Begotten

"Чрево исторгло тебя, небеса отвергли тебя."

Ночь тиха и безоблачна. Мелкие черные волны ловят на себя переблески лунного света, и легкий ветер несет из глубины морского простора запах свежести и соли. Песок на берегу еще теплый. Мистик откидывается и вглядывается в черное небо. Красное на синем. Звезды скачут в глазах, но Мистик пытается различить созвездия. Три звезды сверху и две снизу — кажется, Кассиопея. Она усмехается и обнимает ногами талию, сильнее раскрываясь под движения поджарого тела. Чешуеобразные выросты царапают кожу Азазеля, но тот, во всяком случае, не обращает на это внимания, только рычит, сжимая сильнее бедро Мистик. Хвост обвивается вокруг ее шеи, и она хрипло стонет. Подумать только. Мутант сверху, знающий, как в одном движении срубить головы сразу пятерым — и он трахает ее. Мистик запускает руку в его непослушные волосы, второй вцепляется в плечо. Влажные шлепки заглушают шум воды в их ушах. Прошло так много времени с тех пор, как она ушла от телепата, опекавшего ее всю жизнь, к Магнето, который помог ей принять себя. И она даже не думала, что мутант, стоявший с противоположной от нее стороны и телепортировавший их новую команду с берега, будет с ней. Мистик прекрасна. Азазель прекрасен. Особенно когда дышит ей на ухо, едва не тыкаясь лбом в песок, и отчаянно толкаясь вглубь ее тела. Лишь только она может позволить себе царапать его, сдирать кожу со спины. И только он имеет право так вдавливать ее в песок. Она берет в ладони его лицо, все в шрамах, заглядывает в чуть блестящие влажно-голубоватым глаза и утягивает его в медленный поцелуй, резко контрастирующий с быстрым ритмом их тел. А Леншерр пусть и дальше на нее дрочит — он ее недостоин. Однажды утром она будет так же стоять на этом месте, глядя на содрогающееся синее тельце. Покрытый слизью и песком, новорожденный не станет кричать; она не будет знать, почему, но понадеется, что он задохнется. Азазеля с ней уже не будет. *** Блеск заостренных белых зубов в приоткрытом рту зачаровывает. Курт поднимает отражающие тусклый свет костра янтарные глаза, и его взгляд — это взгляд брошенной собаки. Прирученный, но — без хозяина. Мистик оглаживает пальцами его скулы, и трехпалая ладонь тянется за ее рукой, прижимается. Найткраулер льнет под прикосновения и вздрагивает, когда в огне что-то щелкает, испуская кучку рыжих искр. — Вы прекрасны, — картаво шепчет он. Кончик члена упирается в ее живот, и крайняя плоть сдвигается, когда Мистик перемещается чуть ниже. Стертая о ее кожу прозрачная капля чуть холодит, но не так, как сырая от недавнего дождя трава. Курт закрывает глаза, шумно вдыхая, когда она насаживается на него. Его лицо тоже покрыто шрамами. Это не случайные раны, как у Азазеля — это продуманные узоры. Он жалобно всхлипывает, когда Мистик начинает двигаться, шесть пальцев опускаются на ее плечи, но не давят. Наросты на ее ладонях врезаются в его горло. Она злится из-за его трепета, его невинности, злится за то, что он не похож на отца. Не придавливает ее всем весом, не придушивает игриво. Она его презирает. Смотря сквозь полуприкрытые веки, Курт с щемящей нежностью берет в ладони ее груди, ощупывая чешуйки. Он никогда не сосал ее молока. Мистик протягивает руку между двух тел и методично доводит себя до оргазма. Она знает, что Курту нравится эта особенность — то, как она ершится, кончая, и как по ее телу пробегают волны чешуек. В отличие от наростов на коже ее настоящей формы, частички, меняющие ее облик, совсем не твердые. Они скорее похожи на перья маленькой птички, раздуваемые ветром — невесомые, мягкие. Сизая кожа Найткраулера покрывается только мурашками холода, окутавшего мокрое тело. Мистик наклоняется к его плечу, вдыхая резкий запах пота, стискивает зубы, выдирая из его горла не до конца задушенный крик. Затем она встает, глядя на болезненно дернувшийся к животу член, и жестами приказывает Курту развернуться. И тот подчиняется ей, упираясь коленями в холодную росистую траву, потому что это — его единственный шанс кончить с ней. Мистик ловит и пропускает сквозь ладонь извивающийся хвост, задерживаясь на пике, которую тянет к своим губам. Она дышит на огрубевшую кожу, вылизывает кончик и дует на него — Курт вздрагивает, значит, что-то чувствует им. — Давай сам, — командует она, и Найткраулер весь съеживается. Он боится ее голоса, низкого, бесстрастного, звучащего эхом со всех сторон, будто его источник — весь мир, а не горло Мистик. Курт