Двадцать дней

      В голове гудели - звенели глухие, надрывные даже слова. -Прости, Аллен, ты...тебе, - чертов Комуи, сообщавший эту весть?, убийственную в самом прямом смысле, испустил судорожный вдох - выдох, подаривший ему каплю времени, позволившую собраться ему с духом - разумом, - тебе осталось жить двадцать дней.       Двадцать дней.       Сердце седого мальчишки замерло - пропустило удар, и застыло будто в глухо - немом отчаянии, горечью всколыхнувшегося и поднявшегося, как грязный песок, из этого же сердца.       Двадцать дней.       Губы прерывисто вздрогнули - дернулись, складываясь в нелепое подобие улыбки. Кто улыбается, когда ему говорят, что время его жизни сжалось до крошечных, жалких двадцати дней? Что значат эти дни по сравнению со всей жизнью?       Ничего.       И так, много, потому что действительно осталось ни - че - го.       Аллен улыбается, продолжает глупо - безнадежно улыбаться мертвой, засушенной, как антикварный странный цветок, тщательно сберегаемый коллекционером из того, что на других не похож, улыбкой, и плачет внутри себя небесно - грозовой хмарью глаз.       Улыбается, потому что другого не умеет.       Медленно склоняет голову, давая понять, что - да, услышал свой приговор. Другим словом и не назовешь.       Аллен мальчишка - совсем еще ребенок, ведь, пока нам нет восемнадцати, мы все дети, верно? -, который мечтал погибнуть в бою, но не от Ноя, сидящем внутри него и ехидно - ядовито скалящегося, не о собственного детского бессилия и дружеского меча в спину.       Хотя, такое можно ожидать только от Канды.       Уолкер молча, резко - дрожащим движением поднятой руки прощается, потому что знает: если он скажет хоть мало - мальское словечко и позволит себе лишний глоток воздуха, то соль, застывшая непролитыми слезами, покажет его слабость перед всеми. Перед Комуи и Хевлаской, которые смотрели на него с мерзкой - гадостной жалостью, на сколько возможна она от смотрителя Черного Ордена и существа, хранящего чудовищную Чистую Силу, сломавшую немало жизней.       А ведь началось до банального просто: ему резко стало плохо, тело перестало подчиняться - слушаться, седого экзорциста ударила в голову мысль -Ной, но все оказалось опять же до безумного глупо - Сердце Чистой Силы и пробуждающаяся половина Тысячелетнего не могли существовать вместе в одном вместилище для чудовищ, они убивали его медленно и уже очень давно.       Перебирая ногами, зачем - то считая бесконечно - грязный ступеньки и слушая звенящую пустоту внутри себя, Аллен выбрался в студено - холодный коридор. Как удар сердца, заменяя вмиг картину цветного мира на черно - белую, в голове забились - затрепыхалось вспугнутые Тизами слова.       Двадцать дней.       До осущающе - отрезвляющей боли зажав рот обеими руками, заглушая дикий, отчаянный вой, рвущийся из глубин искореженной, больной души, Джокер кинулся к себе в комнату. Мелькали темные коридоры, тускло освещаемые бликами замерзшего пламени, заплетались руки - ноги, путались мысли - действия, рушился привычный устоявшийся мирок, струились предательские слезы по бледным пергаментным щекам.       Дверь в относительно безопасное убежище была захлопнута и закрыта на заботливо - предусмотрительно поставленный заранее засов, отсекая - пряча от всего бьющего, и ни капельки не жалеющего седого паренька, поседевшего за этот гребаный мир, сгребающего окровавленными руками осколки сгинувшей почти надежды.       Почему...       Все так?       Почему нельзя просто жить, дышать, ходить?       Почему дышать надо густо - раскаленным воздухом, пропитанным кровью и гарью, слезами и сломанными жизнями?       Почему идти нужно по чужим жизням и белеющим в мутно - чернеющей темноте костям, ожидая и боясь увидеть в них что - то знакомое?       Почему?       Аллен застонал, выпуская воздух из грудной клетки судорожно - рваными кусочками и, прислонившись к шершавой двери, пахнувшей лесом - сосной, сполз на ледяной камень пола, прижав к себе костлявые худые коленки. Он будто заживо похоронен в своей берлоге.       Даже запах... Свежевыструганного гроба из сосновых досок. -Пфф! П - ха -ха -ха!       Задыхаясь и сумасшедше - безумно смеясь и содрогаясь всем телом, впиваясь пальцами в искусственно - резиновое лицо, ставшее чужим, скалясь жуткой, темной ухмылкой, Джокер всеми фибрами рвущейся на части души ощущал, как ускользает его время между мозолисто - уродливых пальцев, рассыпаясь прахом пустыни...       Седой экзорцист чувствовал, как холод пробирает его до последней косточки, забирая - выпивая досуха последние капли тепла и силы, заставляя впасть в болезненное забытье...       В темное окно испуганно - медленно скользнули робкие полоски света, на краткое мгновение пробежавшись по кукольно - восковому лицу, обласкав мимолетным солнечным поцелуем, освобождая неосознанный пепел глаз от пустоты.       Обескровленные сухо - искусанные губы растянулись в блуждающей счастливой улыбке.       Если уж умирать, то почему бы не сделать, то, что не успел? Кажется, это называется незавершенными делами       Уолкер подошел к окну в, казалось бы, другой мир - древний шумливо - могучий лес, бескрайнее прозрачное небо -, открыл его и тягуче вдохнул полной грудью, жадно втягивая аромат гнущихся деревьев, сырого камня, сухого снега, болотистый запах озера и вкус солнца, тающий на языке.       Просто...       Он будет жить, как в последний день.       Ведь...       На много время он и не рассчитывал - он экзорцист.       А проклятые служители Бога долго не живут.