***
О том, как она тащила незнакомку до своего дома, можно было бы написать балладу, и даже не одну. Но подобную похабщину просто не стали бы исполнять, а ей, по словам бабушки, и слов-то таких знать не полагалось. В любом случае, внимательно осмотрев найденную девушку и убедившись, что свежих ран на теле нет, равно как и следов насилия, а шрам (кажется, от ожога) не представлял опасности ввиду своей старости, травница была вынуждена соорудить волокушу из подручных средств — пояска от платья и трех веток, более-менее подходящих по размеру. Почему-то мысль, что можно вернуться в деревню и попросить помощи ее голову так и не посетила… Несмотря на отсутствие ран, найденыш не торопилась приходить в сознание. В итоге, с трудом уложив ее на постель и укрыв тонким одеялом, она отправилась заниматься своими делами. Перво-наперво — отделила лепестки лилии и, нанизав их на нить, повесила сушиться под лучами теплого летнего солнца. Затем — полила небольшой огород, практически полностью отведенный для выращивания лекарственных растений и чуть-чуть разбавленный обычными овощами. После, как и было условлено с соседями (а, вернее, с соседками), занесла им мази и настойки от всевозможных хворей, получив взамен немного денег и продуктов. А, вернувшись домой, поддалась порыву, и, сорвав несколько цветов, поставила получившийся букет у изголовья. По комнате тут же поплыл причудливо смешанный запах шиповника, первоцвета и синего зверобоя, что, как она полагала, должно было помочь девушке, пусть и не мгновенно. Довольная, травница решила приготовить для незнакомки целебную мазь — шрамы украшают только мужчин, но никак не юных девушек. Полностью от этого «украшения», начинающегося на плече и доходящего почти до запястья, бедняжке не избавиться, но рубцы, больше всего напоминающие тонкие еловые веточки или морозный узор на окне, всё же станут менее заметными… Девушка очнулась под вечер. Сначала дрогнули веки, потом, сменив собой почти мертвенную бледность, на щеках расцвел румянец, затем участилось дыхание. — Здравствуй, я Тьен, травница. Я не причиню тебе вреда, — управлять голосом ее давным-давно учила бабушка: «Даже дикого зверя, если разговаривать с ним особым образом, можно убедить не нападать. Что уж говорить об обычных больных?», и премудрости этой маленькая Тьен училась со всем усердием. До сладкоголосых эльфов, ей, конечно, было ох как далеко, но для людей хватало и этого — ее находка, к примеру, явно расслабилась. Глаза девушки («голубые, как та самая лилия» — мельком отметила она) перестали нервно метаться по комнате, и их обладательница открыто взглянула на травницу. Вот только понимания сказанного в них не было. В ответ раздалась вполне связная речь, сопровождаемая бурной жестикуляцией, но — на совершенно незнакомом языке. Дождавшись, пока гостья, тоже сообразившая, что ее собеседница не понимает ни слова, замолчала, травница, указав на себя рукой, представилась еще раз. — Я — Тьен. А ты? — и выжидательно посмотрела на девушку. — Ре… кхе-кхе...йвен, — не очень разборчиво раздалось в ответ. — Ревейн? — не расслышав, уточнила она, словно бы пробуя неизвестное слово на вкус, и кивнула сама себе — имя вполне подходило ее новой знакомой.***
Как так вышло, что сначала Ревейн осталась до полного выздоровления (умудрившись на следующий день подцепить простуду), а потом — навсегда, Тьен сказать не могла. И когда из гостьи, нуждающейся в опеке и заботе, превратилась в помощницу и практически сестру — тоже. Просто были долгие вечера у камина, наполненные тихими разговорами обо всем на свете. Была боль утраты, разделенная на двоих. Были попытки научиться жить заново, и не сказать даже, кому приходилось сложнее — то ли Ревейн, потерявшей память и вообще все, а взамен получившей только новый, чуждый мир, в котором приходилось учиться множеству вещей. А то ли и самой Тьен, которая менее двух зим назад потеряла единственного родного человека — старушку-травницу, что заботилась о ней и заменила отца и мать. Были и ссоры, и слезы, и