Девятый, девятый день.
Девятый день по моим скромным подсчетам я схожу с ума.
Девятый день я вижу то, чего априори не могу видеть, что самому кажется чем-то до безумия абсурдным и совершенно нереальным, но — чёрт бы его побрал! — я вижу!
На зрение я не жаловался, и галлюцинации не могут быть такими частыми да с участием одного и того же брюнета с синей чёлкой. Проще было бы уже узнать, что это какой-то призрак или эти, как их называют-то… Фантомы, но биться головой о стол уже начинало быть совершенно нормальным.
В первые дня три я просто игнорировал это "видение", ссылался на вечное недосыпание, на то, что часто сижу перед монитором, даже на то, что не поел. Отмазок было предостаточно, дело даже не в том, что они у меня кончились на четвёртый день, нет. Они у меня были, просто... Просто я не мог молчать. Больше не мог.
Не мог не смотреть на него краем глаза, когда он был весёлый, – иногда даже слишком – когда он приходил позже меня, устало заваливаясь на двуспальную кровать. За эти девять дней я видел его разным, однажды он даже ко мне подошёл: стоял рядом со мной и сосредоточенно смотрел в монитор, тогда я мог подумать, что он настоящий, что он человек, приятель, друг, парень, но совсем не то, что нельзя увидеть...
— Я схожу с ума, — краем глаза отмечаю, что мирно лежащий на моей кровати парень перелистнул страницу и удивлённо уставился на меня, нравятся его глаза, — Определённо, я превращаясь в психопата.
Он упорно трясёт тёмной головкой, что разлетаются волосы. Могу только улыбаться, а он мечтательно растягивает губы и поправляет тонкой рукой непослушным пряди, хочется проверить, мягкие ли они. Уверен, что да. Хочется зажать его аккуратные запястья над его же головой и оставлять на его бледной молочной коже яркие отметины, показывая, что мой.
Чувствую себя шизофреником.
Думать о том, чего, наверное, на самом деле нет, что просто всплыло в голове. Да и ладно, если думал бы как о простом слушателе — а за эти дни я много чего говорил вслух — так нет же.
Думаю, как о потенциальном любовнике. А ведь на вид ему и восемнадцати не дашь!
Плевать. Хочется послать всё к чёртовой бабушке и просто прижать его к стенке, сминая потрескавшиеся аккуратные губы требовательным поцелуем. Вечно холодными ладонями спуститься ниже поясницы и сжать ягодицы. Хочется большего, чем просто вот так сидеть, искоса смотреть на свой идеал, а в голове только и рисовать яркие, очень реалистичные и, может, немного пошлые картинки с нашим участием.
Смотрю искоса в морские глаза: сине-зеленые с серой волной — не могу не потонуть, неосознанно поворачиваю голову к нему. Исчезает. Вздыхаю, прикрываю глаза и поворачиваюсь к монитору ноутбука с открытым документом курсовой. Взгляд все равно ползет к нему: уже сидит и хитро улыбается, чуть покачивая головой. Мой чертов идеал.
— Ты вообще знаешь моё имя, маньяк? – хмурится и кивает, а я только больше убеждаюсь, что маньяк. – А я твоего не знаю, так что я весь во внимании.
Отвожу глаза к строчками, не могу понять, что написано: то скачут, то плывут. Ответа не жду. На все вопросы он только и делал, что кивал да мотал головой. А как он этим объяснит своё имя?
Никак. Это только делало больнее. Чуть ли не бредить им, не зная простого имени. Прикрыть глаза, успокоить разыгравшиеся словно у пятнадцатилетнего мальчишки гормоны. А ведь уже перевалило за двадцать три. Даже подумать не мог, что когда-то смогу в такое вляпаться. Девушки до этого были, парень, но ни к одному из них я не чувствовал
такого. Что-то, что посильней простой привязанности.
– Грант.
Руки, занесённые над клавиатурой, с шумом упали на неё. Чёрт бы с ней, с курсовой этой, только что услышал севший хриплый голос.
Его голос?
Голос человека, призрака, непонятного существа – плевать – о котором мечтал последние несколько дней. Голос, который сейчас переливом звучит в ушах, тихо ползет по сознанию.
