* * *
Первым порывом Тома было переждать в надежде, что на минуту вошёл кто-то из слуг. Однако он тут же понял, что ошибся, но дать о себе знать было уже поздно. Из-за своего жёсткого, настойчивого характера Том порой испытывал неловкость в особо деликатных ситуациях, а сейчас он отчётливо услышал вздох и звук поцелуя очень близко, прямо у той двери, за которой сидел. Том надеялся, что пылкая пара, всласть нацеловавшись, покинет библиотеку. Не стоило влюблённым знать, что у них был невольный свидетель. Каково же было его удивление, когда он услышал тихий голос Северуса Снейпа. — Перестань. Это неразумно. Сюда могут войти. Дверь, за которой сидел Том, на мгновение покачнулась, но в комнате было темно, а сам Том сидел с внутренней стороны. Северусу ещё никто не ответил, но Том уже догадался, кто был его спутником. Гарри Поттер, совсем ещё мальчик. Ему ведь не больше двадцати-двадцати двух. Хотя разница в возрасте у них была даже меньше, чем у Тома с Беллой, а вот связь юноши с местной мафией — проблема гораздо серьёзнее. Северус вляпался… Он уже много лет был настоящим монахом — смазливой мордашкой или мимолётной связью его было не завлечь. Однако жизнь была непредсказуемой — в этом Том уже много раз убеждался. Ему был любопытен этот юноша — чем он смог привлечь Северуса настолько, что тот отказался от помощи Тома и людей из госбезопасности. Сначала Том решил, что Северус захотел острых ощущений — всплеска адреналина, но потом понял, что ошибся. Что-то глубоко личное происходило между Северусом и этим мальчиком. Неожиданно Северус дал понять, что в помощи не нуждается и ситуация под контролем. Его скрипач наотрез отказался не только сотрудничать с органами, но и просто собрать информацию изнутри, хотя Том и сказал, что Гарри Поттера не тронут. Повесить на него было пока нечего, а что за подвиги у него были в Италии, Тома не касалось. Поттер интересовал его только в отношении дела приютов и Альбуса Дамблдора. Косвенно или нет, а маленький дикарь, прибывший из своих сицилийских джунглей, был со всем этим связан. Мальчик был умён и силён, но порой демонстрировал немыслимую наивность. Взять хотя бы его попытки удерживать Северуса у себя и представляться его племянником. Тому не нужно было увеличительное стекло. Мальчишка втрескался в Северуса по уши: запер в собственной квартире, бегал за ним, ревновал, смотрел своими оленьими глазами с такой любовью и восхищением, что у Тома после их встреч ещё несколько дней было отличное настроение. Этот детский сад даже не вызывал насмешки. Поттер обладал пламенной душой, первобытной силой и чем-то напомнил Тому его самого в ранней юности. Пожалуй, Том был менее импульсивным и не таким чувствительным, но, бесспорно, у Гарри Поттера были мозги и большое будущее, и, похоже, Северус тоже это видел. Удивительно, как он сам смотрел на юношу — с едва скрываемой жаждой, которой Том никогда раньше не видел на лице своего скрипача. М-да… Северус потерял голову из-за мальчишки… — Гарри!.. Остановись. Том развеселился. Северус, похоже, не замечал, как звучит его собственный голос. Том вообще не подозревал, что тот способен на такие нежные интонации. — Здесь никого нет. — Что с тобой происходит? Ты говорил с Нарциссой? — Ты пришёл сюда поговорить о Нарциссе? — Ты ведёшь себя странно весь день. Нервничаешь. Что за пир во время чумы? Ты развеселил весь зал, но я ведь не слепой. Ты чего-то боишься. Наступило молчание. Том неожиданно заинтересовался тем, что мальчишка ответит. Но снова заговорил Северус: — Ты ни с кем не говорил с утра. Что могло произойти? — Тебе всё кажется. Том покачал головой. Даже не нужно видеть лица, чтобы подтвердить правоту Северуса. В голосе Поттера паника. — Кажется, — повторил голос упрямо. Вместо ответа Том снова услышал звук поцелуя. Ему снова стало неловко, но он заставил себя сидеть тихо. За поцелуями последовали едва слышные признания, шумное дыхание, шорох сминаемой одежды и снова поцелуи. Том никогда не интересовался однополыми отношениями. Официально он был нейтрален, про себя определял, что наблюдать за подобным или тем более участвовать он не хотел. Достаточно он видел и слышал в приюте. Даже простое наблюдение