Рабы не бывают покорны

      Вопросами выгоды рабовладения Айси задавалась, сколько считала себя могущественной злодейкой. Раб всегда услужлив, всегда под рукой и всегда стерпит любые выпады в свою сторону. Раб не скажет ни слова на твои не самые разумные действия, не расскажет ни одного секрета и, при необходимости, принесет такое соблазнительное мороженое.       Заполучить к себе в услужение Блум для Айси было заветным желанием. Сколь сильна была ненависть ледяной феи, столь сильным было и желание помыкать, приказывать, видеть, как в глазах светлой феи тают последние лучики столь ненавистной доброты и всепрощения. В мечтах. Айси считала, не переставала отсчитывать секунды, минуты, часы с последней битвы, в которой Блум не смогла, не выдержала напора ведьмы и упала без сил. Даже будучи в плену, закованной в пожирающие силы браслеты, фея не теряла своего внутреннего огня, горела в ее глазах неизмеримая ненависть и вера в то, что ее спасут: другие феи или Скай, принц Эраклионский. Но они не приходили, не могли дойти, спотыкались и теряли нити, не знали, как освободить и жива ли она, ведь Трикс непредсказуемы и им не нужен лишний груз.       Неизвестность. Ненависть в глазах Блум таяла и уступала место усталости, и фея не сдавалась лишь из упрямства, швыряла в ледяную ведьму подносы с пломбиром, отказывалась разговаривать, есть и пить. Не стала наряжаться в те пошлые наряды, что Айси приносила ей из чистого любопытства. Недовольно смотрела из своего угла комнаты и натягивала на плечи тонкое одеяло, кинутое из жалости. Айси не знала, как потешаться еще, ведь фея была так близко, что можно было руку протянуть и сжать в кулаке ее рыжие волосы, дабы сделать больно — намного больнее, чем было Айси во время всех предшествующих поражений.       Спустя месяц от былой мощи феи остался блеклый свет глаз, отчаяние и бессилие. Она не брыкалась, когда Айси, опять же из жалости, как ей казалось, набирала в рот немного мороженого и целовала непокорную девушку, пытаясь таким варварским способом накормить ее хоть немного. Блум не выдерживала и тянула руки к стакану молока — ей было холодно и невыносимо хотелось есть. Айси молчала — от былого злорадства ничего не осталось, лишь жалость к сломленной фее и чувство вины, что с каждым днем съедало все сильнее.       У Блум появилась одежда — пижама, что на костях держалась лишь чудом. Айси укладывала девушку рядом, гладила волосы и пыталась понять, что в ней стало не так. Она не чувствовала к Блум никакой ненависти, лишь тупую боль и желание помочь исправить то, что сама же она и натворила. «Но ведь я хотела не этого, — оправдывалась ведьма мысленно, когда Блум отворачивалась и сворачивалась калачиком. — Я так хотела, чтобы она была собой! Шумела, скандалила, а вышло…» Айси не знала, как будет оправдываться перед сестрами за свою мягкотелость. Не знала, и потому отпустила и так забитую пташку, оставив ее на попечение Фарагонды — прямо у стен Алфеи.       Айси не думала, как будет жить дальше — не имела ни малейшего понятия, если честно. Ночами ей снились сны, где Блум, нестерпимо яркая и живая, сражается с ней и играет. Именно играет, заигрывает, и будто танцует с ней в битве. А потом останавливается, прижимается жарко к губам и шепчет: «Разве мы закончили, Госпожа?». Ведьма не могла терпеть эти сны, она тоннами заедала их мороженым, любовалась на звезды и вспоминала ночи, в которые Блум молча слушала ее истории из детства. Только под утро она возвращалась в комнату, зарываясь с головой под одеяло и пытаясь забить потребность в тепле куда-нибудь в самый угол своей темной души.

***

— Не убьешь меня? — Блум кричит надменно, смотрит на опущенные руки Айси и опускает свои.- Неужели… — Прости.       Водоем покрывается льдом и ведьма, закованная, не желающая встречаться вновь с голубыми глазами феи, молча сидит в сотворенной собой тюрьме. А Блум… Блум появляется без лишнего пафоса, тянет руку и решительно говорит одно лишь слово: «Уйдем». И Айси срывается, касается рук теплой феи и понимает, что готова на все глупости мира — лишь бы с ней, лишь бы вдвоем, лишь бы все кошмары с Блум сотворенные отмолить.       Они не завершают боя. Не объявляют себя погибшими. Просто уходят, исчезают, держась за руки, и идут — в новую жизнь без страха, боли, света или тьмы.