ночь.

Ночь. Быстрые короткие шаги за входной дверью. Стук сердца в ушах глушит звуки. Шум бегущей в висках крови сбивает с мыслей. Гул алкоголя дребезжит струной по телу и мутит взгляд. Разум опять проваливается в темноту, когда дверь с неслышимым скрипом открывается. *** Он приходит в себя. В руках льётся колкий холод и тело не слушается. В комнате тихо. Мысленно он сам себе клянётся, что слышал шаги по направлению к квартире. Взгляд всё ещё не сконцентрирован и он видит лишь мутные очертания мебельных углов. Как долго он был в отключке? Обычно не дольше суток. Он садится, приложив усилия. -Сколько за сегодня? — доносится откуда-то изнутри тихий голос. Он напрягает зрение и ищет в темноте. Не сразу осознает, что вопрос адресован к нему. -Не знаю. Много. Собственный голос кажется ему ужасно низким и хрипловато далёким. В висках не успокаивается шум, и ему трудно слышать. -Ты обещал. Обещал, что перестанешь. Он сразу понял, кто это. Тот, кто находит его в собственной квартире таким каждый раз. -Марк, прости, — сквозь незаглушимое столпотворение звуков шепчет он.- Я знаю, я говорил, что так больше не будет, прости, ты ведь знаешь… -Нет, -перебивает Марк уже твёрдо, понизив тон.- Нет, хватит. Ты говорил, обещал, что перестанешь. Божился бросить. Сам знаешь, ты мне дорог. Ты- всё, что у меня есть. Без лишней драмы, ты- больше вселенной для меня. Марк замолкает, и через гул в голове можно услышать его тихие всхлипы. На долгие секунды в воздухе повисает звенящая тишь. -Я устал. Устал от твоих пустых слов. Твои обещания не стоят ничего, — голос его заплаканный и донельзя тихий. Смешение звуков, бьющее по мозгам, проходит, и он протирает глаза. Перед ним небольшой стол и несколько бутылок, одна наполовину полная. Кажется, это портвейн. Марк стоит в углу, между диваном и дверью. Когда он поворачивает голову в его сторону, он замечает на щеках его слёзы и сине-фиалковые синяки под глазами, какие бывают после плача всю ночь. Ему всё ещё трудно контролировать тело, и руки всё не слушаются, но он тянется за бутылкой. Одновременно он слышит резкий всхлип со стороны двери и пальцы замирают в двух сантиметрах от стеклянной поверхности. Он хватает бутылку и медленно встаёт. Стоять трудно. Идти труднее, но скоро станет привычней. Марк молчит, прижавшись к стене, и закрывает лицо изящными тонкими пальцами. Несколько метров сейчас кажутся огромным расстоянием. Неуверенно и почти падая, он преодолевает их. На последнем шаге он оступается, запнувшись ногой обо что-то острое и неприятно холодное, и почти падает. Благо, рефлексы и в таком состоянии работают, и, вытянув руку на всю длину вперёд, он упирается ладонью в стену. Он стоит, уперевшись в ледяной бетон и нависая над Марком. В левой руке он сжимает кажущееся таким хрупким горлышко бутылки, а пальцами правой впивается в почти бумажную плывущую под ладонью поверхность стены. Взгляд его направлен куда-то между ними, куда-то сквозь пол. Марк тихо убирает руку от лица, оголяя щёки в мокрых дорожках слёз, и сжимает в кулак. Слегка бьёт в грудь напротив и падает на плечо, не сдерживая плача. Он думает, что Марк его ненавидит, думает не о себе, а о нём. О том, сколько боли причинил ему, и сколько раз разбивал в пыль его надежды. Отрывает правую руку от стены и аккуратно обнимает за тонкую шею, замечая кровь на собственных стёртых костяшках пальцев. Марк отстраняется и смотрит куда-то сквозь тело перед ним. -Так нельзя. Я не могу так.- его голос сиплый и еле слышимый.- Я любил тебя. Любил и всё ещё люблю, а ты каждый раз ломаешь меня своим враньём. Я люблю тебя, Джош. Хватит. Он поднимает голову и заглядывает в слишком светлые голубые глаза. Глаза, наполненные нестерпимой болью. Секунды тянутся дольше жизни, и он готов сделать всё, чтобы не было так долго. Его губы сначала касаются других, дрожащих и влажных, слегка солёных на вкус. После он уже впивается в них, жадно и сладко, и так много всего происходит в один миг. Поцелуй тянется вечность, и прекращается, когда Марк слышит, как рядом с ним о стену разбивается стекло, и чувствует крохотные капли на щеке. Джош понимает, что нет слов, которые способны вымолить прощение, и молчит. Он бросит пить. Уже бросил. *** Холодная комната, лунные блики в темноте на зеркале, пустые бутылки на столе, лужа портвейна на полу… И двое, вновь обретшие друг друга. Джош стискивает в объятиях хрупкое и дрожащее тело, слышит плач где-то за ухом и сам неслышно плачет вместе с ним. Ночь.