дотла.

«но это только ты. а фон твой — ад. смотри без суеты вперёд. назад без ужаса смотри. будь прям и горд, раздроблен изнутри, на ощупь твёрд».

Иногда, когда в голове не звучит какофония голосов, когда в комнате так тихо, что почти закладывает уши, когда мрак кажется почти осязаемым, кажется вязкой субстанцией, прилипающей к коже и приковывающей к кровати, Лидия думает, как бы сложилась ее жизнь, если бы тогда на поле Питер не укусил ее. Могла бы она жить нормальной жизнью, закончить школу, поступить в престижный университет, возможно, даже выйти замуж за Джексона? Могла бы она и дальше продолжать жить, не зная о существовании оборотней, охотников, каним, банши и всей прочей нечисти? Лидия смотрит в потолок, во мраке считая невидимые проблески упущенных возможностей, нереализованных планов, несбывшихся надежд. Она привязана к этому чертовому городу и не может уже никуда отсюда деться. Лидия лежит в своей кровати и ощущает себя валуном, лежащим где-то на дне Марианской впадины. Ей не выбраться отсюда. Она не может, не имеет права. На ней — ответственность. Она должна защищать Бикон Хиллз. Она, Стайлз, Скотт, Эллисон, Дерек... И все они — навечно прикованы ко дну Марианской впадины этого маленького калифорнийского города. Иногда Лидия думает, просит мысленно кого-то, кто, видимо, просто над всеми ними тешится, подбрасывая все новые и новые проблемы: ну пожалуйста. Пожалуйста, пусть этот город сгорит. Дотла. И осенью этот невидимый кто-то ее слышит: улицы Бикон Хиллз щедро одариваются рассыпанной повсюду пламенно-оранжевой листвой. Город горит, полыхает, и это странным образом успокаивает Лидию. Листья — сухие и, кажется, даже теплые. Хотя сейчас ничего нельзя считать реальным, сейчас, когда Лидия босыми ногами ступает по пламенному ковру, медленно, словно боясь приблизиться еще хоть на метр к сгоревшему несколько лет тому назад дому Хейлов. Лес — огромный, но голоса, ведущие банши, не дадут ей заблудиться. Просто не позволят. Иди, Лидия, и скажи ему, предупреди его. Все хотят успокоения. Все хотят спасения для своих близких. Это нормально. Проблема только в том, что всех — слишком много, а Лидия — одна, и ее черепная коробка в один день просто взорвется, разбрызгивая во все стороны фейерверки тревожных голосов, полушепотов, криков. Дерек, конечно, слышит ее запах еще задолго до появления в своем поле зрения. Тем не менее, он поворачивается только в тот момент, когда Лидия стоит у него за спиной на расстоянии вытянутой руки: — Это частная территория. Лидия, конечно, в курсе, но лишь пожимает плечами: — Не вижу тут таблички с твоей фамилией. Она хочет сказать: они волнуются за тебя, Дерек. Грядет что-то ужасное. Они скучают по тебе, Дерек. Так скучают, что изматывают мое сознание бессонными ночами. Они умоляют спасти тебя. Хочет сказать, но молчит, смотря на Хейла. Тот чуть хмурит брови, напрягаясь, потому что знает прекрасно: если к тебе приходит банши, не жди ничего хорошего. И нарушает молчание первым донельзя банальным и простым вопросом: — Что тебе нужно? Лидия качает головой: — Не мне, Дерек. Твоей семье. Они волнуются о тебе. И очень скучают. Лидии даже не нужно быть оборотнем, чтобы почувствовать, как от Дерека веет болью. Он прикован к этому сгоревшему дому, как Лидия — к Бикон Хиллз. И они вместе мечтают, чтобы этот город когда-нибудь сгорел дотла.