Когда исчезнет весь мир...

Пыль клубилась тучами, все снова и снова, поднимаясь в воздух. Где-то что-то громыхало, но все звуки казались нечеткими и какими-то обрывистыми, словно Сакура слушала старое сломанное радио, которое уже много лет барахлило. Слух уловил заглушенный крик, что прерывался, как в замедленной съемке, делая паузы, сливаясь с общим фоновым гулом. Кажется, в небе сверкнула молния, но звука практически не было слышно, а яркий ослепительный свет, казался бледной полоской света. Девочка чувствовала дикую боль в ногах, но сил повернуться не было. Металлический привкус четко ощущался во рту. Сильнее, чем тогда, когда малышка прикусила губу. Кажется, кто-то поднял ее на руки, но тело будто онемело, прикосновения не ощущались, была лишь дикая слабость и нарастающая усталость. Сакура попыталась закрыть глаза, но сильные руки ее встряхнули, приводя в сознание. Послышался топот ног, такой же прерывистый и нечеткий, но девочка обрадовалась и ему. Она слышала, и с каждой секундой звуки возвращались в ее крохотный мир. Ее на что-то положили, ощущение невесомости пропало, но сменилось новым, тревожным чувством, будто что-то в груди стучало с бешеной скоростью. Яркий свет заставил глаза слезится, и Сакура зажмурилась. Маленькие соленые капли стекали по щекам, смывая с лица грязь. Одежда промокла, а небольшие хрусталики застучали с новой силой. Дождь... Девочка подняла голову на столько, на сколько смогла, и потянулась на встречу холодному ветру, прося унести невыносимый жар. Ее тело горело, словно по венам текла раскаленная лава, но трогая себя дрожащими руками она чувствовала холодную, почти ледяную кожу. - Сакура, ты слышишь меня? - нежный голос прорезался сквозь общий шум и заставил медленно разлепить глаза. Каждая попытка казалась невыносимой, но преодолев боль, Харуно открыла отяжелевшие веки и сквозь белую пелену попыталась повернуться на голос, - Не надо, милая. Это я... - Мама? - голос был охрипшим, практически на грани срыва, каждый звук отзывался многочисленными спазмами в горле. В груди что-то кольнуло, и девочка принялась откашливаться, выплевывая кровь. - Не говори, пожалуйста. Только слушай... Ты молодец. Милая, я ... Я... Я не могу долго говорить, но знай, я тебя очень люблю. Не пугайся, когда откроешь глаза, они теперь немного другие... Ничего страшного в этом нет, просто я решила, что пришло время передать тебе мою силу. Я правда тебя люблю, Саку... Будь умницей, - голос сорвался, и казалось мама вот-вот заплачет, но тот же голос продолжил, - Мне очень не хочется оставлять тебя, но у меня не осталось сил. Я исчезаю. Я люблю тебя, Саку... Так хотелось закричать, но что-то внутри надломилось, отозвалось многочисленными электрическими разрядами, словно сквозь маленькое тело прошла молния. Сил не осталось, и девочка провалилась в глубокий сон. Утро встретило не очень приветливо. Все тело ломило, а иногда отзывалось небольшими ударами тока. Медсестры уже много часов суетились вокруг одинокой больничной койки, о чем-то расспрашивая и принося различные сладости, но пустые глаза смотрели лишь в потолок, изучая странные узоры ночного неба, что казалось до невозможности уродливым, напоминая о событиях недавнего прошлого. Вся палата была обставлена многочисленными букетами цветов, небольшая деревянная тумба ломилась от напора фруктов и различных угощений, но все это раздражало, как и большой розовый кролик, что подпирал оголенную стену, и смотрел своими глазами-пуговками слишком радостно для такого пасмурного омраченного дня. Дверь тихо отворилась, и в палату вошла красивая взрослая женщина, чьи белые, средней длины волосы, были завязаны в высокий хвост. - Меня зовут Цунаде Сенджу, я буду твоим лечащим врачом, - она выжидающе посмотрела на девочку, но та лишь промолчала, хмуро осматривая неровные края путеводной звезды, которую видимо рисовали в большой спешке. - Хорошо. Что тебя беспокоит? - она задала вопрос и подошла ближе, присаживаясь на край, но ответа так и не последовало. Сакура все прекрасно слышала, но разрисованный потолок был куда интереснее нежданной собеседницы. - Тебе придется говорить или я применю чакру для осмотра, а это, по секрету, больно, - из бледных губ вырвался хриплый смешок, а в