Улыбка воина

Он играет с огнем, играет со смертью. И постоянно улыбается ей в лицо. Спартак смотрит на него с толикой удивления. И не понимает. Не понимает того, как можно смеяться, когда любой миг - последний, когда руки в крови перепачканы, когда столько трупов за спиной. Спартак смотрит на него с недоумением. И в какой-то момент и сам начинает улыбаться. Ганник и сейчас смеется, наверное, уже в силу этой идиотской привычки, наверное, потому что не умеет по-другому. Ганник улыбается, когда копье пролетает в сантиметре от его лица, смеется, когда вспарывает глотку легионеру, и утирает кровавые брызги на руках краем его алого плаща. Ганник смеется, когда видит на лице Спартака тревогу. Смеется - и вновь бросается в бой, отчаянно и совершенно не думая о том, что будет дальше. Ганник смеется в лицо смерти. Каждый раз, каждую минуту боя, он будто бы насмехается над богами, будто бы говорит им: "Эй, вы все еще не смогли убить меня!". Спартак боится. Не смерти, не потерь, не крови. Он боится, что в один день копье не пролетит мимо, а римский меч ударит точно в цель. Ганник смеется, когда их вождь говорит об этом. - Я умру. Мы все когда-нибудь сдохнем, сегодня, завтра или в глубокой старости, что невозможно, но, черт возьми, я либо отправлю побольше римских задниц на тот свет, либо сдохну, зная, что не сделал этого. Что лучше? - Ты теряешь рассудок. Ганник смеется. Спартак закрывает глаза, справляясь с приступом злости. В его шатре слишком тихо и темно для таких разговоров. А он сам слишком в своем уме, чтобы говорить о чем-то другом. Ганник смеется всегда. Его не исправить. Он ребенок, застрявший на границе миров, и в глазах этого ребенка мудрость, которую ему никогда не понять. В шатре тихо. И Спартаку отчаянно хочется уснуть, забыть о битвах, о смертях, о римских легионах и людях, что ждут от него обещанной свободы. Ганник уходит, снова усмехнувшись через плечо. Спартак не спит всю ночь, думая о том, что сделало его таким.

***

На этот раз все по-другому. Неправильно. Для Ганника странно быть тем, кто почти отчаялся. Для Спартака странно быть тем, кто смеется в лицо смерти. Крикс возглавляет атаку, потому что вождь ранен. Потому что их предводитель, что всегда шел впереди, сейчас в арьергарде вместе с Ганником, который и оттащил его с линии атаки. Спартак смеется, потому что слишком больно от римского меча, пробившего броню у левого бока, слишком безысходное положение, слишком многих уже потеряли. А Ганник смотрит со страхом, потому что не знает, что делать, потому что впервые он не может даже улыбнуться. - Ты научил меня смеяться, брат, что же сейчас случилось? Ганник смотрит на своего предводителя. И тот выглядит совершенно безумно. Выглядит так, будто это финал всего. Из уголка его рта стекает струйка крови. Ганник думает, что было бы неплохо просто пережить день. Думает, что неплохо было бы выпить. Думает, что если Спартак не выживет, это будет последний их бой. Потому как ни он сам, ни Крикс, ни Агрон не совершат того, что совершал ежедневно их вождь. Они не сплотят людей подле себя, не заставят их идти на верную смерть ради призрачного блеска свободы. Ганник прикрывает глаза. Впервые в жизни нет сил на смех.

***

Он снова смеется, когда просыпается ночами снова и снова от кошмаров, что мучают его. Он смеется, захлебывается горьким привкусом крови, который не исчезает после пробуждения, он смеется, и глаза щиплет от подступающих слез. В этих снах он видит Мелитту. В этих снах он видит братьев, которых не сумел спасти. И каждый раз на его губах их кровь. Он смеется, и совершенно точно сходит с ума. Приближается к грани. Как и все они. Последний бой оказывается проигранным еще до начала. Ни шансов, ни надежды, ни веры в то, что все получится так, как они пожелали. И каждый, кто стоит сейчас бок о бок с ним, понимает это. И каждый смеется. Каждый умирает, и смотрит в небо со спокойной улыбкой. Они все - безумцы, осмелившиеся пойти наперекор республике. Они все - воины, отчаянно сражающиеся за свою свободу. А руки Ганника и правда перепачканы кровью. И он смеется, потому как это кровь не римлян. Он смеется, потому что точно знает, где-то там, на другой стороне поля, их вождь умирает с такой же спокойной улыбкой на губах. У него не остается сил. Не остается людей. Не остается надежды. Только лишь улыбка. И безумие, что накатывает все сильнее. И даже гвозди ржавые, что впиваются в запястья - всего лишь часть этого безумия. Воины умирают с улыбками на лицах. Потому как кроме улыбок у них нет ничего.