Тысячеликий Какаши

      Последнее, что мне запомнилось — запах паленого мяса. Яркий, будто под нос сунули головешку, политую жиром, этот запах сводил с ума, терзал пустой желудок и мысли, которые противились подобному насилию. Распахнув глаза, я увидел перед собой белое лицо с остекленевшим взглядом. Животный ужас заставил меня отскочить прочь, но рванув от трупа, я заорал, как резаный, потому что он метнулся за мной, расплескивая густую, едва теплую кровь.       Неестественно открыв рот, мертвая девушка распласталась на моей груди. Я до конца жизни запомню эти мутноватые глаза, обезображенное смертью бескровное лицо и ярко-фиолетовые татуировки на впалых щеках.       Казалось, я потерял сознание всего на секунду, прежде чем очнулся снова, но окружение резко переменилось: вместо открытого всем ветрам поля на опушке диковинного леса из гигантских грибов — просторная светлая комната, возможно, даже палата, судя по бутылочкам, стоящим на прикроватной тумбочке. Вместо мертвой девушки — молодой мужчина, прикорнувший в кресле с газетой в руках.       Светловолосый незнакомец вызывал смутное узнавание, но вспомнить, кто он, я не смог, потому переключился на газету. На ней был номер, название, но даты не было. События, освещаемые в ней, тоже вызывали сомнения в адекватности издательства, выпустившего подобное чтиво: «Война с Молнией закончилась! Мы победили!»       Простите мой хрянцузкий, но что еще за «Молния»?       У меня и близко не было догадок — что это и каким боком тут война. Заторможенный мозг пошел бродить странными мыслями, как брага дрожжами, и уводил размышления все дальше и дальше от конструктива.       Нахмурившись, я решил заглянуть дальше заголовка и внезапно почувствовал угрозу. Медленно, стараясь не дышать, вернулся на место и поднял голову. Чем-то я потревожил мужчину, и теперь он внимательно меня рассматривал жестким холодным взглядом голубых глаз.        — Мне нужно с тобой серьезно поговорить.       От подобного тона хотелось провалиться сквозь пол, но получилось только вжать голову в плечи.       Заметив мое состояние, мужчина усталым жестом положил мне руки на плечи и заявил:        — Не вздумай винить себя в смерти Рин и Обито. Ты понял меня?       Была мысль спросить «кого?», но я в ужасе покивал этому чудаку и отрубился.        — Не надо было так активно трясти башкой, — буркнул я и, оглядевшись, обмер.       Насколько хватало глаз, расстилалось красно-белое поле, теряясь краями в жемчужно-серой мгле. Я брел в ней, как ежик в тумане, пока не почувствовал, что проваливаюсь в землю, как в вязкую жижу.        — Болото? — обратился к ледяной воде, обхватившей ногу, будто она могла ответить.       Начав отступать, я увяз еще сильнее, запаниковал и провалился по пояс. Тут-то мне и поплохело: среди высокой серовато-белой травы и красных маков вповалку лежали расчлененные трупы, сочащиеся кровью, будто бы их порубили на куски пару часов назад и умело замаскировали.       Этот бесконечный дурной сон так часто пугал, что у меня не осталось сил бояться.       Вспомнив, что читал на ОБЖ о трясине, я подтянул к себе чью-то ногу и перенес свой вес на нее, стараясь чтобы колено смотрело вверх. Так я смог вскарабкаться на скользкую кочку из человеческих тел.       В прострации я сидел на чьей-то спине и складывал фиги на мертвой руке. Пальцы в этом обрубке, словно проволока, принимали нужное положение и даже не думали коченеть.        — Ты кто? — услышал я далеко за спиной, мальчишеский незнакомый голос.        — Болотник, — зачем-то соврал я.        — Что ты делаешь здесь, Болотник?        — А черт его знает, живу я тут, — меланхолично бросил я, не отрываясь от своего занятия.       Собеседник часто зашлепал, будто бежал по лужам, и вскоре вырос предо мной.       В отличие от меня, у этого парня в крови были лишь руки и ноги, будто он падал в неглубоких местах. Я же выглядел гораздо колоритнее, судя по слипшимся красным сосулькам перед носом.       Подняв взгляд выше, увидел седоволосого подростка с разными глазами. Серый глаз казался нормальным, а красный постоянно двигался, будто у хамелеона в поисках мухи.        — И что надо? — меланхолично протянул я, ткнув паренька в грудь обрубком.        — Не знаю, — пожал он плечами.        — И я не знаю! — с истеричным отчаянием вскричал я. — Давай не знать вместе!       От разговора снова вернулись эмоции. Отбросив руку с факом, я схватился за голову:         — Что я несу?!        — Может быть, мы сходим с ума? — присел рядом этот странный подросток. Вблизи в его глазу я заметил три точки, которые крутились около зрачка по красной радужке.        — У тебя очень странный глаз, — пространно заметил я.        — У тебя тоже. Наверное, ты — это я.        — А я — это ты? Не, — отмахнулся, — мы не одинаковые.        — Но-но, ты — это я!       Дебильный диалог начинал раздражать, а парнишка все не унимался, не хотел принимать тот факт, что его глюк не хочет иметь с ним ничего общего. Да-да, именно глюк. Он мне сам об этом сказал.        — Ладно! — не выдержал я. — Может, это ты глюк? Ты, — ткнул пальцем в грудь, — моя галлюцинация!       Седовласый на секунду задумался, а затем кивнул, и мир вокруг исчез вместе с ним.