голове с усмешкой отозвалось: "Рассмешила!". После той ночи, понятие о боли стало совершенно другим. Тело отзывалось небольшими спазмами, повсюду виднелись синяки и ссадины, а правая нога была перебинтована полностью, но Харуно запомнила тот отвратительный кроваво-синий, почти фиолетовый цвет кожи, что покрывал всю полость правой конечности от стопы, до самого бедра. На левой руке лежала зеленая повязка с какой-то отвратительно пахнущей мазью, щипающей кожу. Кажется, на том месте была глубокая колотая рана от металлического штыка, которыми разбрасывались вражеские шиноби, но сейчас все казалось неважным. В области груди находился холодный компресс от ожогов, но все физические раны уходили на второй план. В душе боль была сильнее. Глаза щипало от слез, а губы нарывались задрожать, но девочка старалась перевести все свое внимание на ненавистный потолок, скрываясь от многочисленных дыр, глубоких, как сама бездна, что саднили снова и снова, вспоминая облик матери. Сакура не смотрела на своего врача, но знала, что та, наблюдает за ней и чего-то ждет, хотя всё напрасно. - Значит, тебя зовут Сакура, и тебе всего 6? - Цунаде продолжила говорить, и Харуно отметила у нее присутствие терпения, - А теперь скажи мне, что с твоими глазами? Девочка слегка наклонила голову и посмотрела в голубые глаза блондинки, хрипло, почти шепотом, проговаривая: - Не ваше дело, - Сенджу лишь слегка улыбнулась, что-то записывая в свой блокнот. - С характером! Ну-ну...Они у тебя переливаются на солнце. Тремя цветами. В основном, они зеленые, но в темноте становятся бирюзовыми, почти голубыми, а на солнце, появляются белые проблески, словно в твоей зелени идет снег. Что скажешь? - врач спокойно взглянула поверх перебинтованной головы, но Сакура, хоть и была удивленна, сохранила равнодушие. - Природный ген. - Угу, так и запишем... А татуировка по волшебству появилась? - Вы про эту? - девочка ткнула пальцем в полумесяц, что красовался ниже левого плеча, и сказала, - Знак клана. - У остальных его нет, а у тебя есть? - Главная ветвь. - Допустим. А теперь объясни, почему ты бьешься током? - Это вы должны мне сказать. Вы же врач. - Я врач, а не экстрасенс. - Не знаю. - Хорошо! Где вы проживали раньше? - В восточных садах, там живет весь клан Харуно. Район у большого водопада. Повисла пауза, сменяемая лишь чирканьем карандаша, но вскоре Цунаде снова заговорила. - Значит, поселишься в центре. Твой район непригоден для жизни. Предстоят большие реставрационные изменения, лет 10, не меньше. Молчание растянулось на большое время, но девочка и не собиралась говорить. Что же, пусть будет так. Начинать новую жизнь, так по-новому! Мир помрачнел, и Сакура поняла, что-то меняется в ней самой, но ирьенин стояла рядом с ней. - На сегодня все.И, Сакура... Жизнь не заканчивается. Ты зла на весь мир, но трагедия не была только твоей. Война коснулась каждого. Прими это, и постарайся найти смысл, поставь себе цели, но живи..., - девушка собиралась выйти, но Харуно прохрипела: - Вы когда-нибудь теряли? - блондинка обернулась, и грустно улыбнулась, как-то слишком тепло. - Много раз. Семью, друзей и даже дом. Многое было, - она ни разу не погрустнела, но она изменилась, что-то было в этом знакомым и розоволосой девочке, лежащей на жесткой больничной кровати. - А себя вы теряли? - интересный вопрос, и ирьенин ответила: - Ни разу, - хотя глаза ее выдавали, она была слегка удивлена, но продолжала говорить, словно каждый пациент ее об этом спрашивает. - А я себя потеряла. Нет больше прежней меня. Я чувствую жестокость, грубость и обиду. Мне хочется на кого-то кричать, биться об стену и просто плакать, но не стану, потому что я поставила себе цель - Какую же? - Месть. Меня лишили всего, и я сделаю то же самое с этим отступником, что совершил большую ошибку, причинив мне боль. - Месть - не то, ради чего стоит жить. - Месть - это то, что дает толчок идти дальше. - Есть много других целей и способов. - Нет. Для меня существует только один. В комнате потемнело, а нарисованные звезды засверкали, как настоящие. Ветер колыхал шторы, хотя все было закрыто, а зеленые глаза светились синим, закрывая зрачок и добавляя ужаса на лицо маленькой девочки, что продолжала молчать, срывая горло в душе.