрал Империю, ко-ко-ко, я ведущий — ты ведомый, ко-ко-ко… — Сам ты петух, — огрызается мужчина, засовывая руки в карманы. — Да ладно тебе, я любя. Смотри, я сейчас уток буду приманивать, — заискивающе сообщает бэк-мс, опускаясь на корточки и выкладывая к себе дорожку из кусков мякоти, а в конце дорожки садится сам, протягивая ладонь с горстью хлеба. Та самая «утка-Оксимирон» недоверчиво щурясь — что, бля? — вперевалку движется к Ване, собирая по пути куски хлеба. И на подходе к ладони парень хватает её руками за жирные мокрые бока. Охреневшая птица издаёт истошный вопль, а Мирон готов поклясться, что на утином это жесткое ругательство. Евстигнеев с полными счастья глазами держит вырывающуюся утку, а потом протягивает её Федорову. — Какая лапочка, — умильно тянет Рудбой, суя птицу рэперу под нос. А та, для начала смачно обосравшись от страха на новые джинсы «Отца всего баттл-рэпа» на русском, коварно щиплет его за большой орлиный нос и улепётывает, вырываясь из человеческих рук. Пока Фёдоров глядит на птичьи экскременты, растекающиеся по штанам, глазами по пять копеек, Ваня начинает неистово ржать, до слез и сгибаясь пополам от хохота, заодно от избытка чувств толкая Мирона в плечо, отчего тот теряет равновесие и падает на траву. — Сука, она сделала то, что не смог сделать на баттле ни один рэпер в России — обосрала Оксимирона!!! — Блять, — раздраженно ругается мужчина, отряхивая руки и вставая на ноги. — Сейчас кто-то огребет. Евстигнеев, почувствовав в голосе вполне реальную угрозу, продолжая хохотать, пытается сбежать, но получается очень плохо, потому что Мирон толкает, заставляя навернуться и покатиться по берегу к воде. У самой кромки он подхватывает парня за капюшон толстовки. — Гадкий утёнок, блять, — цедит Фёдоров сквозь зубы. — Если с тобой пососаться — ты станешь хоть немного адекватнее? И только потом понимает, что ляпнул. — Давай проверим, — чуть смущенно улыбается парень, приподнимаясь и впиваясь мужчине в губы. И пока рэпер замирает, не решаясь прекратить поцелуй, Ваня сталкивает его в воду. Только Фёдоров утаскивает его за собой. Волга неоправданно грязная, даже стоит значок «Не купаться», но их это не волнует, потому что они целуются так, словно оба этого ждали и, наконец, дорвались.

***

— Вы откуда? — округляет глаза Порчи, глядя на насквозь мокрых, но почему-то подозрительно счастливых парней. — Из Волги, — отвечает Мирон, стягивая прилипшую одежду. — А его утка обосрала, — по-детски ябедничает Ваня, хитро прищуриваясь. — А я его в реку кинул, — не собирается сдаваться Фёдоров. — А я… Дальше Порчи не слушает, только почесывает затылок и идёт к Мамаю — единственному адеквату среди этой компании. — Что с ними не так? — осведомляется португалец у мужчины. — Они русские, — коротко усмехается Илья в ответ. — Это диагноз.