или описание гомосексуального акта было ему неприятно. Сейчас за дверью происходил не секс, конечно, а обычные для пары нежности, но Том полагал, что даже такому стать свидетелем было бы чересчур. Однако, к его удивлению, он не испытал брезгливости. Двое за дверью были без памяти влюблены. Том тоже любил, и происходящее не вызвало в нём неприязни. Он не знал, как Северус собирался разрешить эту ситуацию и быть в связи с человеком, возглавлявшим преступную организацию, но Том мог понять, что происходит сейчас. Он физически ощутил охватившее этих двоих влечение. Любовь, за которой он так неожиданно подглядел, глубоко тронула его. Том, всё ещё сидя в темноте, видел только, как белеет на столе лист бумаги. Возможно, взаимная любовь должна была бы приносить исключительно счастье, но Том отлично знал, что это далеко не так. Люди летели к ней, как бабочки на свет, пытаясь обрести смысл жизни, и тут-то погибали — у самой разгадки, приблизившись так близко, чтобы, наконец, вспыхнуть. В этот момент он решился написать Белле письмо. Буря, любовное крещендо, которое он услышал, на мгновение опьянили его, подхватили волной, пробудив свойственную ему жестокость. Страсть закипела в нём с новой силой, и он всей душой пожелал сойти с этой однообразной и бессмысленной дороги, по которой шёл последние годы. И это Северус упрекал его в ницшеанстве. Что за притворство — жить, отталкивая ту, которая была нужна как воздух, ради того, чтобы её муж мог ещё пару лет проскрипеть? Том мог составить счастье этой женщины и своё собственное, какое же слюнявое благородство толкало его потворствовать тому, что делало несчастными их обоих? И не участвует ли здесь простая арифметика: лучше двое счастливых, чем двое несчастных и один задыхающийся во лжи? Да будь он этим умирающим мужем, он уж точно предпочёл бы правду, чем эту отдающую трупной сладостью жалость. Том, нахмурившись, размышлял, краем сознания отмечая, что происходит в соседней комнате. Когда Северус собрался выйти и наружная дверь скрипнула, Том быстро поднялся и зажёг свет. Он распахнул дверь и пристально взглянул в глаза побледневшему Гарри Поттеру. Том, всё ещё хмурясь, сказал негромко и серьёзно: — Мне кажется, нам стоит кое-что обсудить, мистер Поттер.Глава 59. Бал в Малфой-мэнор
7 ноября 2020 г. в 02:53
Бал у Малфоев ничем не отличался от традиционных светских вечеринок. Гарри умел произвести впечатление и в совершенстве владел тем, что называют салонным языком: его незаурядный ум под аккомпанемент обаяния плодил ненавязчивые, но остроумные шутки, тут же подхватываемые окружающими; он демонстрировал лёгкое, насмешливое сердце и умел говорить женщинам дерзости, не выходя за рамки приличия; к этой лёгкости добавлялась ловкость, привлекательность и тот особенный ореол человека, выросшего в роскоши и никогда не знавшего нужды, — Гарри был изящен, как скрипичный ключ, и привлекателен, как бокал шампанского. Он напрочь стирал из своих глаз хоть что-то, похожее на удивление, так как удивление — качество, не подходящее прагматику и светскому льву. Цинизм не понимает удивления — это слишком эмоциональное и детское чувство. Циник всё знает о жизни, всё видел под солнцем, всё пробовал, — он искушён ровно настолько, чтобы утверждать, что знает всё о человеческой природе, о природе вещей, о природе вообще. Он судит о мироздании, о человечестве и об искусстве так, будто лично породил этих трёх китов. Его главная задача — не очень эмоционально (так как эмоции — один из признаков неискушённости), а в умеренных дозах делиться с окружающими тошнотой от собственного переедания. Цинизм являет собой демонстрацию творческого бессилия — он плод иссушенного дерева. Гарри было очень легко играть роль циника: в глубине души ему казалось, что нет более простого и плоского образа, чем этот, который он старательно на себя надевал в подобных случаях. Он никогда не говорил о себе, потому что предпочитал либо производить впечатление, либо наблюдать за окружающими. Это были как будто бы две его ипостаси: сперва он выступал, артист на сцене, а после уходил за кулисы, прислушиваясь к реакции зрителей. Его интересовали люди, и он пытался тронуть их, как струны.
