Сказка мастера Кая

Город спит, снега да вьюга, холод да метель, улеглась уж вся округа в снежную постель. Я один иду по тропке, пробираюсь в ночь: обещал сегодня Каю в доме я помочь. Мастер Кай смешлив да весел по любой поре, мастерит красавиц-кукол нашей детворе. Он не местный, пришлый мастер, что ж печали в том? Пробираюсь по ненастью в мастера я дом. Вот скрипит снег под ногами, сзади бег саней, шаг ускорить мне бы надо, пропустить коней. Колокольцы — в звон да хохот, обмер я: пропал! О конях тех белогривых много я слыхал. То не кони, снег над полем, нет саней — обман, а в санях беда да горе, ледяной туман. Глянет синими глазами да шепнет: «Ты мой», пропадешь ты в том дурмане, не придешь домой. Но промчались кони мимо, полем да рекой, и растаял в снежном дыме северный король. Как бежал до дома Кая, зайца б обогнал… Глянул мастер, с тихим вздохом лишь одно сказал: — Колокольцы снова плачут, слышу не впервой. Видно, скоро мне придется дом покинуть свой. — Что ты, мастер, — удивляюсь, — позабыл в зиме? Не дойдешь и до оврага, ты в своем ль уме? Там померзли даже корни у столетних ив, шагу там не ступишь, мастер, да не будешь жив. Кай смеется или плачет, не пойму я слов: — То не вьюга над полями — свадебный покров. То не лед ложится в ноги — тропы к алтарю, то не кони над дорогой мчатся на зарю, то не ночь легла на город — мне пошили плащ… Уходить придется скоро, хоть кричи, хоть плачь. То не ветер снегу песни долгие поет, то жених в свои покои терпеливо ждет. Дал не много и не мало: у живых пожить. Знать, терпенья не достало, начал ворожить, зазывать меня обратно — заскучал один льдов холодных, снов морозных грозный господин. Так и сел я в изумленьи, на него взглянул. Не пойму, то ль вправду это, то ль в снегу уснул. Королевский муж не диво, диво, что живой. Кай сидит смурнее тучи черной грозовой. Куклу увидал на полке, кукла — Снежный Принц, серебром бросает взгляды мне из-под ресниц, улыбается надменно, лишь не говорит. Ох и пожалел я горько, что не знал молитв. Только и молиться ныне, чтоб проснуться мне, чтоб навек не сгинуть в этом чародейском сне. — Расскажу тебе я сказку, — говорит мне Кай. — Ты послушай без опаски, пусть и нелегка. Дело было много весен уж тому назад, жил отсюда я далеко, — да туманит взгляд, — был мальчишкой босоногим, счастлив был тогда. Все печали и тревоги — талая вода, счастья в жизни было много, целою горой. Жил я с бабушкой своей да с названой сестрой. Хороша сестрица Герда, весела она, я смеялся все, мол, Герда, ты моя весна. А тогда зима явилась, встал на реку лед. Что же ты возьмешь с ребенка, то ж такой народ: раздурачится не в шутку, до крови порой. Вот пошли играть на речку мы тогда с сестрой. Герду я толкнул разочек, да меня — она, а зима была на диво люто-холодна. В общем, драка и не драка, а в снегу возня. Слышим вдруг, как колокольцы весело звенят. Сани мчатся, звону вторит псов незримых лай… А в санях такое диво, — улыбнулся Кай. — Красота — узор на стеклах в ясный зимний день, серебром глаза, ресницы — аж синеет тень; волосы, что снег на ветках в зимнем-то лесу. Засмотрелись вместе с Гердой на сию красу. И умолк. Ушел далеко, замечтался, знать. Я сижу, молчу, не смею ничего сказать. Кай очнулся и продолжил странный свой рассказ: — И стоим тогда с сестрою, не отводим глаз. Принц смеется, мол, в далеком замке одинок, не пойду ль к нему я в гости на один денек. Говорю, что не сумею, бабушка больна, а сестрица вряд ли дома справится одна. Говорит тогда принц Герде: «Брата мне отдай. Пусть со мной до самой смерти остается Кай. Дам взамен тебе богатства, денег и наград… Бабку сделаешь графиней, что тебе твой брат?». Подлости не ждал от Герды, верил я в сестру, разлетелась моя вера дымом поутру. За каменья, за монеты — пригоршню добра — продала зиме братишку младшего сестра. — Что же принц? Отдал ей деньги? Выкупил он вас? Кай смеется: — Было дело, ведь о том рассказ. Подхватил меня принц в сани, свистнул: «Марш домой», и исчез во тьме-тумане город мой родной. Я не смог тогда заплакать, ветер слезы снес. Разве ж сыщешь виноватых, что с сестрицы спрос, коли жизнь не жизнь и толком: нет тепла, еды. Да и бабка смотрит волком, оба ей худы, денег вовсе не приносим, а кормить всех нас. Уцепилась моя Герда за последний шанс. Я молчу, нет слов ответить, сам я не тужил, не шатался я по свету, в бедности не жил. У меня семья богата, деньги есть всегда. Не понять мне, как же брата можно так продать за слова и обещанья да за горсть монет. Кай молчит, скрипит тихонько старый табурет, все скребут за печкой мыши, да звенит пурга. — Увидал дворец я снежный, обомлел тогда. Думал, лед да мрачный холод ждет меня навек — предо мной алмазный город да пушистый снег. Светит солнце с небосвода, ветер в вышине. Понял я тогда, свобода вдруг пришла ко мне. Так и прожил там лет восемь, крепко попривык. А потом взяло да что-то дернуло язык, мол, с тобою, принц, все ладно, только снятся сны, прямо с сердцем нету сладу, я хочу весны. Что сказал и сам не понял… Погрустнел мой принц и без слова дал коней мне до своих границ. Обещал, что сам разыщет, я же молод был, крикнул, чтоб отныне вовсе обо мне забыл. За окном уж той порою снегу намело, Кай вздыхает, улыбаясь, смотрит на стекло. На стекле ж горят узоры кисти неземной. — Только все-таки явился мой жених за мной. Торопился как-то слишком, не подумал я, что теперь сестрица вовсе не моя семья. Взял я шарф да шапку с полки, куртку прихватил, сердце разве свое только во дворце забыл. Сердце же, оно не камень, не холодный лед, изошло к весне слезами, кто же не поймет, что рыдает сердце горько, о былом грустя, что тоскует крепко парень у живых в гостях? А на полке кукла снова смотрит на меня, и в глазах ее холодных не видать огня. Знать, с любовью делал мастер, тосковал, видать. Глянул я опять — у куклы потеплевший взгляд. На губах уже улыбка, только нету слов. Видимо, и есть такая у зимы любовь. За окном звенела тихим колокольцем ночь. Кай вздохнул, поднялся молча да и вышел прочь.