радость, и все, что угодно еще, вот только одиночества… Одиночества больше не было. Разумеется, не обошлось и без проблем. Так, например, поскольку Ревейн совсем не знала весторна, ей пришлось учить язык, попутно приспосабливаясь к жизни в небольшой деревеньке, где все друг друга знают. И если сначала незнакомку, не знавшую нормальной речи, встретили весьма настороженно, то вскоре о ее нездешнем происхождении совсем забыли. Ревейн было интересно абсолютно все: начиная от плетения корзин и ловли рыбы, и заканчивая кузнечным делом и вышиванием. Не было, кажется, ни одного человека, к которому она не обращалась с просьбой о помощи в том или ином деле, и это, несомненно, весьма льстило ее невольным учителям. Правда, она наотрез отказалась заниматься изучением трав и их свойств, пробормотав что-то о том, что на их небольшую семью хватит и одного лекаря. Вскоре выяснилось, что сердце ее отдано трем вещам — лошадям, лесу и луку. Харелл, ристаниец и большой почитатель коней (впрочем, эти понятия всегда были тождественны) совсем не возражал, когда Ревейн возилась с его верным другом или даже каталась на нем, игнорируя упряжь. Она искренне и беззаветно любила этих гордых животных, и они отвечали ей тем же. По крайней мере, никаких падений, ляганий и укусов не было, чего Тьен по первости сильно опасалась. Что касается леса… Не будь травница уверена, что ее подопечная — чистокровный человек, она заподозрила бы в ней эльфа. Лес для девушки был родным домом, где опасности, конечно, встречаются, но, при должном обращении, навредить не могут. Ревейн просто не представляла, как можно заблудиться, когда все деревья в нем — разные, тропинки и поляны, принадлежащие хищникам — столь заметны, и вообще… Что именно «вообще» она никогда не уточняла, а, просто махнув рукой, вновь сбегала туда, где ветер шумел в кронах, где трава казалась зеленее, а вода, бьющая из многочисленных подземных ключей — вкуснее. Травница с таким положением дел смирилась довольно скоро, потому что из каждого такого похода подруга приносила или полный туесок самых спелых ягод, или полную корзинку отборных грибов, или, что случалось все чаще и чаще, собственноручно пойманную дичь. Охоте ее, к слову, учил все тот же Харелл, иногда Тьен с грустью думала, что однажды Ревейн войдет в его дом хозяйкой… А еще оказалось, что ее синеглазая подруга совершенно не умела готовить. Нет, Тьен и сама не могла похвастаться особым талантом в этой области (и это несмотря на внушительный опыт приготовления всевозможных зелий, эликсиров, настоек, мазей и притираний), но то, что выходило из-под рук подруги, есть было нельзя под страхом смерти. Им обеим надолго запомнится та жуткая каша — кислая, пересоленная, подгоревшая и имевшая, к тому же, странный зеленоватый оттенок. Бррр!..***
Как-то совсем незаметно прошел (пролетел — вот более подходящее слово) год, за который они из двух совершенно незнакомых друг другу людей превратились в настоящих сестер. По крайней мере, когда Тьен обменялась с Ревейн кровью в присутствии деревенских, никто не удивился и не воспротивился. А Ревейн, ставшая младшей сестрой травницы, еще целый месяц после ритуала ходила, сверкая радостной улыбкой, и демонстрировала всем, кто попадался на ее пути, небольшой шрам на левой — сердечной — руке. Сезон теплых весенних гроз и летних дождей, так любимый Тьен, стал настоящим испытанием для ее названной сестры. Грома и молний та боялась до умопомрачения, и в те дни, когда небо хмурилось и плакало, предпочитала не выходить не только из дома, но и из комнаты Тьен, словно бы ища в ней защиту. Следом за страхом пришли его извечные спутники — ночные кошмары. Ревейн не помнила, что именно ей снилось, но утром после таких ночей ее подушка всегда была мокра от слез. Настои для спокойного сна, которые варила старшая из сестер, впервые не помогали, и потому все, что оставалось Тьен — поддерживать и успокаивать Ревейн по утрам. Потом все наладилось: грозы закончились, кошмары ушли, и нечему стало омрачать их существование. Поддавшись