Северус исподволь наблюдал за ним. Гарри это знал, потому что ощущал неловкость и волнение. Из его собственных глаз тут же исчезала насмешливость, а зубоскальство тускнело. В глаза Северуса трудно было смотреть, и Гарри тут же отворачивался, чтобы выглядеть ещё обаятельнее. Конечно, ему хотелось не только отвлечься, но ещё и порисоваться. Гарри, широко улыбаясь, отсалютовал Тому Риддлу бокалом шампанского и, услышав, как объявили о приезде Альбуса Дамблдора, вставил особенно меткое замечание о политиках. Все рассмеялись, даже Том Риддл, хотя Гарри его смех показался деланным.
Появление Дамблдора не стало для Гарри неожиданностью. Эта встреча на нейтральной территории была ему необходима. Здесь в присутствии более чем полусотни гостей ему ничего не грозило, зато была возможность пообщаться.
Но, помимо Дамблдора, Гарри ждал кое-кого ещё.
Он видел это имя в списке меценатов благотворительного фонда и в списке приглашённых на бал. Тот, кто когда-то давно, ещё в прошлой жизни, порекомендовал ему элитный закрытый гей-клуб в Лондоне, и где Гарри в первый же вечер встретил самого Дамблдора.
Сейчас он поодаль беседовал с Игорем Каркаровым и ещё несколькими гостями. Непосредственный начальник директора публичных преследований Долорес Амбридж и член аппарата Корнелиуса Фаджа мистер Барти Крауч.
Его тёмные волосы были тщательно приглажены, идеально сшитый чёрный фрак придавал ему ещё больше лоска. Гарри узнал Крауча без труда, несмотря на то, что прошло больше года с их последней встречи. Мистер Барти Крауч, явившийся на Сицилию в качестве беззаботного отдыхающего и познакомившийся с Гарри на следующий же день после своего приезда.
Он был пассивным гомосексуалистом и любил жёсткий секс. Он научил Гарри множеству всяких вещей, пробудил в нём стремление высвобождать через постель агрессию. Гарри с затаённым страхом вспоминал, какие тёмные желания вызвал в нём этот человек. Ничего общего с тем, что происходило с Гарри теперь. Крауч предлагал Гарри чистую власть.
Ему было за сорок, но выглядел он гораздо моложе: как человек, способный вложить большую сумму в собственную внешность. Он казался одного возраста с Каркаровым.
Любопытно, что Барти наврал ему и сказал, что занимается чем-то в области культуры. Имеет ли он какое-то отношение к тому, что Амбридж копала под них всех?
Конечно, имеет, решил Гарри. Фадж почему-то после долгих лет сотрудничества захотел сместить Дамблдора, значит, хотел пошатнуть и позиции их организации. Предложил сделку Уизли. Возможно, где-то ещё вставлял палки в колёса.
Но совет Крауча отправиться в тот клуб… В клубе его ждал отнюдь не Фадж, а сам Дамблдор. Значит, Крауч на самом деле был его человеком, и Фадж ничего не знает.
Барти прилетал на Сицилию неоднократно, и Гарри нужно было знать, как он поведёт себя при встрече здесь, в Лондоне. Гарри уже понял, что с ним познакомился не простой, хоть и весьма преуспевающий бизнесмен, ищущий приключений, а тёмный и опасный человек, даром что любитель подставлять задницу.
Фадж тоже был здесь. Беседовал с новоприбывшим Альбусом Дамблдором. Они улыбались друг другу нежно и вежливо, как две гиены.
Когда Гарри подошёл к группе, где сейчас стоял Барти, он попытался натянуть на лицо такую же улыбку. Но Крауч не повёл и бровью при его появлении. Как Гарри и подозревал, он сделал вид, что они незнакомы. Но несколько часов спустя, когда стемнело и все вышли на террасу смотреть фейерверк, Гарри кто-то тихо окликнул.
Они вернулись в пустой зал. И тут Гарри осенило. Это был момент истины, озарение, которое, вероятно, и повлияло на всю его дальнейшую судьбу.
— У Дамблдора есть на тебя компромат?
Барти как-то весь съёжился. Он показался Гарри скользким и неприятным, совсем не таким, как в Палермо.
— Есть, — ответил тот таким тоном, словно пытался вызвать жалость.
Гарри понял, что Крауч ни за что не расскажет, о чём шла речь. Что-то было там убойное, такое, чем нельзя поделиться ни с кем и никогда.
— Он послал тебя в Палермо и велел познакомиться со мной? — спросил Гарри угрюмо.
— Да. Хотел, чтобы мы вошли в контакт.
