Царь горы

      К вечеру поднялась жара. Было очень влажно, даже дышать стало труднее. Гарри заподозрил, что всё-таки пойдёт дождь, и снова отправился плавать.       — Я буду уже мокрый, а значит, дождя можно не бояться, — шутил он, увлекая Северуса за собой, но тот шёл в океан неохотно.       — Я не знаю, что там водится, — проворчал Северус, но Гарри заподозрил, что дело в другом. Северус плохо плавал. Не топор, конечно, но на воде он держался очень неуверенно, что для Гарри выглядело диковато. Он плавал как дышал и в воде чувствовал себя даже комфортнее, чем на суше. Поэтому остаток вечера он потратил сперва на уговоры зайти в воду, а потом деликатно пытался подбодрить смущённого любовника, который походил на мокрого и сердитого ежа. Северус старался от него отделаться, но Гарри вцепился в него клещом.       — Тебе не надо ничего делать, — объяснял он, пытаясь уложить Северуса на воду. — Просто лежи и дыши.       — Как я могу лежать и дышать, если я тону? — отвечал тот сердито.       — Это потому что ты напряжён. Мышцы скованы, и поэтому ты тяжелее воды. Если бы расслабился и не боялся, то…       — Да брось ты эту затею!       Северус вышел на берег, но Гарри побежал за ним.       — Ты сам мне говоришь, что учиться не стыдно! — воскликнул он. — А тебе чего стыдиться? Ты на море за всю жизнь два раза отдыхал, и по бассейнам тебе некогда было ходить. Сам же говоришь, что уже лет десять никуда не ездил, кроме как на гастроли. Где тебе было учиться плавать?       Северус отмахнулся, и тогда Гарри сказал свирепо:       — Зато ты, конечно, читал этот, как его… «синтаксис», да?       Рассмеявшись, Северус на этот раз безропотно полез назад в океан.       Утомлённые, они уснули рано, однако Гарри проснулся около полуночи. Как будто что-то разбудило его, может быть, ощущение смутной тревоги или предчувствие приближающегося дождя. Сердце быстро стучало. Гарри смотрел в потолок. Он прислушивался к чужому сонному дыханию, пытаясь успокоиться, но страх не проходил. Гарри потрогал рукоять ножа, который по вечерам засовывал под матрац. Зрачки его расширились, а сердце забилось сильней. Гарри едва заметно пошевелился, отодвигаясь от Северуса, и быстро встал.       Было прохладно, но гораздо теплее, чем предыдущей ночью. Гарри сделал несколько шагов в темноте — песок мягко и неслышно стелился под ногами. Вода едва поблёскивала, зато наверху кто-то щедрой рукой швырнул на чёрный бархат россыпь бриллиантов. Гарри задрал голову и молча смотрел на Млечный путь. Прохладный воздух высушил пот, дышать стало легче, ощущение тревоги пропало, но Гарри чувствовал себя липким и потерянным. Его обнаженный силуэт двинулся в сторону чёрной воды. Тёплый океан обнял ступни, и Гарри стал спокоен. Он сделал ещё несколько шагов в черноту, погружаясь по шею, и взмахнул руками. Россыпь синеватых огоньков вспыхнула за его руками, оставляя след как от кометы.       — Что случилось? — услышал он позади.       Северус стоял по колено в воде. Гарри подошёл ближе.       — Не бойся, — сказал он тихо. — Смотри.       Они сделали несколько шагов, и Гарри загрёб руками воду. Огоньки вспыхнули в чёрной воде, будто отражая небо. Гарри вытянул руки верх и лёг на воду, закрыв глаза. Он мерно покачивался между чёрным небом и чёрной водой, а вспыхивающие светляки только усиливали ощущение, что он летел в огромном океане без верха и низа, где был только вихрь из чёрного и белого. Гарри открыл глаза, жадно поглядев сперва в небо, а потом на Северуса. Потянув его за руку, Гарри помог ему лечь на воду.       — Ты видишь?       — Да.       Северус спокойно лежал на воде. Живой и деятельный, Гарри уже потерял это ощущение бескрайнего покоя. Он встал на ноги и принялся будоражить вокруг светляков. За ним тянулись ярко-синие хвосты. Северус, поднявшись на ноги, поцеловал его солёными и холодными губами. Они целовались, стоя в воде по пояс, крепко обняв друг друга, а потом Гарри сказал уверенно:       — Я знаю, что такое счастье. Это благодарность.       — Кому?       — Не знаю. Всему вокруг. За то, что мир существует, и за то, что он принял меня.       Гарри вышел на берег вслед за Северусом и привычно вытерся своей футболкой. Кожа была ещё влажной, и они улеглись на соломенную циновку, которую использовали в качестве подстилки. Прибой чуть слышно омывал берег, а Гарри смотрел на россыпи звёзд. Никакие слова не могли передать это ощущение безраздельности счастья, надежды и красоты, которое поселилось в его сердце. Даже дышать было нелегко и легко одновременно. Гарри протянул руку и положил её на руку Северуса.       — Ты теперь не сможешь достать завещание твоих родителей?       Гарри долго молчал.       — Оно мне не нужно. Там нет ничего важного.       Он не мог объяснить Северусу, что завещание было только предлогом увидеться с дядей и просить его помощи в том, чтобы избавиться от Дамблдора. В завещании нет и не могло быть ничего, что указывало бы на те деньги, иначе дядя давно прибрал бы их к рукам, а от Гарри избавился. Это Гарри теперь понимал ясно. И дядя Вернон, и Дамблдор, и наверняка кто-то ещё искали эти деньги уже много лет, каждый из них думал, что ключ где-то ещё: в завещании, в доме Поттеров, у самого Гарри, но никто не знал, куда спрятал Джеймс Поттер пресловутые миллиарды накануне своей смерти.       Они вернулись в Лондон в понедельник. Гарри не появлялся в своей прежней квартире. Оставив вещи на Виллоу-стрит, он уехал в казино, а Северус сразу отправился в колледж. Его гастроли начинались уже в конце недели.       Гарри знал, что его побег из Палермо разорвал отношения между ним и дядей, но не между кланами. Теперь они оказались в состоянии холодной войны и вынужденного сотрудничества. Дядя, конечно, не простил ему неповиновения и того, что его, как оказалось, давешний союзник остался недоволен. Гарри мысленно похвалил самого себя. Видать, Дамблдор ждал от него большей сговорчивости, но, конечно, то, что дядя Вернон выдал тому горячее желание Гарри избавиться от неожиданного поклонника, могло привести к катастрофе. Ему нужно было убираться из Лондона как можно скорее или убрать Дамблдора с дороги. Чутьё Гарри не подвело. Уже несколько часов спустя после его возвращения в казино по выделенной линии для внутреннего пользования раздался звонок, и Гарри позвал к телефону с первого этажа Грюм.       Гарри ни словом, ни взглядом не выдал своей осведомлённости, что Грюм работает на две стороны. Гарри достал отпечатки пальцев Грюма и его ближайшего окружения в этот же день и уже к вечеру убедился, что именно Грюм был личным шпионом Дамблдора в Клеркенуэльском синдикате. Записка Северусу была передана не лично им, но его ближайшим помощником, одним из телохранителей самого Грюма. Все эти годы Грюм успешно руководил, принимая указания Сириуса из тюрьмы, но также не забывал докладывать обо всех делах Дамблдору. Вероятно, Грюм сам метил на руководящую должность. Ясно было, что он неплохо справлялся, пока Сириус не вышел из тюрьмы, а Гарри не появился в Лондоне. Кое-кто в синдикате наверняка тоже был на стороне Грюма, а это значило, что вероятных союзников у Гарри всё меньше и меньше. Гарри приглядывался ко всем и понимал, что у каждого был мотив для заговора за его спиной.       У Грюма были сообщники. Возможно, Чжоу Чанг или сёстры Патил — Грюм что-то проворачивал в Банглатауне. Может, это был Локхарт — ведь не зря они работали вместе столько лет — или МакГонагалл, или Люпин, или Тонкс, или все вместе… Рон был прав. Никому в Лондоне не нужны были ни приезд Гарри, ни выход Сириуса из тюрьмы.       Альбус Дамблдор говорил по-прежнему мягко и вкрадчиво. Никто из них не упомянул Палермо. Как будто Дамблдор и не посылал туда своих людей, а Гарри не сбежал от них в темноте. Старик высказал непременное пожелание видеть Гарри у себя в особняке.       — Я жду вас в одиннадцать в пятницу, — услышал он спокойный, чуть слащавый голос. — Если вы не придёте и не согласитесь на мои условия, в субботу Северус Снейп узнает правду.       Гарри отшвырнул трубку. Дамблдор попросту ловил кайф, напоминая, что Гарри в его руках. Он отлично представлял, как Дамблдор поиздевается над ним у себя в поместье. Вынудит ползать у него в ногах, просить и унижаться, потому что дело было совсем не в сексе, а во власти.       Гарри с трудом вникал в вопросы, которые нужно было решить, и препоручил Тонкс обеспечение безопасности в аэропорту: Сириус снова возвращался из Америки. Гарри гнал страх прочь, но его не оставляло мерзкое и липкое ощущение, как Дамблдор лапает его, заставляет раздеться, имеет его. Скорее всего, старый хрыч не удовлетворился бы одной встречей. Он терзал бы его и мучил, пока жертва не надоела бы окончательно. Гарри не допускал даже мысли о том, что Северус узнает, кто убил Стэнфорда, поэтому понимал, что ему придётся пойти и возможно, если только есть хоть мизерный шанс, убить Дамблдора.       Гарри потратил несколько дней на изучение его подробной биографии. Всё, что ему удалось выяснить о Дамблдоре и Гриндевальде было только домыслами и слухами. В кулуарах поговаривали, что они были любовниками, но это были только сплетни. Гриндевальд начинал громкую политическую карьеру, но Дамблдор быстро отодвинул его с дороги, дискредитировал рядом выступлений и статей в прессе. Гриндевальд с треском проиграл выборы в качестве кандидата от партии консерваторов. Победители-либералы инициировали расследование с целью арестовать Гриндевальда за коррупцию и неуплату налогов. Однако Гриндевальду удалось скрыться. Он действительно покинул остров много лет назад — след его терялся где-то на восточном побережье США. Однако он по-прежнему числился гражданином Великобритании.       Из головы не выходили загадочные инициалы и завещание родителей. Гарри даже съездил к нотариусу с целью раздобыть копию, но, оказалось, он давно уехал из Лондона.       Гарри спрятал в тайнике казино фальшивые документы и кое-какие деньги. Он сумел извернуться и на все принадлежавшие ему свободные деньги изготовил несколько фальшивых паспортов для себя и на всякий случай для Северуса. Когда Сириус рассеянно спросил пару тысяч наличными на аукционную взятку, Гарри напрягся.       — Потратил, — ответил он, пожав плечами, на недоумённый вопрос крёстного.       Именно Сириуса в конце концов Гарри и принялся расспрашивать. На вопрос о завещании крёстный ответил, что все бумаги переправил в Палермо, но содержимое завещания ему неизвестно.       — А тебе ничего не говорят буквы Р. А. Б.?       Крёстный отчётливо изменился в лице.       — Откуда ты их взял?       — Видел в бумагах отца. — Сам не зная почему, Гарри решил схитрить.       — Это мой брат, — ответил Сириус после паузы. — Регулус Арктурус Блэк.       — У тебя есть брат? — изумился Гарри. — Почему я о нём ничего не слышал?       — Семья отказалась от него. Он принял сан и стал священником.       — Священник? Здесь, в Лондоне?       — Вроде бы так.       Гарри замолчал. Дальнейшие расспросы могли вызвать подозрения.       — Ну… — протянул он. — И вы совсем не общаетесь? Что же, так уж плохо, что он священник? На дядю Вернона работало несколько священников. Церковь — сильная структура. Заручиться её поддержкой…       — Он назвал нас преступниками, — прервал его Сириус холодно. — Сказал, что не желает иметь с нами ничего общего. Гарри, я не хотел бы говорить о нём.       На следующий же день Гарри с помощью Гермионы отыскал имя Регулуса Блэка в списках Вестминстерского аббатства.       На территории аббатства перед Гарри раскрылась безмятежность. Здесь было очень тихо — зимний сад и пустые каменные арки оттеняли тишину. Нежный, влажный туман скрыл отчётливость пейзажа, сделав его полупрозрачным и таинственным. Спутанные ветви деревьев хаотичным орнаментом обрамляли лабиринт царственных зданий и построек поменьше. Казалось, время здесь мерилось веками, и даже гигантские часы должны были отсчитывать дни, но никак не минуты.       