даже не оборачивается, приставляя окончание хвоста ко входу в собственное тело, зная, что Мистик будет смотреть внимательно и изучающе. Возможно, ее это смущает меньше, ведь она привыкла ходить без одежды. Она совершенство, ей нечего скрывать. Ее тело — абсолютные красота и гармония, у нее нет уродливых шрамов, сросшихся попарно пальцев; она невероятным образом сочетает в себе эстетические идеалы как людей, так и мутантов. Пика медленно вворачивается в тело Найткраулера, заставляя дыхание сорваться, а колени — задрожать. Она ритмично движется, все сильнее разводит сомкнутые мышцы; Курт напряжен, потому что боится загнать ее в себя слишком глубоко, вместе с двумя отростками — они острые на концах, и тогда он не сможет вытащить из себя собственный хвост. — Достаточно. — Слово падает в тишину жутким дребезжанием. Она сплевывает на пальцы, но ее длинные ногти и жесткие выросты все равно причиняют боль — Курт сминает траву в ладонях и шипит. Но пальцы толкаются глубже, в направлении живота, и ощущение боли смазывается, загрязняется, хотя и не покидает его полностью. Мистик нравится заставлять его кончать, не касаясь члена — это всегда похоже на конвульсии, это невероятные изгибы гуттаперчевого позвоночника и невнятное бормотание сорванным голосом с редкими проблесками «пожалуйста». Но и это не самое забавное в нем. Куда интереснее наблюдать, как, едва очнувшись от оргазма, он бросается к одежде, выуживая небольшой футляр. «По одному на каждый грех», — говорил Курт. Мистик молча наблюдает, как Найткраулер покрывает новым узором и без того скарифицированное тело, так искренне раскаиваясь в молитвах за содеянное. Его трехпалая ладонь иногда дрожит, ведя линию, и тогда Курт останавливается, тяжело дыша и виновато глядя на Мистик влажными желтыми глазами. Той интересно, пойдет ли он по второму кругу, когда изрежет все тело полностью. Азазель получал шрамы в бою — Найткраулер же наносит их себе сам. Затем он убирает скальпель и обхватывает колени руками, поворачиваясь к костру: ритуал завершен. Его зубы впиваются в нижнюю губу, когда Мистик приобнимает его, смазывая выступившие капли крови, щекочущей запахом ее ноздри, со свежих порезов. Красное на синем. Красиво. *** Небо — серое. Солнце, кажется, еще не зашло, но облака не дают ему осветить землю. Холодно. Небо никогда не было голубым — только не в его глазах… Курт смотрит, как нож входит в живую плоть. Пять, шесть, семь. В широко распахнутых глазах Мистик, в самых ее зрачках, безумие перекликается с яростью, но, сколько не ищи, там нет страха. Даже после того, как ее пустили по кругу, даже после того, как стало понятно, что она не выберется. Наверное, она так много раз выскальзывала невредимой из любой ситуации, что сейчас все еще не может поверить, что умрет. Тех, кто выживал в экстремальных условиях, порой легко поймать на чем-то очень простом. Ладони Курта сложены вместе, но он не может опустить голову. Одиннадцать. Двенадцать. Найткраулер не моргает, и глаза начинает щипать. Удары сердца отдаются в тянущую пустоту внутри него. Он был рядом с ней, когда ее схватили, так может, он виноват в том, что она не смогла убежать? Семнадцать. Мистик перестает так ужасно кричать. Кровь медленно, будто уже успела загустеть прямо в ее венах, стекает на землю. Если бы он мог, он бы облегчил ее страдания, взял бы их на себя. Но он не может пошевелиться. Только когда его рывком заставляют встать на ноги, механическая способность к движениям возвращается к нему. Раскинувшееся на окровавленных камнях тело теряет четкость в его глазах. Синее на красном. Красное на синем. И ее грудь уже не вздымается. Найткраулеру кажется, что он перестает дышать вместе с ней. Он жмурится, и что-то похожее на оскал обнажает его зубы, когда он пытается выдохнуть, насилуя легкие. Рыдания душат его. Курт сидит рядом с Мистик, не переставая крупно дрожать. Он хватается то за ее руки, то за свою голову, то, на голых инстинктах, за свою жизнь. Его приходится оторвать от матери, чтобы бросить в могилу; удар, пришедшийся на спину, окончательно выбивает из него дыхание. Он еще видит тусклый свет наверху, где-то там, за облаками. Там тепло, там скрывается укутывающий, мягкий желтоватый свет. Его просто не видно, но он обязательно появится. Найткраулер может переместиться наверх, он это умеет, он может оказаться в месте, которое видит. Но он закрывает глаза. Ресницы чуть вздрагивают, когда горсть земли сыплется на его веки.