уговорам повеселевшей Ревейн, Тьен даже совершила набег на сад благообразного старичка Крата, который выращивал вкуснейшие яблоки на много миль. Потом ей, конечно, было стыдно смотреть в глаза ровеснику бабушки, но счастливый вид сестры стоил и не таких жертв. А еще Тьен впервые было, кому дарить подарки — пусть небольшие и недорогие, зато от всего сердца. В комнате Ревейн всегда стояли свежие цветы, у нее не было недостатка в цветных лентах и прочих милых любой женщине мелочей, Тьен даже отдала ей небольшой кинжал, которым кузнец расплатился за одно из ее зелий, поскольку видела, с какой страстью сестра смотрела на оружие. Впрочем, Ревейн занималась тем же самым. Теперь у травницы была целая полка, где вперемешку стояли небольшие глиняные фигурки, любовно вылепленные и подаренные ей сестрой. В небольшой шкатулке, где хранились самые дорогие ее сердцу вещи, теперь лежало ожерелье из блестящих речных камней и ракушек, а ее сумка для трав обзавелась простенькой вышивкой, и теперь у Тьен рука не поднималась брать ее в лес в особенно плохую погоду. Но однажды Ревейн пожаловалась, что ее стали донимать странные видения — не то размытые картины далекого прошлого, не то предзнаменования еще не наступившего грядущего. Перед ее мысленным взором проносились неизвестные люди и незнакомые места, порой — красивые и волшебные, порой — отвратительные и пугающие, а все, что могла сделать Тьен — бессильно сжимать кулаки и успокаивающе улыбаться, потому что средства прекратить их она не знала. Тьен подарила сестре стопку чистых листов пергамента и попросила записывать туда все, что той удастся запомнить. Вечерами они допоздна сидели у камина и выискивали в этих записях хоть что-нибудь, могущее помочь справиться с этой напастью. Огромные железные птицы, переносящие в своем чреве людей на огромные расстояния. Чудовища всех форм и размеров, а так же люди, изображающие этих монстров на потеху публике. Воины, сражающиеся разноцветными мечами где-то далеко-далеко. Странные дома, крышами задевающие небосвод, но не предназначенные для жизни. Искатель, курящий трубку на пару с каким-то Вуа… Уо… Ват-со-ном. Митрандир, спешащий проведать одного из эльфийских владык… Наткнувшись на последнюю заметку, Тьен издала радостный вопль, разбудивший уснувшую в кресле Ревейн. — Нашла что-то? — заразительно зевая, уточнила девушка у своей старшей сестры. — Упоминание о Митрандире и эльфах. — Это тот самый маг, о чьих фейерверках ты мне рассказывала? — уточнила Ревейн, резко сбрасывая с себя сонливость, и, дождавшись кивка, радостно протянула: — Круууууто! — Осталось только найти Митрандира, который нигде надолго не задерживается, и спросить у него совета. — Пара пустяков, — отмахнулась от беспокойства Тьен Ревейн, которую, кажется, несказанно радовала близкая возможность избавиться от порядком надоевших ей видений. — Когда в путь?..***
Отправляться в путь вдвоем было не только глупо, но и опасно, и потому, немного подумав, Тьен решила спросить совета у Харелла. Ристаниец, выслушав ее бессвязный лепет про необходимость встретиться с Гэндальфом (а с чего бы ему быть связным, если Тьен и сама не была до конца уверена, что маг сможет помочь?) и, убедившись, что обе сестры настроены весьма решительно, предложил начать поиски с Бри. — Через неделю в Бри начнется ежегодная ярмарка, куда съедется множество людей. Думаю, и нам стоит туда заехать. — Нам? — удивилась травница. — Тьен, ты же не думаешь, что я отпущу вас одних? Все-таки вы с Ревейн мне не чужие… Не найдя, что можно возразить на это утверждение, Тьен, весьма обрадовавшаяся компании Харелла, с благодарностью согласилась. Вот только они не учли, что слухи разносятся быстрее ветра, и потому к вечеру деревенские имели несколько невероятных версий, объясняющих их поспешный отъезд. К примеру, ристанийцу приписывали желание сбежать от двух невест, а самим невестам, в роли которых выступали они с Ревейн, — догнать его во что бы то ни стало и затащить под венец. По другому мнению Харелл давным-давно