Гарри прошёл мимо одной из часовен, чувствуя ту неловкость, какая обычно появляется в пустынных и величественных местах: как будто человек осквернял своими шагами вечность.       — Сегодня закрыто для посещений, — услышал он вежливый голос позади себя.       Обернувшись, Гарри увидел молодого послушника, своего сверстника, одетого в теплую сутану. Его чёрные вихрастые волосы были прикрыты капюшоном.       — Я ищу Регулуса Блэка.       — Пастор читает молитву. Скажите мне, что хотите ему передать.       — Нет, — отрезал Гарри недовольно, — мне нужен Блэк лично.       — К сожалению, не могу вам помочь, — отозвался послушник кротко. — В это время пастор не принимает посетителей.       — А когда принимает?       — Приходите завтра утром, около половины седьмого.       На ногах у послушника красовались резиновые говнодавы, размера на четыре больше, чем нужно. Гарри с досадой смотрел ему вслед. Юноша, нимало не смутившись своим отказом, пошлёпал в сторону тяжёлой деревянной двери в два человеческих роста, запертой на огромные засовы.       — Да уж, — пробормотал Гарри, — оказывается, вот куда ведёт самая здоровенная дверь… В царство божье.       — Подождите, — крикнул он юноше, ещё не скрывшемуся за поворотом. Гарри подбежал к нему. — Передайте ему, что пришёл Поттер. Гарри Поттер. Я буду здесь, во дворе.       Тот кивнул всё так же мирно.       Прошло не меньше получаса, когда громоздкая дверь распахнулась и оттуда вышел одетый в такую же тёплую сутану, черноволосый мужчина лет сорока. Настоятель был вылитый Сириус, но выглядел моложавее. Его лицо хранило печать той же безмятежности, что лежала на всём вокруг. В отличие от послушника на ногах у этого были сапоги.       — Вы Регулус Блэк?       — Да, сын мой, — спокойно ответил тот.       — Мой отец умер.       — Бог всегда жив внутри нас.       — Я атеист.       Регулус промолчал, прекратив этот словесный теннис.       — Храни тебя Господь, — сказал он печально. — Атеистам трудно жить на свете.       Гарри фыркнул. Он не хотел затевать бесполезный теологический спор, но всё же заметил:       — Конечно, ведь вы-то уверены, что когда-нибудь выкарабкаетесь из кучи дерьма и плюхнетесь прямиком в кучу шоколада. Это будет ваш рождественский подарок за то, что хорошо себя вели, слушались маму с папой и не тырили по карманам конфеты.       Гарри с досадой сплюнул.       Но Регулус не выглядел человеком, которого можно было вывести из себя дешёвой провокацией. Он был спокоен и держался очень просто.       — Вы очень похожи на Лили, — сказал он мягко. — У вас её глаза. Гарри… — я могу вас так называть? — в ответ на кивок он продолжил: — Не стоит всё мерить меркой из «Библии». Это всего лишь книга, записанная людьми. Мне грустно слышать, что жизнь так озлобила вас. Я не стану пытаться вас переубедить, потому что вы судите предвзято. Бога нельзя искать ни в церкви, ни в поступках, ни в рассуждениях других людей.       — И где же?       — Здесь. — Регулус положил свою руку ему на грудь.       — Тогда зачем нужны вы?       — Я поводырь. Пастырь. Я могу ответить на ваши вопросы, если у вас они есть. Если ваше сердце тревожно и вам кажется, что вы стоите в темноте. Я могу подсказать вам путь, но не могу провести по нему силой.       Гарри покачал головой, но уже не так сердито.       — Вам не кажется, что вы принесли бы гораздо больше пользы, будь вы врачом, а не пастором?       Регулус широко улыбнулся, и Гарри поразился, насколько быстро исчезло их сходство с Сириусом. Улыбка смягчила его черты ещё больше. Он сразу показался красивым молодым мужчиной с умными, ласковыми глазами.       — Я здесь, чтобы заботиться о тех, кому нужна помощь, — пояснил он охотно. — Раньше не было психотерапевтов, но был священник. И сегодня люди приходят ко мне не за лечением тела и не спасением после смерти, но за лечением души и облегчением в жизни.       — Вы так спокойны, — заметил Гарри. — Вас не терзают сомнения? Вдруг вы ошибаетесь? Как вы можете быть уверены, что выбрали верный путь?       Он помолчал, а потом сказал не слишком враждебно, но и не миролюбиво:       — Вы не представляете, как меня раздражают люди, абсолютно уверенные в собственной правоте, в том, что их картина мира и есть самая что ни на есть подлинная. А уж если они при этом считают себя праведниками… Пиши пропало… они наверняка наделают в сто раз больше бед, чем любой тиран. Хотя именно тиранов я и описал.       Регулус снова улыбнулся, как будто слова Гарри понравились ему.       — Моя семья наделала много бед, — отозвался он. — Я скрылся здесь от мира и сделал больше добра хотя бы тем, что не совершил зла. Я никому не навязываю своё общество, живу наедине со своими грехами и не утомляю собой других. Я стараюсь сохранять силу духа и делаю что могу. Я выбрал путь единственно верный для меня лично, но я не навязываю его вам. Я могу сказать много правильных слов, но если вы не желаете их слышать, я не смогу вас заставить.       Они медленно пересекли клуатр. Гарри ощущал спокойствие, которое посещало его только рядом с Северусом. Его покорила простота Регулуса. От Гарри никто ничего не требовал, не давил и не хотел добиться силой или хитростью. Свобода звенела в зимнем воздухе, и Гарри с удовольствием дышал полной грудью.       — Вас привело ко мне какое-то дело. Я полагаю, речь о вашей матери.       Гарри, помедлив, кивнул.       — Пойдёмте со мной, — сказал Регулус серьёзно.       Они вошли в кирпичное здание на территории Аббатства, поднялись на второй этаж и вошли в тихий маленький кабинет. Откуда-то из-за висящей на стене картины с изображением девы Марии Регулус вынул большой запечатанный конверт.       — У нас с Лили было много общего, — сказал Регулус печально. — Мы были близкими друзьями, пока жизнь не развела нас… Накануне гибели ваша мать нашла меня — я уже принял сан — и оставила мне вот это. Она заклинала меня сохранить этот конверт и передать вам лично в руки. Если, конечно, вы придёте ко мне по собственной воле, — добавил он.       Гарри снова кивнул. Он разорвал конверт, вытащил оттуда тонкую папку и быстро просмотрел бумаги. Побледнев, Гарри поднял взгляд на Регулуса и уточнил:       — Вы знаете, что здесь?       — Нет.       — Мама оставила мне письмо.       — Я полагал, что так оно и есть. Она вас очень любила.       Гарри недоверчиво смотрел на священника, который уселся в деревянное кресло с твёрдым сиденьем и жестом предложил сделать то же самое.       Гарри покачал головой.       — Мне… мне нужно идти, — пробормотал он изменившимся голосом, рассеянно перебирая бумаги.       У выхода из аббатства его встретила Гермиона. Гарри велел отвезти его в тот банк, куда Северус сдал на хранение скрипку Амати. Гарри надеялся, что, если за ним следили, никто не догадается, зачем он туда поехал. Он забрал инструмент, сделав вид, что за этим и приезжал, но на самом деле сунул в ячейку папку с документами, которые жгли ему руки.       Он жалел, что уехал от Регулуса Блэка так стремительно, даже не попрощавшись, но такие дела не терпели отлагательств. Возможно, теперь времени у него ещё меньше, чем он рассчитывал. Гарри вызвал Рона, и втроём они отправились в Банглатаун, где располагался до сих пор заколоченный, ювелирный дом Квиррелла. Наследников у Квиррелла не оказалось, и магазин ждал того, кто должен был прибрать его к рукам.       Большинство указателей и вывесок были продублированы на бенгальском, и Гарри с интересом оглядел многочисленные рестораны и закусочные, маскирующиеся под индийские, но при этом сплошь бангладешские. Неподалёку от магазина Квиррелла, по другой стороне улицы, он увидел тёмный вход в бар «Тайная комната». Даже ближе, чем Гарри предполагал.       