Заголовок

На конце проводов мне читают мораль, как мантру: «Не ходи далеко, только если при свете огней.» Когда затемно, город ведёт затяжную игру, Выбирая себе визави храбреца посмелей. Все плакаты твердят об одном с наступлением тьмы: «Покидай этот город, беги, что есть мочи, стремглав.» Поминают как звали от осени до зимы — Эпитафия «доигрался» на твой кенотаф. «Это козни и сплетни», — где скепсис, там вера и ложь В резонансе. Сомнения задушат меня до зари. Я из окон увидел немало оскалов и рож, Но для них в свете лампы остался все также незрим. «Занавешивай шторы и дверь запирай на замок, Даже если опасности шанс для тебя невелик», — Я к укору прислушался, сел и смотрю в потолок, Моя комната на ночь мой личный безмолвный тупик, Мне не выбраться, это тюрьма до сквозного утра... Вещи сложены, полки и ящики мёртво-пусты, Обнимает ночь крепко тенями, как мать и сестра, Переходит нахально от «мы не знакомы» на «ты», Как луна-лицемерка зовёт с собой ночь напролёт: То на вальс, то на танго, клянясь непрестанно светить. Все вещают про худший из всех всевозможных исход, Мол задушит, не верь ей, коль все ещё хочется жить. И они говорили, твердя много долгих лет, Пока я говорил, что еще по пути посижу: «Без оглядки оставь свой призрачный, цепкий след, Уходя, навсегда уходи...» И я ухожу По задворкам, проспекту... Намедни в багровый закат Слепит очи — засветы, как зайцы, кровавым пятном. Кто не спрятался, тот отвечает и сам виноват, Даже если ведущий ты, все равно будешь ведом. Люди скажут, что видели пятна — кровавый след, Кто-то сходит в церквушку поставить за здравие свечку; Утром я увижу лицо на обложках газет: «Прошлым вечером был зверски изувечен.»