Стыдно всегда одному

Дазай пьян. Пьян в стельку, у Куникиды нет сомнений на этот счет, когда он видит его сидящим у двери своей квартиры. Дазай машет рукой и выдает наигранно вежливым, радостным тоном: — Йо, Куникида-кун, давненько не виделись. Куникиду передергивает. Он подходит ближе, смотрит на пьяное тело сверху вниз и цедит сквозь зубы: — Какого черта ты здесь забыл? — Да вот шел-шел и думаю, дай загляну на огонек к моему лучшему другу Куникиде-куну. Есть несколько причин, по которым Куникида ненавидит, когда Дазай напивается. Причина первая: Дазай всегда приходит именно к нему, Куникиде. Каждый чертов раз: звонит, пишет или является лично. Куникида несильно бьет ногой рядом с головой Дазая. — Уходи. Терпеть не могу, когда ты такой! Вопреки всем ожиданиям Дазай прижимается щекой к ноге Куникиды и трется о нее, словно кошка. Ему остается лишь замурлыкать для большего сходства. — Мне слишком одиноко, Куникида-кун, чтобы я тебя послушался. Причина вторая: Дазай соблазняет. Не напрямую, но ведет себя и говорит так, что Куникиде очень не просто сохранять спокойствие. Он за ворот плаща поднимает Дазая на ноги и хорошенько встряхивает. Сурово смотрит ему в глаза и видит в них просьбу. Почти мольбу. У Дазая красивые глаза. Если слишком долго в них глядеть, начинает казаться, что Дазай — самый несчастный человек на планете. Дазай облизывает губы, но делает это не нарочно, а потому получается даже слишком возбуждающе. Он говорит: — Куникида-кун… И Куникида теряет терпение. Он целует Дазая крепко, страстно, безумно, не давая вздохнуть, прижимая к себе за затылок. Куникида обнимает его свободной рукой за талию и мысленно посылает к чертям соседей, которые могут их увидеть. В маленькую квартиру они буквально вваливаются, с трудом открывая замок, не желая ни на минуту расстаться друг с другом. И как только дверь закрывается за их спинами, с глухим стуком сползают прямо на пол. Куникида захлебывается эмоциями, настолько неправильно и иррационально то, что он сейчас делает. Но Дазай... Куникида давно, уже очень давно его хочет. Хочет, как безумный. Как мальчишка, впервые влюбившийся в девушку. Куникида далеко не мальчишка. Дазай совершенно не похож на девушку. Что абсолютно не мешает стягивать с него злосчастный плащ, пропитавшийся запахом пота и дешевых сигарет. Не мешает запускать руки под рубашку Дазая и сжимать пальцы так сильно, чтобы тот даже сквозь бинты почувствовал прикосновения. — Куникида-кун, — Дазай почти хнычет и ерзает под ним. Дазай извивается, раздвигает ноги, приглашает. Куникида с благоговейным трепетом смотрит на него такого. Такого безумного и такого манящего. Смотрит, чтобы совершенно точно осознать: пока Дазай пьян, он, Куникида, этим никогда не воспользуется. — Куникида-кун. Но и терпеть больше не может! Он сдергивает с Дазая брюки и долго-долго пытается справиться с молнией на собственных. Дазай протягивает к нему руки, но Куникида отталкивает их, не позволяя помогать. Отчаявшись справиться и плюнув на все, он ложится сверху на Дазая, прижимает к полу. Куникида кусает его, терзает и без того слишком вызывающие и соблазнительные губы и когда отстраняется, чтобы перевести дыхание, видит, что Дазай улыбается. — Ямочки, — шепчет Куникида. — У тебя ямочки на щеках. Дазай смеется, запрокинув голову, и Куникида почти ненавидит его в этот момент. Ненавидит, потому что на свете больше нет ничего, что сводило бы его с ума сильнее. Они снова целуются. И Куникида тщетно пытается убедить себя, что делает это исключительно ради того, чтобы заткнуть Дазая. Не слышать, как он смеется! Не слышать, как он стонет! Не слышать, как зовет! Заткнись, заткнись, заткнись! Замолкни, Дазай! Иначе… Иначе Куникида не ручается за то, что с ним произойдет. Но знает, что с утра будет стыдно. Потому что то, что они творят, никогда не должно было случиться, просто Дазай в очередной раз напился. Он обнимает Куникиду ногами, пытаясь прижаться всем телом, и задыхается сквозь поцелуй. Куникиде приходится нехотя его отпустить, дать с жадностью глотнуть воздуха. Но как только он отстраняется, паршивец тут же открывает рот и просит: — Помоги мне, Куникида-кун… Куникида с легкостью мог бы раздавить Дазая, сожми он его чуть крепче. Чужие пальцы впиваются в плечи и, закрыв глаза, Куникида начинает двигаться. Он так и не расстегнул собственные брюки. Да и то, что они делают, только похоже на секс. Жалкая имитация, но Куникида сейчас готов довольствоваться и этим. Они трутся друг о друга, словно школьники. Дазай дрожит и тихо стонет, а Куникида движется все быстрее, закусив губу, думает, представляет, как бы он трахал Дазая по-настоящему. Мысли, которые не дадут покоя и не оставят голову ни сегодня ночью, ни завтра на работе. Дазай слишком доступный сейчас, чересчур покладистый, делай с ним, что хочешь! Куникида подхватывает Дазая под ягодицы, вжимается в него бедрами, целует в шею и чувствует, как больно впиваются в бока острые коленки, так крепко Дазай стискивает ноги. Терпеть больше ни у кого нет сил. Куникида все еще двигается, но уже медленней и размеренней, и каждый раз Дазай болезненно вздрагивает и вздыхает от любого прикосновения. Меньше всего на свете, даже сейчас, после того как Куникида спустил прямо себе в штаны, ему хочется навредить Дазаю. Куникида утыкается лбом в пол, весь дрожит, словно в лихорадке, и сил нет даже подняться. Но надо. Надо отдышаться и встать, отнести полуживого разомлевшего Дазая хотя бы на футон. А лучше — сначала в ванную, иначе потом ублюдок заснет, прямо так, свернувшись калачиком, и не дозовешься. Куникида приподнимается над ним на локтях. Дазай тяжело дышит, растрепанный, с припухшими от поцелуев и укусов губами. Куникида не может отказать себе в удовольствии и ведет большим пальцем по его нижней губе. Дазай открывает рот и ловит его. Улыбается, чуть прикусывает. Третья причина, по которой Куникида ненавидит пьяного Дазая: на утро он ничего не помнит. Стыдно всегда одному — Куникиде. — Куникида-кун, это было нечестно. — Приходи ко мне трезвым, ублюдок!