Первый

Он отлично помнит, в какой момент это случилось, но ещё лучше помнит свои ощущения: ладонь вместо того, чтобы пойти вниз, когда он опускает руку, словно черпает холодную, даже ледяную воду. Кончики пальцев колет – кровь в сосудах пульсирует. Кожу стягивает до слабого зуда. Неприятные ощущения и банальная причина – рукопожатие. Говорят, что в такие моменты бьёт током, но никаких искр нет. Есть кристально чистые голубые глаза, смотрящие так, словно их обладатель знает тебя всю жизнь и заодно на несколько жизней назад, и эта крепкая хватка широкой ладони. Брюс разрывается между желанием отнять руку немедленно и продлить эту секунду. Последнее сродни мазохизму, но Уэйн не привык врать себе: по юности достаточно замков из песка обрушилось на его голову, чтобы, будучи за сорок, он перестал лукавить хотя бы с самим собой. Первое касание запускает механизм. После него этих «первых» становится всё больше: они как снежный ком, который зародился на вершине горы небольшой горстью, а теперь катится вниз всё стремительнее, грозя раздавить, раскатать под собой. Первая чашка кофе – и привычный утренний напиток приобретает другой вкус. Брюс задумывается о том, что, возможно, пришелец как-то меняет молекулярное строение всего вокруг себя. Никто ведь не проводил тесты. Он тоже. Вдруг присутствие криптонца способно даже без его ведома сделать из кофе яд? Было бы любопытно, и человек наливает себе вторую чашку, присаживаясь на край стола около Кларка, увлечённо рассказывающего ему о чём-то малозначительном. Первый совместный ужин – просто потому что кое-кто задержался в лаборатории до самой ночи, не сумев отойти от электронного микроскопа. Бэтмен мысленно (и не только) ворчал по этому поводу лишь первые несколько часов. Потом это надоело, а дальше чужая компания перестала быть назойливой. Наоборот, свежий взгляд на проводимый опыт помог разобраться, почему реакция шла так, как шла, а не так, как ждал Уэйн. Выставлять товарища за полночь из дома было как-то ненормально, даже несмотря на то, что тому требовалось лишь несколько секунд, чтобы пролететь расстояние от Готэма до Метрополиса. Так Кларк Кент стал первым живым существом (после Альфреда), которое увидело, как миллиардер Брюс Уэйн разделывает куриную тушку и поджаривает на большой сковороде собственноручно отбитые, обваленные в яйце стейки. Первая куртка, наброшенная на его плечи – из-за того, что один не чувствует столь малых перепадов температуры, а второй – и ненавидит себя за это – слишком легко мёрзнет, если грудную клетку не закрывает привычный чёрно-серый кевлар костюма. Появление журналиста на том приёме – уже само по себе новость. Его желание крутиться рядом – тоже новость, хоть и не такая шокирующая, потому что за год дружбы можно и привыкнуть. Но его возникновение рядом на балконе, куда Уэйн вышел проветрить голову, – сенсация, особенно после того, как всевидящий криптонец накидывает на плечи друга снятую с себя куртку. Первый позыв – сбросить её с себя, потому что в голове вспыхивает слишком много «но» и «нет»… и куртка остаётся. Она пахнет недорогой туалетной водой, холодом и – очень насыщенно – самим Кентом. Брюс переводит на друга взгляд, одними глазами намереваясь спросить, какого хрена он творит, но пришелец делает вид, что Луна сегодня больно хороша, и наблюдать за ней – его первостепенная задача, и Уэйн тяжело выдыхает, прихватывая куртку за рукав. Тут случается ещё одно первое – вот теперь он чувствует вспышку, словно какой-то шутник подвёл к рукаву пару оголённых проводов с небольшим током. Чувство дежавю сбивает с точки равновесия, и Бэтмен хмурится, отворачиваясь, но от образов в голове не уйти. Они сыплются всё быстрее, словно человек встречает свой снежный ком грудью и раскинутыми в сторону руками. Обдаёт прохладой и чётким ощущением: это всё уже было. Когда-то давно. В другой жизни. На другой планете. В иной форме, но было. Он не смотрит, но видит, как другой Кларк поворачивается, улыбаясь ему, и красный ветер далёкого чужого мира треплет его тёмные волосы. Пахнет так, как он никогда не чувствовал, а на языке появляется привкус сладкого фрукта, откушенного, но пока не съеденного. Удар сердца, и криптонец глядит на него уже из других