Они быстро вскрыли дверь и вошли в помещение, где затхлый воздух сразу же сдавил грудь. Гарри огляделся. Витрины были пусты. Украшения вывез Рон уже давно по просьбе самого Гарри. Здание и так пытались грабить несколько раз.       Это была одна из тех классических построек, где хозяин жил над магазином. Гарри и Рон перевернули всю квартиру Квиррелла, но ничего подозрительного не нашли.       Гермиона заглянула к ним с лестницы.       — Пойдёмте со мной.       Они спустились вниз, в подвал. За кучей старой мебели и хлама, в котором Гермиона проделала что-то вроде коридора, скрывалась тонкая дверца во встроенную кладовку. На петлях висел непримечательный замочек. Однако кладовка оказалась размером с небольшую комнату. В ней поместилась пара столов, на одном сиротливо стояли аптекарские весы и лежала лопаточка. Гермиона внезапно опустилась на колени и соскребла откуда-то с земляного пола вдавленный в него крохотный полиэтиленовый пакетик с налетом коричневатого порошка изнутри.       — Ставлю сто фунтов, что это фенциклидин, — сказала она. — Смотрите, на столе похожие следы. Для лаборатории тесновато. Похоже, тут занимались расфасовкой.       Гарри осмотрел комнатку, подсветив фонариком.       — Ни Петтигрю, ни Квиррелл не могли сидеть на фенциклидине. Иначе они давно уже были бы не при делах.       Однако пропажа скрипки всерьёз испугала того, кто был замешан в деле пятнадцатилетней давности. Теперь, когда Гарри получил те самые документы, которые пропали после убийства Джеральда Стэнфорда, он начинал догадываться в чём дело.       — Идёмте отсюда, — решил он. — Здесь мы больше ничего не найдём.       Выйдя на улицу, Гарри свернул в бар, сказав Гермионе и Рону, чтобы они не ждали его. Он общался какое-то время с барменом — в полутьме было видно, как Гарри вытащил что-то из кармана и показал, но бармен отрицательно покачал головой.       Гарри и не надеялся на конкретный ответ. Он был уверен, что из-за этой темнотищи да ещё и по прошествии некоторого времени бармен не опознает никого. Ни по фотографии, ни лично.       Посетив бар, Гарри отправился в уже знакомый салон, где работала когда-то Плакса Миртл. Гарри хотел отыскать Энид, малолетнюю проститутку, единственную, кто ещё могла опознать убийцу, но Эльза, хозяйка салона, только и ответила нехотя:       — Уехала. Даже не сказала ничего. Уехала и всё.       Уже уходя, Гарри бросил взгляд на блондинку, с которой постоянно дралась Энид. Та подала ему едва заметный знак.       Джейн проводила его на лестницу и сказала тихо:       — Ночью сбежала, никому не сказала ничего. Думаю, её кто-то круто пуганул.       Гарри поблагодарил её, а напоследок спросил:       — Ты сможешь узнать того, кто с Миртл спутался? Его вообще видел ещё кто-нибудь, кроме Энид?       Джейн криво улыбнулась.       — Не видела я его. И насчёт Энид… Я её предкам звонила, думала, может, она к ним вернулась, а потом одной её подружайке.       — Никто ничего не знает? — спросил Гарри, уже понимая, к чему она клонит.       Та покачала головой.       — Может, она, конечно, куда-нибудь в Ливерпуль подалась. Там приезжих много. Говорят, заработки хорошие. Не хуже, чем здесь.       Но Гарри видел, что она не верит этим словам.       — Может быть, — отозвался он, только чтобы не произносить вслух то, о чём они оба думали. Он понимал, что Джейн так будет легче.       Вернувшись в казино, Гарри поднялся в кабинет и бесшумно передвинул один из стульев.       Гарри снял со стены «Прачку», поставил её на стол и молча разглядывал. Девушка всё так же стояла к нему спиной, и Гарри с сожалением понимал, что никогда не узнает её лица. Теперь это казалось ему самым важным и правильным — то, чего он не видел. Самым главным было то, что не написано. В картине невидимое. В музыке неслышимое. Несуществующее. Поэзия — заключённая за решёткой строк.       — Я уважал себя за то, что добивался материального превосходства и власти, — произнёс Гарри вслух, обращаясь к картине. — Я не был счастлив, но был доволен, и мой мир был большим. В нём была борьба. Она заставляла меня драться и подниматься с колен, чувствовать радость жизни. А теперь… Мне тесно под небом. Что я забыл здесь, на Земле? Всё, что представляет собой реальный мир, — страдание. И даже любовь, которую я чувствую, — мне больно, и кажется, сердце лопнет.       Не то чтобы он ждал ответа.       Гарри упаковал картину в обёрточную бумагу. Ему больше не требовалось смотреть на картину, как на некий портрет искусства, лишённый конкретного лица. Он видел сквозь, что-то неведомое, как будто перестал быть пленником разума, прозрел и смахнул со своих глаз наваждение, словно поклонился, наконец, богу искусства и принял его первую заповедь: отринул всякое изображение его. Теперь он не смог бы остановиться, даже если бы захотел, потому что нельзя овладеть этим ремеслом или искусством — видеть. Как далеко сможет он прозреть и сказать себе: «Мне хватит», — зная, что даже самое глубокое знание, удовлетворённое собой, превращается в невежество?       Гарри вынес картину через подвалы. Он знал, что время его пребывания в «Империи» истекает. Впереди его ожидало что-то совсем другое. Но прежде нужно было отрубить голову змее.       Гарри каждую ночь проводил у Северуса, даже перевёз кое-какие вещи. Он старался соблюдать осторожность, понимая, что не ровён час, как всё может стать известно среди людей синдиката, но как ни скрытничай в таких делах, а тайное всегда становится явным. Увы, осторожность уже не так тревожила мысли Гарри как раньше. Большую часть времени он был рассеян. Он мало ел и плохо спал, пытаясь изобрести выход из тупиковой ситуации. На один-два незначительных вопроса Гарри отмолчался, не заметив, что это насторожило Северуса ещё сильнее. Он пристально наблюдал за Гарри, а однажды разбудил его посреди ночи.       — Ты кричал, — сообщил Северус невыразительным тоном. Гарри спросил что именно.       — Ты кричал по-итальянски.       Северус полулежал, приподнявшись на локте, и вглядывался в его бледное при свете ночника лицо.       — Ерунда приснилась. — Гарри повернулся на другой бок и не мигая уставился в зашторенное окно.       Гарри тщательно спланировал, каким образом вывести Дамблдора из строя. Он вооружился до зубов, использовав все известные ему хитрости. В глубине души он не верил, что ему и правда удастся убить старика. Тот был слишком хитрым, слишком опытным, всё просчитывал на десятки ходов вперёд. Разумеется, он ждал Гарри со всем его арсеналом. Гарри даже пожалел, что остался на Виллоу-стрит. Под предлогом того, что не желал мешать работе Северуса, он подолгу бродил по улицам Лондона в одиночестве, размышляя. Возвращался он поздней ночью, когда Северус уже спал.       Гарри подыскал убедительный предлог для того, чтобы не возвращаться домой в пятницу, но Северус опередил его, неожиданно предложив сходить в Ковент-Гарден. Опешив, Гарри сказал «да», только потом сообразив, что театр подразумевал не только совместный вечер, но и ночь.       — Знаешь, я не смогу, — пробормотал он не очень убедительно.       Северус только скептически вздёрнул брови и спокойно ответил, что согласен на поздний ужин дома.       — Хорошо.       От Северуса так просто было не отделаться. Гарри лихорадочно подыскивал предлог и даже подумывал попросить Гермиону позвонить ему, имитируя «очень срочное дело», но к утру пятницы Гарри, взвинченный и окончательно дезориентированный, уже не мог продумать и проработать даже такую комбинацию. Он так заврался, что вообще боялся открыть рот, — Северус мог тут же поймать его на лжи. Гарри сперва говорил, что у него неотложные дела, потом принялся пояснять, что очень устаёт и поэтому нуждается в вечерних прогулках в одиночестве, а потом сказал, что друзья — да, у него появились друзья — пригласили его в паб. Что-то ещё более несуразное он придумал и поутру. Северус, выслушав его отговорки, нахмурился.       — Гарри, я тебя не держу, — сказал он прохладно. — Ты волен делать что хочешь. Я тебя не понимаю.       Гарри сидел за столом, рассматривая экран своего ноутбука.       — Я хочу провести пятницу с тобой, — уверил он.       Северус ничего не ответил, только встал и ушёл в кабинет. Гарри, закусив губу, проводил его взглядом.       В пятницу Гарри не придумал ничего лучше, чем и правда приготовить ужин. Он хотел задобрить Северуса, дать ему понять, что всё по-прежнему, что он, Гарри, не остыл и не переменил своих чувств, что ничего не изменилось между ними, но всё было не так. Всё было очень плохо. Гарри вдруг снова пришло в голову, что после убийства Дамблдора, скорее всего, он не выйдет из его дома живым, и возможно, это был их последний вечер. Гарри, наверное, казался неестественно тихим и бледным, поэтому старался шутить и дурачиться больше обычного, вынуждая Северуса натянуто улыбаться. Он чувствовал: что-то не так, ведь Северус не глуп. Они едва притронулись к еде. Гарри кусок в горло не лез, а Северус вообще был настоящим аскетом, но в этот раз он пояснил своё отсутствие аппетита предстоящим отъездом. Каждый раз, когда он отворачивался, Гарри обращал свой взор к настенным часам. Время неумолимо бежало — Гарри торопился взять Северуса за руку, пока наконец не замер, спокойный и принявший свою судьбу.       — Выпьем? — спросил Гарри с вымученной улыбкой, доставая из пакета купленную бутылку красного вина.       Северус за весь вечер произнёс едва с десяток слов. Вот и на этот раз он только лишь кивнул, глядя, как Гарри медленно распечатывает бутылку и разливает по бокалам вино.       — Пойдём в спальню?       Вот оно. Сейчас.       Северус не возразил. Они переместились. Гарри пулей влетел в кровать и попросил Северуса, чтобы тот захватил оставленный в ванной мобильный телефон.       — И что он делает в ванной? — поинтересовался тот, появившись в спальне несколько секунд спустя.       — Забыл.       Северус как-то недовольно вздёрнул брови.       Гарри протянул ему бокал, и тот легко отсалютовал. Гарри следил за ним ястребиным взглядом, но Северус, сев на кровать и поднеся бокал ко рту, вдруг передумал:       — Пожалуй, я выпил бы чего-то покрепче.       Гарри опустил взгляд.       — Я налью, — предложил он торопливо, поднимаясь. — Херес? Или коньяк? Может, виски?       — Херес, — ответил Северус ровно.       Когда Гарри вернулся с бокалом, полным хереса, Северус всё ещё держал в руках бокал вина.       — Благодарю, — сказал он в ответ на протянутую выпивку. И отставил её.       — Ты же хотел выпить?       — Сперва вино, — покладисто согласился Северус, забирая с тумбочки бокал Гарри и протягивая ему.       Гарри глотнул раз-другой. Вино было слабым, но с первых же глотков ударило по натянутым нервам, после чего Гарри выхлебал весь бокал залпом.       — Иди сюда, — проговорил Северус, приглашающе откинув край одеяла. В сером тумане, удивляясь тому, как его опьянил один бокал лёгкого вина и списывая это на своё взвинченное состояние, Гарри тяжело осел на кровать, думая, что у него осталось не больше часа, а к особняку Дамблдора нужно было ещё приехать.       — Гарри… — услышал он, пребывая в каком-то пьяном ступоре.       — …ееве… — промямлил Гарри, протянув большую и тяжёлую руку к расплывчатому лицу. Его пальцы непослушно погладили чужой нос и губы. — …тя… лю…       Он почувствовал губы на своих губах. Почему-то он уже лежал навзничь, его рука бессильно свесилась с кровати, а вокруг плавали большие, ласковые, нежные губы, мясистые, они хлопали, как развевающиеся пиратские флаги, разрастались, как пышные лианы… Гарри моргнул, удивлённый, но как-то вяло, даже моргнуть как следует не получилось. Нужно было вставать, ему некогда разлёживаться.       — Ещё — с трудом выдавил он губам, которые снова осторожно поцеловали его куда-то в лицо, а потом оказались где-то возле уха, и Гарри перед тем, как потеряться в темноте, услышал что-то вроде «ж-лю-тя».