***
Через два дня после случившегося инцидента Канда стоял на пороге дома Мариана Кросса, переминаясь с ноги на ногу, и нервно дергался уголок его губ. Прошла не одна минута с тех пор, как он постучался в дверь, но открывать её, похоже, хозяева либо не торопились, либо, в принципе, не собирались. То, что дома кто-то да был, юноша не сомневался, потому и не торопился уходить, хотя очень уж хотелось. Душа покоя не знала, что-то скоблило и все никак не отпускало. Как назойливая мысль. Как надоедливая пластинка, что была заслушана до дыр, и напрочь её содержимое засело в мозгу. Никакими мольбами и бранью никак не вытурить, не перебить, не вычистить. Ходишь как вечно недовольный зомби, лишенный и сна, и покоя, и адекватного восприятия мира, действительности. Зачем Канда притащился в эту, как оказалось, глушь? С какой целью? Почему упрямо его кулак ударялся о деревянную дверь и сотрясал её ударами? Что держит его здесь? Какая цель? Не банальное же упрямство и дело принципа. Канда здесь потому, что хочет тут быть. В эту самую минуту. В этот миг. Он здесь потому, что ведом неким слепым и непонятным ему порывом. Порывом души, которая рвалась сквозь всякие преграды, прямиком внутрь дома. Он хотел увидеть её. Он хотел к ней. Да даже не за тем, чтобы извиниться, сказать о том, что все так глупо произошло, и вновь вылить ушат вины на несчастную девушку. Канда хотел озвучить нечто важное. Канда хотел попросить руки. Руки Аллен. И когда она, сонно потирая заспанные глаза, неловко распахнула пред его носом дверь, чуть не звезданув того по лицу, даже не спросив, кто, собственно, грохотал тут, словно медведь, и покоя никому не давал, юноша переступил порог дома, буквально впихивая Уолкер обратно внутрь. Впихнул и притянул к себе для поцелуя. Будто это не в первый раз между ними. Будто он всегда так встречал её после длительной отлучки. Встречал, томясь в ожидании этого момента, предвкушая его. А она не оттолкнула в ответ. Не ударила его. Потому что тоже думала о нём и скучала, тосковала…Часть 1
1 октября 2016 г. в 08:51
Это был дождливый и пасмурный день, в который не то что бы ничего не хотелось, но ты предпочел бы остаться дома. Если бы этот выбор, конечно же, у тебя существовал.
У Канды Юу его не было, отчего он и шатался невесть где, в душе желая как можно скорее вернуться в свою укромную берлогу.
Или, быть может, шестое чувство подсказывало ему, что что-то грядет?
В итоге, расправившись со своими насущными делами, юноша как можно скорей поспешил к себе в обитель — особняк, находившийся подальше от цивилизации. От города. От надоедливых соседей. Та ещё глушь, но Канду это, наоборот, более чем устраивало.
Меньше народа — больше кислорода.
Такое затворничество и аскетизм прельщали его гораздо сильней, чем если бы гомон и суета постоянно витали в пределах его скромного имения. Впрочем, время от времени тут бывало и жарковато, и шумновато, так что отсутствие лишних ушей очень даже играло на руку.
Не всё же жить как какой-то монах.
Так и свихнуться не равен час.
Несмотря на почти полноценное уединение, в стенах особняка имелась прислуга — горничная и служанка, и по совместительству одна из них являлась ещё и неплохим поваром.
Подле Канды девушки были не всегда: иногда юноша давал им отгулы и очень щедрые.
Дело даже не в том, что хотелось всецелого покоя и чтобы ни одна живая душа не маячила в пределах досягаемости.
Просто он имел привычку приглашать в дом гостей.
И ведь действительно подумаешь поначалу, что каких-то знатных господ, компаньонов. Ради деловых аспектов или вовсе скоротать вечерок при полном параде — раскинуть картишки и принять горячительного на грудь.
Правда до омерзения бросалась в глаза своей простотой — Канда приглашал домой девушек.
Не ради того, чтобы сразить цитированием Шекспира или же упоительно и с выражением прочесть оду.
И не за тем, чтобы пополнить одной из них штаб своих прислужниц.
Он искал приключений и развлечений, именуемых плотскими утехами.
Сегодня Канда, правда, не планировал кого-либо приглашать в дом. Даже сделал выходной всем своим работницам.
Хотелось банальной тишины и покоя. Просто потому, что в последнее время уединение стало непозволительной роскошью.
Побыть в одиночестве, тет-а-тет со своими думами…
Но, видимо, провидение решило всё иначе.
В конце концов, одно другому не помеха.
Когда юноша переступил порог своего дома, ничто не предвещало неожиданных сюрпризов.
Тот же холод и мрак, та же отшельническая атмосфера витала в воздухе.
Будто бы никто и не жил здесь вовсе.
Будто бы Канда, приходя сюда, либо сразу же разворачивался и уходил, либо просто-напросто растворялся, становился невидимкой.
Удивляться нечему было, раз даже залетные посетители не горели желанием задерживаться тут больше, чем считали нужным.