искал своих сестер (спасибо, что не дочерей!), во младенчестве похищенных недоброжелателями, спустя столько лет наконец-то нашел обеих и теперь увозил их на родину. И никого, почему-то, не смущало, что новоявленные родственники совсем не похожи: Тьен была темноволосой и сероглазой (вся в отца, если верить бабушке), Ревейн имела удивительные серебристые волосы и голубые глаза, а Харелл мог похвастаться соломенной шевелюрой и карими глазами. Как заметила Ревейн, выслушав эту нелепицу от одной из соседок: «обычная Санта-Барбара, не старайся найти в ней смысла!». Что это такое сестра, конечно, объяснить не смогла, но настроение повысила, чего уж там. Покидать дом было жалко до слез. Оставить любимый сад, где в скором времени должны были зацвести многие лекарственные травы; оставить привычный быт с его ранними подъемами, походами в лес и на речку; оставить соседушек, всегда готовых помочь двум сестрам… Прощаться со всем этим совершенно не хотелось, но Ревейн… Ради Ревейн можно было и потерпеть. Тьен понимала, что их небольшое путешествие вряд ли продлится долго, но червячок сомнения, незнамо когда поселившийся в душе, шептал-нашептывал разное и требовал принять хоть какие-то меры. И потому, не слушая протестов ристанийца, она набрала полную сумку трав, положила туда же небольшие кувшинчики с готовыми мазями на все случаи жизни и несколько флаконов с особо сложными в приготовлении зельями. Затем, улучив свободную минутку, попросила дочь кузнеца, смышленую хохотушку-Мину присмотреть за домом и садом в их отсутствие. Наконец, не желая подводить деревенских, приготовила наиболее востребованные отвары и разнесла их всем знакомым. За всеми этими хлопотами и сборами день отъезда наступил как-то слишком быстро…***
В Бри, на вкус Тьен, было слишком многолюдно. С детства привыкнув к тишине и уединению, свойственному житью травницы, впервые попав в достаточно крупный город, она просто-напросто растерялась. Дома — двух и трехэтажные, возвышались над головой, и казалось даже, что они вот-вот на эту самую голову упадут, что было весьма непривычно. Все улочки, даже самые узкие, были вымощены камнями. И по ним, громко цокая каблуками, гордо вышагивали женщины всех возрастов, поэтому Тьен, одетая в простенькое платье и удобные, но совсем не красивые сапоги, предназначенные для ходьбы по лесу, чувствовала себя среди них не очень уютно, и даже присутствие рядом друга и сестры не спасало. Ревейн по поводу своей внешности или внешнего вида вообще никогда не страдала, и даже присутствие едва заметного шрама или удивительного оттенка волосы ее не смущали. Она и прятала-то его под перчаткой скорее по привычке, чтобы окружающих не шокировать, а вообще искренне полагала, что он выглядит прикольно и необычно, и стыдиться тут совершенно нечего. Харелл же и вовсе был мужчиной, а мужчины, как известно, не признают лишних украшательств: если одежда чистая и не дырявая — значит, все нормально. Кто первым предложил идею разделиться, чтобы до вечера успеть опросить как можно больше народу, Тьен не помнила, но точно не одобряла, хотя и сдалась под напором большинства. Собраться было решено в «Гарцующем пони», полностью забитом из-за ярмарки, но ристаниец, который, оказывается, был знаком с хозяином трактира, клятвенно заверил, что угол для них найдется. В центре площади они разошлись в разные стороны, причем как-то так вышло, что Хареллу достались ряды с животными (он пожелал убедиться, что коня, лучше его Пламени, невозможно купить ни за какие деньги), Ревейн — те, где торговали оружием, доспехами и украшениями, а самой Тьен, как зазевавшейся, любые из оставшихся на выбор. Она, в принципе, не видела между ними особой разницы, поэтому пошла в ту сторону, где, как ей показалось, было меньше всего людей. Ярмарка была в самом разгаре: спешили по делам многочисленные покупатели, нахваливали свои товары купцы, шарились в чужих карманах воришки, с открытыми глазами спали на своих постах стражники, совсем не обращая внимания на суету и шум… Травнице