сняты шапки и фильм.

Первое что замечает Ларин – сигарету. Второе – дурацкого слишком ладно скроенного парня с симметричными и правильными чертами пещерного человека. Или неонацииста. Или футбольного фаната. Впрочем, какая к черту разница как называть неандертальцев? Парень читает что – то. Что – то знакомое. Слишком знакомое. У парня голос и интонации Безрукова, это отвратительно и негармонично, но это можно назвать прелестным – минус на минус дает плюс, мерзость на мерзость дает артхаус. Парень читает Ахмадулину. Дурацкое заезженное и советское, слишком акмеизм, слишком рвано, гепарды-гепарды-гепарды и Ларин уже ничего не слышит и комната слишком маленькая, комната сжимается как у Виана, сжимается всякий раз когда парень произносит свое раскатистое эр, так недоступное Ларину. Балкон. Случайно удариться мизинцем, героически смолчать, выдохнуть в морозную сырость петербургского ноября. Случайно подпалить бровь, пытаясь зажечь сигарету. «я – то знаю, гепард и гепард» Ларин не знает, что он делает на этой вписке, он бросил девушку месяц назад и курить начал, и пьет беспробудно - и все болезненней и живее вина и раскаяние в том что не смог стать любимым и нужным такому невероятному человеку. Ларин не знает, что ему делать. Ларин, наверное, не вспомнит наутро что произошло, и произошло ли. Это страшно и смешно одновременно. Ларину плохо, его мутит от алкоголя и собственной никчемности. Парень выходит, на ходу выкрикивая «Я-то знаю, гепард и гепард!». Раскатистое эр. Слишком высокий лоб. У Сократа, впрочем, лоб тоже был высокий. Ларин не помнит, читал ли он когда-нибудь Сократа. Ларин протягивает парню пачку и выдыхает шипяще: «я лишился бушприта, лишился руля». Парень закуривает (щелк-щелк, шорох, огонек, громкий, слишком громкий вдох и неприлично короткий выдох), улыбается. «Пьяных кораблей на вписке я еще не встречал» Ларин смеется. Ларину хорошо.