— Чтобы ты настоятельно рекомендовал мне тот гей-клуб? Это пафосное местечко принадлежит самому Дамблдору?
— Нет, но там работают его люди.
Значит, Гарри не показалось тогда. Его действительно задержали до приезда Дамблдора.
— Чего он от меня хотел? Говори!
Гарри злился, а с Барти он привык не церемониться. Он схватил бывшего любовника за лацканы пиджака и тряхнул.
— Я не знаю. Ему нужно было, чтобы я с тобой спал и рассказал про то заведение. Вроде как прорекламировал… Он сам называл мне гостиницы и оплачивал номера, где мы с тобой встречались. Больше он не сообщал ничего. — Барти оглянулся и сказал тихо: — Дамблдор не из тех людей, что складывает все яйца в одну корзину.
Это Гарри уже понял. Он хотел расспросить, почему Долорес Амбридж была так заинтересована в его аресте и делах синдиката, но промолчал. Внимательный взгляд на Барти подсказал, что если тот что-то и знает, то ничего не скажет. Гарри нутром почуял, что тут было что-то нечисто, и инициатива Амбридж явно была с подачи самого Барти, а, возможно, и Корнелиуса Фаджа. Значит, здесь они противники. Если только Барти сам не стремится скинуть Дамблдора… И избавить себя от шантажа.
Был ещё один, очень важный вопрос. Откуда Дамблдор знал о наклонностях Гарри? Но Барти точно не был тем человеком, который мог на это ответить.
— Почему ты сказал, что имеешь отношение к кино?
Барти помедлил.
— Думал, ты быстрее клюнешь и меньше вопросов станешь задавать. Я не готов был сказать, что работаю в министерстве.
Гарри с досадой отпустил его и задумался. Старикан сплёл вокруг него настоящую паутину из агентов. Зачем? И кто ещё из его круга был человеком Альбуса Дамблдора?
— Ты хорош, — добавил Барти. — Я не жалею ни о чём.
Гарри скривился. Крауч вроде как предложил повторить, но, даже если бы не было Северуса, Гарри ни за что бы не стал с ним теперь трахаться. Казалось, тот это понял и спросил осторожно:
— Мы можем сделать вид, что ничего не было? Я женат… У меня сын…
Гарри махнул рукой. Но сказанное Барти не выходило у него из головы. Гарри позвонил Гермионе и попросил её добыть всё что можно о начальнике Амбридж, о Дамблдоре, об их прошлом и вообще обо всём, что только касалось их самих и ближайшего окружения.
Люциус и Нарцисса встретили его в качестве спутника Северуса с холодной учтивостью, но Гарри видел, как нечто непонятное вспыхнуло в глазах хозяйки бала. Спустя час или полтора после того, как официальная часть банкета завершилась, она молча кивнула ему в направлении библиотеки. Гарри бесшумно скрылся за дверью. В библиотеке было полутемно и прохладно. Он обернулся к двери. Нарцисса зашла вслед за ним.
Оказавшись наедине, оба тут же стряхнули флёр светских любезностей. В голубых глазах леди Малфой показался металлический блеск, и Гарри, не улыбнувшись, слегка поклонился. Её неприкрытая расчётливость в случаях, когда не срабатывали женские чары, вызывала у Гарри неподдельное уважение.
— Вы умеете держать слово, мистер Поттер, — сказала она холодным, деловым голосом. — В свою очередь я выполню своё обещание.
Гарри обратился в слух.
— Как вы знаете, Северус — председатель совета попечителей в благотворительном фонде Стэнфорда. Он один из тех, кто отвечает за распределение средств и выбор кандидатур на стипендии. Вся отчётность хранится у Северуса, но на последнем собрании в его руки по ошибке попал другой документ. Я не знаю, о чём речь, — прервала она попытавшегося задать вопрос Гарри. — Знаю только, что там указаны люди и какие-то суммы. Я не имею ни малейшего желания вмешиваться, вам придётся самому разобраться, в чём дело.
Помолчав, она добавила:
— Вероятно, выкрасть эти документы означало привлечь к ним особое внимание. Я должна была заменить те бумаги вот этими — из-за лифа своего вечернего платья она вынула сложенный вчетверо листок и протянула Гарри. — Я ничего не знаю — всё мои домыслы, но, возможно, попытка убить Северуса имеет к этому непосредственное отношение. Мне не удалось ничего достать, и его решили отравить. Однако, думаю, вы согласитесь, что речь идёт о чём-то серьёзном.
