Последняя банка пива

Вечеринка самая лучшая в моей жизни. С потолка свисают разноцветные ленточки и колокольчики, мишура и дождики. Все в блестках. Они переливаются, обдавая всех красивым блеском. Полно народу. Воздуха не хватает. Вокруг много красивых девушек и парней. Я прохожу на кухню, где людей меньше, наливаю себе что-то очень крепкое из бутылки без этикетки, отчего у меня перехватывает дыхание и сцепляются зубы. Встаю на колени посреди кухни и кричу во все горло. Я вою. Я плачу. Мне плохо и стыдно, за то, что я натворил. Я катаюсь по полу и клацаю зубами, пуская слюни, впадаю в вакуум, но не могу там задержаться. Все смотрят на меня таким странным взглядом. Джерард гладит меня по голове. Его тонкие пальцы в моих волосах. Моя голова покоится на его коленях. Мы лежим в его большой кровати с безупречно белыми простынями. Солнце залило своим утренним светом окно, и я не могу полностью разглядеть лицо Джерарда. Только нежную улыбку. Очень приятные ощущения от его рук. Очнись, Фрэнк… Джерард гладит меня по голове. Его тонкие пальцы в моих волосах. Моя голова покоится на его коленях. Мы лежим так уже несколько часов. Я не желаю просыпаться. Но я не сплю. Проснись, Фрэнк… Шепот Джерарда. Приятный. Джерард гладит меня по голове. Фрэнк… Вечеринка самая лучшая в моей жизни. Потому что ее не было. Я не пошел на вечеринку, потому что так и не смог смириться с тем, что я убил Джерарда. И я знаю, что во всем моя вина, что я убил его. Я вернулся к наркотикам. Фрэнк. Я открываю глаза. Я сижу на полу, облокотившись на унитаз. Омерзительная вонь. Мое тело в засохшей блевотине. Противно от себя самого. Тошнота подкатывает новой волной, но я проглатываю ее, отчего отвратительно начинает горчить в горле. Ноги и рука, на которой я спал, затекли. Ползу к Джерарду. Он до сих пор лежит на том же месте, может, тоже спал, а может, я вогнал его в кому. Глаза его все также устремлены в потолок. Я кладу голову ему на плечо, и пусть я не смогу увидеть его глаза, потому что добрался до него только головой, хотя это даже лучше, ведь я не смогу увидеть в них то, что увижу все равно и буду видеть до конца своих дней. Может и не встречаясь больше никогда с Джерардом, но во снах определенно. Джерард поворачивает голову в мою сторону и натыкается на мой затылок. Чувствую его дыхание в волосах. — Прости, — еле слышно говорю я. — Я не хотел. Джерард молчит. — Скажи мне, что мне все это приснилось? Джерард молчит. Но не ненавидит. Его молчание спокойное, но и не равнодушное. Такое, будто он принял то, что случилось, или вовсе этого не помнит. Джерард утыкается мне в волосы. И мы лежим так долгие часы, оба желая верить, что все нам привиделось. Но разница в том, что Джерард знает правду, а я — нет. Фрэнк… Я пытаюсь смыть с себя знание произошедшего, сделать его незнанием, содрать с себя грязную кожу, как сдирал ее когда-то с Джерарда, скулящего, которого я так не хотел прощать и жалеть. Я тру металлической губкой тело до крови, кусаю губы, чтобы не кричать и терплю. Делаю это своим наказанием. Но я знаю, что после буду только мучиться от боли, пока не заживут раны, но мои заживут, а у Джерарда раны останутся на всю жизнь, ведь он доверился мне, а я содрал это доверие метадоном. В конечном итоге я буду вновь и вновь проделывать это в душевой, раздирая кожу, чтобы я страдал вечно, как и Джерард. Но душевная боль намного хуже физической. Очнись, Фрэнк… — Не думай об этом. — Почему? Ты должен остановиться… — Я не кричу, правда. Не злюсь. — Ты где? Ты слышишь меня? — Я в порядке. — Это, правда, случилось? — Тебе не нужно умолять меня всю жизнь. Нет необходимости. — Нет. Это, правда, случилось? Мы лежим на кровати, смотрим друг на друга. На нас чистая одежда, которая разливается во мне приятным теплом и лавандовым запахом кондиционера для белья. Я в майке и шортах Джерарда. Впиваюсь всем телом в его одежду, стараясь запомнить, сохранить, запечатать, запечатлеть. Мы тонем в глазах друг друга, вытаскивая наружу и снова отпуская на глубину. — Ты простишь меня когда-нибудь? — шепчу я, поглаживая кончики его волос, падающих на щеки. Я обвиваю руками шею Джерарда, прячу его глаза в своих плечах. — Не за что. — Так… ничего не было? — осторожно уточняю я. Джерард мотает головой. Мое сердце меня отпускает. Но вопросы мечутся в голове, разбрасывая мозговые полочки и ящички в разные стороны. Джерард что-то недоговаривает или сам не понял, что случилось, потому что, когда я пришел в себя, я застал его истерзанным, порванным на кусочки и тряпки. Тело его было сплошное месиво: нос сломан, губы разбиты, лицо все в крови, которая под носом и на губах казалась черного цвета, тело в ссадинах, следах от укусов, царапинах и синяках размером с ладонь. Но может я просто поступил с ним так же, как тот скоп поступил со мной в туалете? Тогда они стянули с меня штаны ради моего унижения, чего они добились с большим успехом. И я не могу понять, поступил я точно