Equanimity and Passivity

      Я не знаю, зачем рассказываю тебе об этом. Ты вряд ли хочешь это знать. И всё же, какая разница, если тебя не существует.       Думаю, я был в замешательстве. Я жил в постоянном ожидании, что однажды проснусь, и окажется, что весь мир — это иллюзия, и что тот парень из магазина на углу — мой брат, и я в родстве с каждым в этом городе, или что либо нереальны они, либо я, или что я — бог. Может, так и есть. С другой стороны, у бога должна быть хоть какая-то иллюзия контроля. У меня нет и этого. Жизнь идет вокруг меня, но я не являюсь её центром. Её солнцем, вокруг которого вращаются планеты. Меня окружают лишь обрывочные мысли, рассеивающиеся быстрее, чем я успеваю за них ухватиться. Нет, мой мир — как трепещущий на ветру флаг. Он задает каждое движение, никогда не замирая и не оставляя в покое, пока флаг покорно исполняет его волю. Как послушный мальчик.       И вот почему мне показалось это странным. Я всё ждал, когда видение Тайрелла рассеется, подтверждая, что он — плод моего воображения, продукт моего воспаленного разума. Я не возражал, когда он проник в квартиру, прижимая палец к губам в знак молчания, словно я был готов закричать. Скинув пиджак, он аккуратно сложил его, повесив на спинку стула. Я едва ли среагировал на его признания в убийстве. Ну и что? Люди умирают. В одну минуту у них бьется пульс: 0, 1 и снова 0, 1 и 0; в другую — они лежат с пулей в голове в багажнике машины, в которой ты проездил весь день. Я отреагировал, когда он подошел слишком близко. Эта смесь чувства вторжения в моё личное пространство, вызывающая отчаянное желание отшатнуться, убежать как можно дальше от давящего напора, и безучастности от осознания, что происходящее едва ли реально.       Не скажу, что он красив, потому что это неправда. Уголки его губ опущены, как у насупившегося ребенка, и его открытая улыбка не достигает его холодных, равнодушных глаз. Но у него есть лицо, и это явный плюс, когда кто-то кладет ладони по обе стороны твоей шеи и касается твоих губ своими, будто завтра никогда не наступит. Если ты не хочешь слушать дальше… постой, ты ведь ничего не можешь поделать. На этот раз, контроль в моих руках.       Я не сопротивлялся, когда те же руки в перчатках сомкнулись на моей шее, сжимая сильнее, чем следует, не позволяя дышать. А может, сказались накатывающая паника и морфий. Но он продолжил поцелуй, и я даже не подумал вырываться, пока не закончился воздух в легких, вынуждая оторваться от его губ и заглянуть ему в глаза. Я помню, как успел подумать, что если я умру здесь и сейчас, это будет далеко не худший исход событий. Я никогда серьезно не задумывался о самоубийстве, но иногда я намеренно не смотрел по сторонам, переходя дорогу. Может, так будет лучше, и всё наконец встанет на свои места. Я заглянул в его глаза, терпеливо ожидая конца.       Он так и не пришел, разумеется, ведь я ещё здесь. Хватка ослабла, и Тайрелл обмяк, как брошенная беспечным ребенком кукла. Он положил голову мне на плечо, обвивая меня руками: черт, черт, черт, это моё пространство, убирайся отсюда. Я не сразу понял, что раздававшиеся тихие звуки были всхлипами. Я знал, что должен сделать. За исключением рефлекторного желания оттолкнуть, конечно. Я знал: когда люди плачут, они хотят утешения. Несмотря на то, как каждая клетка моего тела кричала от дискомфорта, я заставил себя осторожно погладить его по спине, обнимая в ответ. Очень странное чувство. Тайрелл никогда не вел себя, как настоящий, живой человек. Было сложно представить, что он ест фастфуд тайком от своей идеальной жены или смотрит фильмы чисто ради удовольствия. Он скорее был воплощением амбициозности, «нечеловеком», как он однажды пошутил. И вот он здесь, цепляется за меня, словно боится утонуть.       Я отстранил его мягко, но настойчиво. Отмечая, что он до сих пор в перчатках, я задержал руки на его запястьях, остро ощущая сдавливающую боль в горле. Встретившись с ним взглядом, я первым отвел глаза, снимая плотный, мешковатый латекс, как шелуху, и отбрасывая его на пол. Он вновь обвил мою шею руками, и я подавил приступ подступающей паники, закрывая глаза, позволяя прижать себя ближе, задыхаясь от его ненасытного желания. Прижав меня спиной к стене, он потянул молнию моей толстовки вниз, отбрасывая её в сторону, и я подался ему навстречу. Холодный воздух, оседающий на коже, смешался с жаром его рук и рта. Я запрокинул голову назад, жадно пытаясь глотнуть воздуха, обжигающего легкие. Тайрелл тесно прижался щекой к моей щеке и, едва касаясь моего уха губами, прошептал моё имя. Я подавил желание отпрянуть: я ненавижу шепот.       Ты вряд ли хочешь услышать, что было дальше. Полагаю, ты можешь догадаться. Умеешь ли ты думать, мой немой друг? Был ли ты так же потрясен, как я? Так же ли у тебя перехватило дыхание? Вряд ли. Я знаю, у меня проблемы. И он — одна из них.