Часть 1
30 сентября 2016 г. в 20:33
Поначалу все это было игрой. Игрой, в которую Акинори играл один.
Он стоял посреди спортивного зала, крутил в руках мяч и считал секунды до того, как новый связующий пошлет Бокуто куда подальше. Но, к своему удивлению, он не дождался этого даже тогда, когда Коми сказал ему не отлынивать от тренировки.
Акинори стало интересно.
Помогая либеро отрабатывать прием подачи, он слушал и считал, сколько раз их будущая звезда позовет своего нового напарника по имени. Отвлекшись на разговор с Вашио, Коноха понял, что сбился, да и можно ли было это сосчитать - под конец тренировки Бокуто выкрикивал имя новичка каждую секунду и по любому поводу.
Следя за стайкой воробьев из-под полуопущенных век, Коноха пытался понять, сколько их слетелось на брошенную им горсть пшена. Кажется, он уже приближался ко второму десятку, хотя их явно было не больше дюжины.
Краем глаза он заметил уже довольно знакомую высокую фигуру, но не подал виду. Акинори был в курсе, что природа - то есть наследственность с отцовской стороны, - одарила его узкими глазами. Временами друзья говорили ему, что даже не понимают, смотрит ли он на них вообще. Поэтому он был уверен, что новый товарищ по команде с такого расстояния посчитал его спящим. Однако тень от фигуры, а с ней и ее обладатель, неожиданно стали намного ближе, и Коноха по-настоящему захлопнул веки.
Акааши примостился с другой стороны дерева, на которое он опирался, и коротко сообщил, что в курсе, что семпай не спит, но не против побыть в тишине, так как сам искал место без громогласного доигровщика, который просил его пойти тренироваться вместо еды.
Коноха не знал, о чем с ним говорить, поэтому просто сидел с закрытыми глазами и считал, сколько раз коснется его плеча рукав пиджака Акааши, беззвучно жевавшего ароматно пахнущий обед.
Имя Акааши Кейджи само по себе въелось в его память, и всплывало в уме постоянно и временами совершенно не по делу. О нем постоянно кричал Бокуто, про него щебетали в коридорах девчонки, его часто упоминал тренер. Коноха на сотню раз пересчитал количество букв в его имени и фамилии, даже сложил обе цифры и для забавы перемножил. Через несколько недель он заметил, что его мысли сами по себе возвращались к этому имени, когда он задумывался над сложным вопросом или уходил в глубокие размышления о несущественных вещах, как он частенько любил это делать.
Вскоре Коноха понял, что уж слишком старательно стал вырисовывать цифру “шесть”, она даже стала казаться ему красивой, несмотря на то, что их преподаватель по японскому языку называл его почерк своим ночным кошмаром.
Акинори пытался прикинуть на взгляд, но менеджер команды услужливо подсказала ему точную цифру. Дважды, видимо, чтобы посильнее растоптать самолюбие одноклассника. Акааши оказался выше него на четыре сантиметра, судя по последней проверке, и Коноху совсем не задевали тон и взгляд Широфуку.
Ни капельки.
После второй встречи под деревом за школой Коноха перестал притворяться спящим. Это просто было бы бессмысленно, ведь он специально стал посещать тихий уголок в надежде, что Акааши рано или поздно снова сбежит от их неуемного доигровщика.
На каждой тренировке Коноха делал пометку в уме, сколько пасов за игру отдаст связующий в его руки. Он не был выдающимся игроком, и Бокуто был громче, Бокуто был ярче и сильнее, как ни смотри, но, к огромному удивлению Акинори, ему всегда давали провернуть атаку примерно одинаковое количество раз. Задумавшись, есть ли у Акааши для них какие-то нормы, он спросил мнение Вашио по этому вопросу. Тот наградил его одним из своих “страшных” взглядов, который на самом деле означал, что он откровенно не понимает суть вопроса, и ответил, что не задумывался об этом, убежав в раздевалку.
Летний лагерь нагрянул так же незаметно, как и все остальное в жизни Конохи, который редко думал наперед. Теперь к Бокуто присоединился Куроо, и Акинори устал считать, сколько раз за день “кошачий” капитан заливался смехом от саркастичных замечаний Акааши. Они будто существовали в отдельном мире, особом, доступном только некоторым.
И уж точно не Конохе.
Поэтому вечерами он играл с остальными товарищами по команде в “двадцать одно”, пытаясь стать асом в счете карт, уж если не в волейболе, и только слабо улыбался, если встречался взглядом с приползающим к самому сну Акааши, на шее которого неизменно висел их шумный друг с вихрами крашеных волос.
В ответ он получал только лишь учтивые кивки головой.