так же или все мои сны-картинки реальны? — Ничего, — странно отвечает Джерард. Все как в тумане. Мы лежим бесконечно в кровати Джерарда, разговариваем полушепотом, двигаясь лишь, чтобы потрогать лица друг друга, «он жив или мне это кажется, все реально или это галлюцинации?». Джерард теплый. Его кожа такая мягкая и нежная на подушечках моих пальцев. Внутри умиротворяющая пустота. Я чувствую себя сытым зверем, который разорвал жертву, так долго желанную, и теперь доволен. Я больше ничего не хочу. А может я все еще под кайфом? — Фрэнк, завяжи, прошу тебя, — стонет Джерард. — М? — Ты становишься неуправляемым. Мне страшно, Фрэнк. Это слишком маленький срок. — Почему ты не оставишь меня? Я вздыхаю. — Найди кого-то другого, — обреченно советую я, хоть и знаю, каков будет ответ. — Я нашел, — шепчет Джерард, — и мне его достаточно. — Когда-нибудь ты отречешься от меня, Джи, — я смотрю в его безумные спокойные глаза, — потому что я отброс и всегда им буду. — И тебе нравится им быть? — он заглядывает мне в глаза, ищет в них ответ на свой вопрос. Джерард пытается делать вид, будто ничего не случилось, хотя с момента нашего знакомства уже столько всего произошло, и не верится, что это было по-настоящему. Но что-то изменилось. Мы ходим в школу, делая вид, будто ничего не случилось, будто школа стала интересовать, будто вокруг люди не омерзительны. Все прекрасно. Вот только… Липкое чувство, замораживающее все органы внутри, не дает покоя, своими длинными лапами-клешнями выцарапывая на моих костях вину и тонкое подкрадывающееся осознание того, что было нечто большее, чем просто драка. Или у меня разыгрался страх. Но Джерард подозрительно избегает меня, из-за чего надежда на страх перерождается в леденящие сомнения и подозрения. Джерард сам не свой. Не таскается за мной следом как обычно, не интересуется моими делами, чувствами и состояниями, как интересовался раньше, не приходит ко мне домой и сам к себе не зовет. Не разговаривает со мной, но при этом не злится. Просто ведет себя так, будто между нами вообще ничего никогда не было и я ему только малознакомый человек. Лишь иногда я могу увидеть, как он задумался во время урока и смотрит на меня спокойным, но очень заинтересованным взглядом. Всматривается так, будто хочет запомнить каждую мелочь во мне. Если он замечает, что я заметил, как он смотрит на меня, Джерард не краснеет, не дергается, не нервничает — с таким же спокойным видом отворачивается, утыкаясь в учебник. На мои попытки поговорить с ним он не особо реагирует. А я чист. После школы я выслеживаю Джерарда. Приходится долго ждать, пока он поговорит с ублюдками-одноклассниками, и я уже начинаю волноваться, что он снова вернется в эту гребаную компанию, потому что вижу на его лице улыбку. Внутри меня миллиарды огоньков тускнеют, пропадая в табачном дыме. Когда Джерард отходит от них и от него перестает вонять мудаками, я подхожу и хватаю его крепко за локоть, чтобы не вырвался, уволакивая подальше от школы, в сторону своего дома. На лице Джерарда удивление и возмущение одновременно, но он не произносит ни слова. — Что происходит? — спрашиваю я, не глядя на Джерарда. — Ничего, — равнодушно отвечает он. — Почему ты не общаешься со мной? — выпаливаю я и тут же, сообразив, поправляюсь: — В смысле, ты же сказал, что все в порядке и все такое? Черт возьми, Джи, я чист с того момента и мне совсем не хочется. Обещаю, я не стану этого больше делать. Просто не хочу, чтобы все так закончилось. — А чего ты хочешь? Повисает тишина, потому что я не знаю, что сказать. Я хочу, чтобы Джерард был рядом? Зачем? Просто как спасательный круг от зависимости, чтобы меня не трогали одноклассники или потому что не с кем поговорить? Или потому, что я чертовски сильно хочу его видеть, говорить, трогать, ощущать рядом этот ком тепла… — Почему ты избегаешь меня? — Я не избегаю. — Избегаешь. — Чего ты хочешь? — Джерард устал от нашего разговора, он хочет его поскорее закончить, уйти домой и закрыться в своей спальне. — Кажется, я нуждаюсь в общении с тобой. — Я же сказал, все в порядке. Я просто устал от тебя, Фрэнк. Слишком много всего произошло за столь короткий период. Я не привык к таким скачкам. — Прости. Я исправлюсь. Но ты же сказал, что ты не злишься. Джерард слегка улыбается. Такой усталой улыбкой, а зеленые глаза грустные и смотрят внутрь меня и выворачивают наизнанку все, что им не нравится. Я застываю под этим взглядом. — Ты сказал, — после долгого молчания неуверенно продолжаю я, — что ты не оставишь меня, несмотря на то, что я просил об этом. — Я просто хочу разобраться в своих чувствах. Я разрываюсь. — Между чем? Послушай, Джерард, я правда, не употребляю. Я только хочу, чтобы ты изредка говорил мне, как ты, вот и все. — Не зарекайся. Хорошо. — Хочешь ко мне? — осторожно подкрадываюсь я. — Обещаю не бить. — В другой раз, Фрэнк, — говорит Джерард. — Меня парни ждут, — и погладив меня по лицу, уходит. Что это было?