могла поклясться, что видела в толпе острые уши эльфов и их зеленые плащи, но когда она протиснулась к той лавочке, возле которой заметила лесных гостей, там уже никого не было. Ну, кроме торговца, продававшего различные диковинки и отказавшегося отвечать на любые вопросы, и не важно, касались ли они Гэндальфа, перворожденных или его собственных артефактов. Странный, в общем, тип… С гномом она буквально столкнулась, засмотревшись на представление, устроенное лицедеями. Простенький и всем знакомый сюжет, неоднократно воспетый в балладах, пышные и яркие костюмы, впечатляющие трюки напополам с уловками и звучные голоса артистов — и вот уже совершенно невозможно оторваться от действа, что разворачивается на грубо сколоченном помосте. Вот и Тьен не смогла оторвать глаз, хотя и продолжала медленно продвигаться в нужную сторону, подхваченная людским потоком. Гном (высокий, широкоплечий и обладающий очень выразительным взглядом) даже не покачнулся, а вот она оказалась на земле у его ног. И поскольку шла она, прижимая к груди котомку, то и приземлилась в той же позе, что, кажется, немного насмешило столкнувшегося с ней гнома. По крайней мере, его губы, до того плотно сжатые, дрогнули в намеке на улыбку. — Вам следует быть осторожнее, леди, — протягивая Тьен руку, попенял ей представитель подгорного народа. — Несомненно. Приношу вам свои извинения, — отозвалась она, принимая помощь. Мужчина же, убедившись, что с ней все в порядке, продолжил путь. Как заметила травница, люди расступались перед ним, потому что шагал он весьма уверенно и словно бы казался выше ростом. Но долго смотреть ему в след не имело никакого смысла, поэтому Тьен, кое-как отряхнув пострадавшее от падения платье, пошла дальше — ей все еще требовалось узнать хоть что-нибудь о неуловимом Сером маге…***
Тот — удивительное дело! — вечером нашелся сам. Он сидел за столом в «Гарцующем пони» и о чем-то беседовал с тем самым гномом, что в первую и, как она думала, последнюю встречу, так поразил ее на площади. Впрочем, стоило только волшебнику увидеть Ревейн, как он, извинившись перед своим собеседником, сам поспешил к их столу. — Приветствую тебя, Иная! Что привело тебя сюда? — чуть поклонившись, задал вопрос он. Харелл молчал, Ревейн была удивлена и не находила слов, а Тьен… Что ж, Тьен и раньше доводилось слышать об Иных, пусть и краем уха. Нездешние. Иномиряне. Путешественники, появляющиеся в Арде с определенной, чаще всего — Великой — целью. И, по словам мага, ее названная сестра была одной из них?.. Что ж, это объясняло если не все, то очень многое. — Именно это мы и хотели выяснить, разыскивая вас, Митрандир, — вместо Ревейн отозвалась она. — Сумеете ли вы ответить на этот вопрос? — Нет, — признал свое поражение волшебник после нескольких минут странных манипуляций и напевных слов эльфийской речи. — Но среди моих друзей найдутся те, кто сможет помочь твоему горю, дитя. Согласна ли ты отправиться в путешествие, полное невзгод и опасностей, чтобы узнать это? — А моя сестра? — подала голос Ревейн. — Что насчет нее? — Боюсь, здесь вы расстанетесь, — покачал головой маг. — Я и так изрядно рискую, приглашая тебя в поход, затеянный не мною. — Я… Мне надо подумать, — не согласилась, но и не отказалась сразу ее младшая сестренка, но Тьен как-то сразу поняла, что им придется проститься. Она вернется в деревню, продолжит лечить соседей и, возможно, однажды войдет в чей-нибудь дом любимой женой. А Ревейн… Ее маленькая сестренка Ревейн отправится в путь, куда-то далеко-далеко, чуть ли не на край света, чтобы где-то там узнать, кто она и откуда, найти свое Предназначение и, быть может, встретить свою Судьбу. Так было задумано кем-то из Валар, и так будет, и не в скромных силах травницы изменить это. Остается только принять. Принять и надеяться, что высшие силы сберегут ее от любой беды. А однажды, вероятнее всего, очень и очень нескоро, они встретятся вновь, и любимая сестренка расскажет ей удивительную историю, полную опасностей, приключений и самую малость — любви.