глаз, меняясь внешне, но не меняя сущности и этого взгляда, полного горячего, обволакивающего чувства. И так, с каждым новым прогоном крови по телу, картинка перед глазами искажается, но каждый раз Супермен рядом. Он во всём, и это ненормально. Он в свете жаркого жёлтого Солнца. В ворсе пледа, который тёплой тяжестью падает на плечи. В звоне ловца снов, примотанного к балке над крыльцом маленького, выкрашенного белой краской дома в пригороде Канзаса, а уже через секунду – вновь в звоне, но тишины бескрайнего космоса, тянущегося на миллиарды миль вокруг. Человек не успевает считать все жизни, пройденные вместе. Их слишком много, но в итоге мало, и цель каждого перерождения – поиск. Потому что без этого крепкого плеча рядом можно прожить, но всё не то, словно ты слеп, глух и не можешь различать вкусы. Слишком тихо, слишком скудные краски и слишком пресно. Жизнь начинает забиваться мусором: тяжёлой работой, попытками (вскоре бросаемыми) завести семью, быть открытым и хотя бы отчасти дружелюбным. На хребет опускается тяжесть ответственности за весь мир – чтобы тот скорее переломился, но позвонки держат, круг близких людей сводится до нуля, и безумие медленным чёрным червём выедает мозги. Бэтмен опускает подбородок, сжимая пальцами переносицу, – слишком много информации за раз. Его будто подключили к всемирной Сети. Открыли канал, ширина которого беспредельна, и поток сносит его, утаскивая за собой. Вероятно, это именно тот момент, в котором супергерой сходит с ума окончательно и бесповоротно, и Уэйн готов – был многие годы до этой ночи, но неожиданно возникает хватка рук на плечах, и поток обрывается. – Брюс, – наклонившийся к нему Кларк звучит обеспокоенно. Пальцы криптонца сжимаются крепче, и человек морщится – больно. За стёклами чужих очков тут же сквозит сожаление, и Кент ослабляет хватку, но не отходит, подпирая грудью бок. Глядит внимательно, ловя каждое изменение в мимике и – как Брюс уверен – каждое сердцебиение. – Ты побледнел. Тебе плохо? Ветер треплет волосы пришельца, но его порывы не красные, как было в его видении несколько минут назад, а обычные, невидимые, проносящие мимо балкона несколько первых жёлтых листов, сорванных с дерева внизу. Уэйн смотрит на Кларка в ответ и ничего не говорит. Просто перескакивает взглядом по чертам чужого лица, и криптонец, так и не дождавшись реакции, легко встряхивает человека, а тот, вынырнув из своей задумчивости, делает первое встречное движение – прикладывает ледяную ладонь к щеке Кента. Это просто эксперимент. Проверка. Он или сошёл с ума, или нет. Третьего не дано. Супермен замирает под этим прикосновением, округляя светлые глаза, и Брюс слабо водит пальцами, чувствуя отросшую к вечеру щетину, короткую и колкую, но никакого сопротивления нет: ни со стороны Кларка, глядящего на него теперь прямо и неотрывно, ни со стороны чего-то внутри него самого. Только на периферии слышится приглушённый звон ловца снов, которого треплет осенний прохладный ветер. – Я хочу уйти, – первое, что он говорит с момента их встречи на этом вечере, и криптонец, моментально реагируя, берёт под локоть, чтобы проводить к выходу, но Бэтмен стопорит его на половине движения, кивком головы указывая за периметр балкона. Кент, похоже, теперь удивлён ещё больше, но у человека нет температуры – он только что проверил, а разбираться дальше – упускать момент, и, всё ещё до конца не веря, один легко подхватывает второго на руки, ступая с парапета вниз. – Ты всегда был против этого. Что изменилось? – Супермен не выдерживает и всё же задаёт вопрос, бережно прижимая к себе Уэйна, а тот только пожимает плечами, всё глубже проваливаясь в ощущение правильности происходящего. – Ничего. Просто когда что-то менять, если не в первый день осени? – в глазах человека какие-то новые искры, природа которых криптонцу едва ли ясна, но этот момент слишком долгожданен, чтобы портить его дальнейшими расспросами, и Кларк рискует – идёт дальше, прижимая Брюса ближе, чтобы ненароком уткнуться носом в его висок. Он ждёт что угодно: удар, просьбу опустить, острое слово, но не спокойный, умиротворённый выдох. Уэйн расслабленно опускает плечи: проверка пройдена. Он не сошёл с ума, просто всё вспомнил – в этой их жизни первым.