Когда на комнату опускалась тьма, Бокуто умудрялся становиться еще более шумным. Он пытался шептать, но просто не умел этого делать, и его поток мыслей, - в основном сосредоточенный на предстоящих матчах и забавных фактах о совах, - не иссякал, чего было не сказать о терпении других ребят, честно пытавшихся спать. Однако с некоторых пор больше других доставалось Акааши, Бокуто даже “забил” спальное место рядом с ним. Связующий поначалу что-то отвечал, хотя его слов было совсем не разобрать, и через полчаса, по подсчетам Акинори, рывком отвернулся от Бокуто, чуть не врезавшись в самого Коноху. Однако веки Акааши были плотно сомкнуты, и он даже не заметил шока в глазах семпая, которые в кои-то веки сами по себе широко распахнулись. Голова Бокуто появилась из-за спины Акааши. Он заглянул в лицо брюнета, виновато улыбнулся и пожал плечом в сторону Конохи, прежде чем снова скрылся из виду, забыв руку на бедре Акааши.
Брови Акааши были сильно нахмурены, губы сжаты в тонкую нить, но постепенно его лицо разгладилось и приобрело расслабленное выражение, а дыхание стало размеренным.
Коноха еще несколько часов рассматривал его черные как сама ночь ресницы, четко вычерченные в свете полной луны, и готов был поклясться, что насчитал их целый миллион.
К утру футболку на груди Акааши сжимали пять сильных пальцев, а Коноха разглядел на щеках связующего шестнадцать бледных веснушек.
Около умывальников Коми слишком подозрительно улыбался, а за завтраком покрутил перед носом Акинори телефоном, на который снял не хуже профессионального фотографа, как они с Акааши спали нос к носу, скрестив руки, словно держались друг за друга. У Конохи мгновенно пересохло во рту. Во-первых, от того, что он проспал этот момент. Во-вторых, что один из его друзей, как минимум один, догадался, что он не без скрытых мотивов косится на первогодку. Поэтому он просто глазел на десяток взлохмаченных подушкой черных прядей на голове Акааши, а ухмыляющийся Коми между делом переслал фото Конохе, намекнув на порцию креветок в кляре в качестве оплаты.
С тех пор на телефоне Конохи завелся пароль из одних шестерок, и больше аппарат в руки Бокуто не попадал.
День рождения будущего капитана отмечали с размахом и очень шумно - под стать ему самому. Все гости за один стол не уместились, но хозяева ресторанчика великодушно позволили сдвинуть два из них поближе. Куроо зачитывал пошловатые поздравительные стишки, безуспешно пытаясь привлечь к поздравлению Кенму, а Коноха глядел, как рука хохочущего во все горло Бокуто в шестой раз за вечер соскользнула на талию Акааши. Жест, кажется, стал уже нормой и совсем не волновал никого, кроме Акинори, на лице которого, видимо, что-то отразилось, потому что Вашио ободряюще хлопнул его по спине.
Конечно, они были еще несовершеннолетними, да и ресторанчик спиртного не подавал, но все равно спустя какое-то время парни опьянели от самого духа вечеринки. Со всех сторон слышались громкие восклицания, кто-то из Некомы даже завел песню. Не то, чтобы Бокуто обделял кого-то вниманием - он перездоровался со всеми за руку, получил каждый свой подарок лично, в перерыве между тостами именинник обходил столы и доливал сок каждому, у кого пустел стакан. Бокуто трижды подходил к Конохе, чтобы потрясти его за плечи, порадоваться новехонькому волейбольному мячу, на который второгодки скинулись все вместе, и даже однажды подхватил его на руки и подбросил в воздух, словно Акинори был виновником торжества, а не он. Но единственным, кого за все время Бокуто не отпустил от себя ни на шаг, оставался только его связующий.
Через четыре часа Конохе от усталости показалось, что он отчетливо видит, как кто-то сшил красными нитями сцепленные вместе ладони Бокуто и Акааши, и он решил, что пришла пора проветрить голову.
На вечернем осеннем воздухе мнимое опьянение быстро прошло. Коноха спустился на две ступеньки и присел на крыльцо ресторана, поздно подумав, что его уже долгое время мог никто не подметать.
Ради отвлечения он был бы не прочь сосчитать звезды на небе, но подумал, что из-за огней города не видит даже половины из них. Поэтому, спустя двадцать минут, он знал, что вдоль домов на другой стороне улицы стоит семь велосипедов, на кусте камелии распустились первые девять белых цветков, и в кошачьем кафе неподалеку живет минимум одиннадцать кошек. А его зубы стукнули друг о друга ровно восемнадцать пар раз.
Коноха всерьез подумывал по-тихому скрыться в ночной тишине, когда на плечи ему упала его собственная куртка, благополучно забытая в зале ресторана. С удивлением он наблюдал, как на другом краю узкого крыльца присаживается Акааши и протягивает свои длинные ноги, устало вздыхая. Конечно, сумасшедшая энергия Бокуто могла вымотать любого, и продрогшего на ступеньках Коноху было отлично видно изнутри ресторана, но в данный момент Акинори хотелось думать, что Акааши вышел подышать свежим воздухом именно с ним. Поэтому он благодарно хмыкнул и обвел взглядом четыре непослушных вихра на затылке связующего.