— Кто вас шантажировал?
— Аластор Грюм.
— Что?
В возгласе Гарри прозвучало такое неподдельное удивление, что женщина даже не стала скрывать мстительного удовольствия от его ошарашенного вида.
— Это началось незадолго до происшествия со скрипкой. Он пришёл ко мне и потребовал любым способом заменить документы.
— Но зачем ему это?
— Понятия не имею. Он руководит целой бандой головорезов из ваших. Он пришёл ко мне за несколько недель до кражи скрипки. Я… боюсь его. Знаю, в каком обществе он вращается. Мы встречались с вашим отцом. Отвратительный мерзавец, бандит и убийца, а ваш крёстный отец…
— Хватит! Мой отец не такой! — прошипел Гарри, побледнев как полотно.
Нарцисса поджала губы.
— Как угодно.
— И вы так просто пошли у него на поводу?
— Это было отнюдь не просто!
— Рычаги… — пробормотал Гарри себе под нос. — Вы единственная из окружения Северуса, на кого он мог надавить?
— Задайте себе другой вопрос, мистер Поттер. Что за бомбу хранит Северус в своём сейфе?
Гарри молчал. В сейфе нужно перетряхнуть всё до последней бумажки.
Нарцисса всё ещё выжидающе смотрела на него. Гарри внимательно читал бумагу, которую она ему протянула: протокол собрания, где был перечислен список меценатов совета и суммы, которые они пожертвовали на нужды фонда.
— Леди Малфой, — сказал Гарри хрипло, впервые обращаясь к ней подобающим её положению титулом, — я обещаю вам любую защиту, которую смогу предоставить, в том числе, от Аластора Грюма.
— Драко покинул страну, но он вернётся.
— Всей вашей семье, — добавил Гарри после небольшой паузы. — Забудьте о тех расписках. Они принадлежат моему казино.
Нарцисса удовлетворённо кивнула. Уже повернув ручку двери, она, не оборачиваясь, внезапно добавила:
— Мистер Поттер… Не доверяйте Сириусу Блэку. Он невероятно жестокий человек.
Гарри молчал. Снова его посетило какое-то нехорошее предчувствие, которое в последнее время появлялось всё чаще. Сегодняшние события только усилили это ощущение. Появление на балу одновременно Дамблдора и Барти не могло пройти незамеченным для всех участников этой маленькой истории, и Гарри, вернувшись на освещённую яркими огнями заснеженную террасу, увидел, как Дамблдор легкими шагами направляется прямо к нему.
— Нам стоит кое-что обсудить, мистер Поттер, — сказал он без своего показного жеманства, деловито и сухо. Сейчас Гарри увидел в нём того, кто умел верно выбирать время и стремительно принимать решения.
— Я не думаю, что нам есть что обсуждать, — заявил Гарри наглым тоном, но Дамблдор только лишь улыбнулся одними кончиками губ. Глаза его, однако, не улыбались.
— Вы и профессор Снейп остаётесь здесь на уикенд, как и все прочие гости? — поинтересовался он как бы между прочим. — Это загородное поместье просто великолепно. Пожалуй, мы могли бы обсудить архитектуру, но я предпочитаю музыкальные инструменты. Те же скрипки. — Дамблдор, всё так же мягко улыбаясь, перевёл взгляд на Гарри. — Историю одного такого инструмента я хотел бы обсудить на этот раз не с профессором Снейпом, а с вами.
Снова этот ледяной ком в горле. Гарри внезапно показалось, что мороз упал градусов на двадцать, и стало так холодно, что он весь окоченел, побледнел, а его пальцы лишились чувствительности — он больше не чувствовал в своих руках бокала с шампанским.
— Я зайду к вам вечером, — добавил Дамблдор безмятежно, — когда все улягутся.
Гарри бросился прочь с террасы. Наверное, он не хотел бы признаться в таком даже самому себе, не говоря уже о ком-то ещё, но он сбежал. Сбежал и спрятался в тёмной библиотеке, нервно прижавшись к стене. Однако долго пробыть одному не удалось, потому как следом дверь открылась и вошёл Северус. Он почему-то тоже не стал зажигать свет. В полумраке комнаты, освещённой только слабыми огнями вдалеке за окнами, он быстро подошёл к Гарри и тихо спросил:
— В чём дело?
Гарри молчал и не придумал ничего лучше, чем изобразить желание пообжиматься в темноте, которое, впрочем, не обмануло Северуса ни на секунду.