Входят Герцен с Огаревым, воробьи щебечут в рощах.
Что звучит в момент обхвата как наречие чужбины.
Лучший вид на этот город — если сесть в бомбардировщик.
Такие невеселые мысли гнездились в голове у человека перед ноутбуком. Вотяков, порядком уставший от обилия работы в последние дни перед Новым годом, сидел перед экраном монитора и вглядывался в последние новости в пересказе блогера Льва Вершинина. На самом деле звали его вовсе не Вотяковым, но современный художник уже привык к псевдониму в блогосфере настолько, что и себя называл только этим прозвищем. Новости о политике в этот день выглядели до невозможности неуместными. Недавно за кордоном избрали Трампа, и теперь блогосфера соревновалась в составлении политических прогнозов. Остальная повестка дня отошла на второй план, всех волновало лишь то, каким на самом деле окажется престарелый миллиардер, видный защитник консервативных ценностей, в котором жители некогда великой страны увидели последнюю надежду на ее возрождение. Год или два назад Вотяков бы мог провести целый вечер, читая разные мнения и комментарии от «ботов», но сейчас это его не интересовало. Последние полгода он развлекался тем, что сравнивал реальность вокруг с произведениями современных классиков — распространенное развлечение среди претендециозных псевдоинтеллектуалов. И последнее время мир напоминал ему нечто из Владимира Сорокина. Посмеявшись над возникшей ассоциацией, постмодернист проверил мессенджер (пришла реклама от ботов, и больше ничего) и почту (незаметный синтез компьютерных саентистов с коммерсантами привел к тому, что рекламные рассылки теперь попадали в раздел «Промошенс», а не «Спам»; кроме того, создатели рассылок неплохо изучили НЛП, поэтому теперь автоматические промошены, распространяемые миллионами, в поле «Фром» имели не просто «Company Name», а «Given Name from Company Name», создавая иллюзию, что на том конце живой человек). Все как обычно последние полгода. Невероятно скучно и бессмысленно. Внезапно поступил звонок в дверь. Вотяков повернул голову и прислушался, судя по тишине за дверью, посетитель был один. Звонок повторился. Решив, что это, наверное, кто-то из соседей, а может быть, и почтальон, он неохотно оторвался от ноутбука и открыл дверь — делал он это так медленно и нехотя, что за это время звонок успел прозвучать еще два раза. Открыв дверь, он замер, как жена великого праведника в день, когда Всевышний решил наконец-то осуществить Праведный Суд над пораженными порчей городами. Затем он попытался вспомнить, не бухал ли. Таких фактов в последней памяти обнаружить не удалось. В парадной перед ним стояла девушка, образ которой он безуспешно пытался выбить из своей головы в течение всего лета, потом смирился и нашел свою плюсы в его в оной голове присутствии. Которая должна была быть за десятки километров со своим «шестеркиным», как она называла своего «знакомого»-мажора. Она смотрела на него немного настороженно, ожидая реакции, а солнце, поступающее в просторное помещение парадной, создавало причудливую игру света в ее волосах; Надо было отчаянно что-то сказать, но в голове крутились только строчки песни «Мне стоило бы позвонить ей, но я понимал, что не найду подходящих слов». «Привет, Женя», — ничего более подходящего в голову так и не пришло. «Привет. Я поняла… знаешь, я хочу провести это время с тобой». * * * «И я поняла, что заблуждалась. Очень-очень заблуждалась. Ты был прав, все эти шестеркины — a sort of asteroidal dust. Прости меня.» Они сидели и смотрели фильм. Женя же была как Максин Коллфилд из малоизвестной французской игры. Его Максин Коллфилд. Такой же теплой и ламповой, и с которой было просто невозможно чего-то грязного. Рядом с которой просто невозможно желать чего-то большего. Даже великий миллиардер, который должен был повернуть историю человечества в правильное русло, отошел на какой-то из последних планов. Вотяков смотрел на преисполненное звездами небо и в кои-то веки думал, что так кто-то есть.