Комфортно молчать в обществе друг друга им было не привыкать, поэтому Коноха запрокинул голову, чувствуя разливающееся по телу тепло, ничего общего не имевшее с появлением на нем лишнего слоя одежды, и увидел, как нереально ярко помигивают прямо над их головами шесть ярких звезд.
Проснувшись с именем Акааши на губах и крепко зажатой в руках подушкой, Коноха понял, что когда-то давно, когда он потерял бдительность, невинная игра превратилась в нечто серьезное.
Во время седьмой встречи под наполовину облетевшими многолетними деревьями на задах школы Акааши решился попросить семпая разрешить ему бросить угощение птицам. Боясь, что трясущиеся руки выдадут его с потрохами, Коноха пересыпал в холодные ладони Акааши пшено, которое теперь всегда у него было припасено в кармане школьного пиджака.
Акааши распугал резким движением всех воробьев, и Коноха захохотал, увидев, что парень был идеален далеко не во всем, на что тот нахмурился сперва, но затем вдруг тоже засмеялся.
Акинори впервые слышал мелодичный смех Акааши и был невероятно рад, что в этот момент рядом не было никого, кроме трех птичек, смело спустившихся с полуголых веток на их ботинки.
Дни, когда он видел Акааши в повседневной одежде, Акинори мог пересчитать на пальцах одной руки. Видеть его закутанным в синий безразмерный кардиган, из-под которого выглядывали только стройные ноги в темных облегающих джинсах и руки с покрасневшими от холода костяшками, казалось чем-то невероятным. Но Коноха не собирался жаловаться на то, что видел.
Они сидели на балконе, обнимая ладонями чашки горячего кофе с шоколадом, высоко к небу от которого тянулись струйки белого пара. За приоткрытой дверью в ярко освещенной комнате Яку и Коми уже битых сорок минут хвастались своими выдающимися способностями в распевании караоке, пока Куроо скармливал Кенме второй кусок праздничного торта с ложки, а Бокуто побеждал одного за другим всех друзей в борьбе на руках.
Одна-единственная снежинка упала на порозовевший нос Конохи и мгновенно растаяла, согретая теплом от чашки изумительно пахнущего напитка. Акааши откинул голову назад и улыбнулся мягко кружившимся в воздухе белым хлопьям, когда дверь распахнулась шире, впустив на балкон полосу ослепительного желтого света, и две сильных руки с закатанными по локоть рукавами утащили темноволосого именинника обратно к торжественному столу.
Акинори наслушался от Широфуку, как она собирается праздновать Рождество со своим парнем, который умеет готовить вкуснее всех на свете, и пинком распахнул дверь раздевалки, скрежеща от зависти зубами. Его взгляд упал на ссутулившуюся фигуру в заботливых объятиях Бокуто, и Коноха замер на пороге. Акааши стал вырываться, и Бокуто ничего не оставалось, как выпустить его, а Коноха успел заметить две крупных блестящих слезы на щеке связующего, прежде чем он скрылся в душевых.
Бокуто покачал головой с нехарактерной для него печальной улыбкой и сказал, что ничего не расскажет.
Акааши спрашивать было неловко.
Родители Бокуто оставили дом на растерзание толпы подростков на целых три дня, отправившись в путешествие, и просили Акааши побыть за главного. Коноха не хотел видеть, насколько по-хозяйски связующий управляется с чужой кухней. Он не хотел чувствовать, как Сарукуи успокаивающе гладит его пониже лопатки, присев рядом.
И не хотел показывать, насколько обрадовался, когда Акааши сам подошел к нему и протянул бокал глинтвейна. Брюнета окружало облако волнующих ароматов рождественских специй, а подскочивший со стороны Куроо цеплял в его непослушные волосы заколку с веткой омелы.
Коноха не собирался говорить те три слова, что сорвались у него с языка сами по себе. Куроо с Сарукуи замерли в ту же секунду, а глаза Акааши, цвет которых Акинори так и не смог определить за девять месяцев знакомства, поразительно увеличились в размере. И словно сам себя не расслышал, Акинори повторил эти слова.
Три слова, сказанные дважды, для одного человека.
В глазах Конохи помутнело от слез, он уронил голову на подставленное плечо. Рукав футболки Акааши - красной, праздничной, с какой-то очередной странной надписью на спине, - мгновенно промок.
Акинори не поверил своим ушам, когда взволнованный голос сказал ему те же самые слова в ответ. Но он решил, что у него будет еще много шансов, чтобы попросить Акааши развеять его сомнения, когда Бокуто сгреб их обоих в охапку и запричитал, что наконец-то две его любимые “совушки” совьют свое гнездышко, и говорил же он Акааши - нельзя сдаваться, не попробовав.