Открыть закрывшиеся глаза и повернуться к нему, со счастьем и ужасом осознавая, что вижу его. Вижу худое тело, напряженное лицо, от чего-то печальные глаза, изучающие тёмный паркет. Растрепавшиеся волосы он даже не пытается поправить. Всегда их теребил, убирая с глаз, а сейчас не трогает.
Грант, значит. Что ж.
Хочу подняться, но ноги подчиняются с усилием, кажется, в них залили свинца, чтобы никогда не смог сдвинуть с места. Титанических усилий стоит просто встать и подойти к юноше. К тому, о ком грезил, о ком были не самые цензурные мысли, кого сейчас так запросто опрокинул на спину, наваливаясь сверху. Опора на одну руку, а другая исследует его талию, забираясь под легкую рубашку.
– Лет-то тебе сколько, чудо молчаливо-невидимое? – могу прямым взглядом смотреть ему в глаза, не исчезает, а мне и в радость. Хоть он и появился недавно в моей жизни, но теперь я просто не представлял её без него, без этого моего идеала.
– Девятнадцать мне, – ошибся на пару лет, но все равно, – Не смотри так, пожалуйста.
Оказывается, моё чудо умеет смущаться, очень забавно и мило. Смотрю на него, только хмыкаю и спускаюсь рукой ниже, забираясь под ткань его джинс. Он только прикрывает веки и закусывает губу. От вида на раскрасневшегося парня срывает остатки самоконтроля. Наклоняюсь, накрывая его губы своими. Ладонью сжимаю упругую попу, заставляя юношеское дыхание сбиться, и проникаю языком дальше, касаясь нёба, проводя по нему, но скоро отстраняюсь, просто из-за того, что боюсь поторопиться, не люблю жалеть о случившемся. Успею ещё с ним развлечься, успею опорочить его, открыв дверь в мир секса, успею ещё.
***
Время — это мираж, оно сокращается в минуты счастья и растягивается в часы страданий.
Ричард Олдингтон.
В тот день он сказал, что он исчезнет, исчезнет из моей жизни на какое-то время. Говорил, что не может так, говорил, что это неправильно, говорил, что нельзя, говорил...
Мы много говорили. Он знал обо мне практически всё, а я? Я не мог этого знать, но он послушно открывал свои тайны, он отвечал на каждым мой вопрос, но когда я спросил кто же он такой... Ответом мне был шумный вздох-выдох и тихим шепот, который растворился на моей груди. Я верил ему, верил в каждое его слово, потому что знал, что он не мог солгать. Теперь не мог. Он рассказывал так, что хотелось только его и слушать. Живые, очень красивые обороты оставляли глубокий след в голове, заставляя задуматься и поверить в его сущность ещё раз.
Снова и снова я верил. Снова и снова.
А он ведь не лгал, что уйдет... Ушел. Его не было день, два, неделю, вторую.
Я уверял себя, что его последние слова, брошенные в проходе, тоже будут правдой, но со временем это делать становилось только сложнее, а сегодня... С самого утра день обещал быть дождливым, но уже с полудня из-за насупившихся туч начали проглядывать тонкие лучи октябрьского солнца, что уже почти не грело, но приятно ласкало растрепанные волосы, мягко касалось кончика носа, поигрывая на каплях недавно прошедшего дождя.
Суббота. Семнадцать дней. Я в самом деле понял, что стал им зависим за те девять дней. Но ведь это не могло ничего изменить. Абсолютно ничего, может, только то, что... Только на сердце остаются длинные полосы, из которых алыми, тонким струйками сочится кровь, оставляет за собой яркий след. Только если след можно попытаться вывести, а полосы? Смогут ли они затянуться, не оставив после себя шрамы?
Какое-то изощренное дежавю. Кажется, что повторяется изначальная ситуация с Грантом. Только краем глаза. Повернешься – растает. Растворится в воздухе, оставив только светлый, почти прозрачный дым.
Но разве руки на плечах – один из способов самоуничтожения? Вдыхаю и тут же чувствую тонкую нить запаха
его туалетной воды. Прикрыть глаза, коснуться тонких запястий и поднести их к губам.
– Я говорил, что вернусь. Навсегда, – мой тихий смешок и раны на сердце сшивают невидимой иглой, вовсе не больно, – Встречай своего Ангела, Стив...