Первое, что привлекло внимание юноши, была оставленная на тумбочке, что стояла недалеко от входной двери, записка. Не медля ни секунды, он развернул сложенный пополам листок. Текст на нем, написанный беглым и размашистым почерком, гласил, что для него в гостиной оставлена некая посылка.
Впрочем, внезапному сюрпризу хозяин дома не удивился: одна из служанок не так давно покинула особняк, так что, что бы там ни было, попало в дом легальным путем.
От кого такая щедрость, предстояло узнать и в скором времени. Тем более, Канда уже в нужном направлении держал свой путь. Томиться в ожидании и гадать не стоило — вот-вот все прояснится.
Только вот то, что увидел японец, переступив порог гостиной и плотно заперев за собой дверь, невольно заставило его инстинктивно отшатнуться. Увиденное если не выбило почву из-под ног, то точно поставило Канду в неловкое положение.
Девушка.
Буквально в паре шагов от него лежала связанная девушка.
Ей на голову был натянут мешок, так что ни лица, ни волос так сходу и не разглядишь, как ни старайся.
На то, что это представительница прекрасного пола, указывало платье, в которое и была облачена столь странная пленница. Бесформенная груда ткани, в которой вырисовывавшийся силуэт просто-напросто терялся. Девушка лежала не на полу, а на невысоком постаменте — ступеньке, служившей алтарем для различных свечей и благовоний, на котором их, собственно говоря, и поджигали.
Что эта незнакомка забыла здесь? Как сюда попала?
И, вообще, жива она или же…
— Апчхи! — подала признаки жизни несчастная, а после принялась елозить на месте, шурша юбкой собственного платья.
Мелькнули оголенные ступни оной леди, а сами ноги, как оказалось, у щиколоток были чем-то связаны. Та же участь коснулась и рук: они были заведены за спину и скованны точно таким же образом в районе запястий.
Кто же мог доставить Канде такой провокационный подарочек?
Скорее, юноша бы поверил в то, что особу похитили, но, почуяв, что дело запахло жареным, решили избавиться от неё, подкинув в посторонний дом.
Как тогда они попали внутрь?
Ни следов взлома, ни погрома. Ничего такого, что могло бы натолкнуть на варварское проникновение на территорию частной собственности. Только записка, какая-то даже будничная, и девушка, связанная и лежащая прямо в гостиной дома юноши.
Подозрения первостепенно падали, конечно же, на приходившую сегодня служанку, но Канда поспешно их отмел — вряд ли это её вина. Хотя могли и отвлечь, и прямо под носом её пронести в дом этот подозрительный груз, но рубить с плеча юноша пока что не собирался. Сначала стоило бы, как минимум, спросить у самой незваной гостьи, как она сюда попала и что вообще забыла в стенах его особняка. Возможно, что это всё же прояснит сложившуюся ситуацию.
Но стоило ли так сразу высвобождать девушку? Не то что руки и ноги развязывать, но и мешок с головы снимать?
Мало ли что.
Стоило перестраховаться и пока что не спешить давать этой «птичке» свободу.
Кто знает, может, с виду безобидное создание окажется самой настоящей змеей?
— Кто ты такая и что забыла в стенах моего дома? — как гром среди ясного неба, прогремел голос Канды, отчего пленница сначала напряглась, а потом забарахталась.
До неё дошло, что она не одна и, собственно, потому не на шутку перепугалась. Да и говоривший с ней явно намекал на то, что ей сулят огромные неприятности, если она не выложит всё подчистую, не расскажет всей правды.
Увиливать и врать — плохая затея.
— Меня зовут Аллен Уолкер, — тихо ответила незнакомка.
Соблюдать формальности Канда, кажется, и не собирался вовсе. Да и к чему, если голос особы производил впечатление, что та достаточно юна, и мог принадлежать чуть ли не ребенку?
— Как ты попала сюда? С какой целью?
— Я… я… дело в том, что я оказалась здесь с легкой руки моего дяди Мариана Кросса. Он задолжал Вам крупную сумму и, не имея возможности вернуть долг, не придумал ничего лучше, кроме как… как… — девушка внезапно затихла, запнувшись. Слова явно давались ей с трудом.
Или, возможно, это было всего лишь волнение, липкий страх, что закрадывался в душу?
Канда даже и не сразу припомнил этого огненно-рыжего мужчину. Его страсть к азартным играм, женщинам и выпивке не знала ни мер, ни границ. Правда, столь своеобразная попытка отплатить за «щедрость» японца ничуть не смутила. Он всякое повидал, так что удивляться подобному откупу не приходилось.
Аллен не нужно было ничего больше говорить — Канда и сам всё понял. Зачем она здесь. Зачем Кросс подбросил в его дом девушку.
Совестно ли Мариану за эту выходку?
Юноша готов был поспорить, что нет. Посему, решив не медлить, он, не произнеся ни слова, приблизился к Уолкер и подхватил её, как оказалось, легкое, словно пушинка, тело на руки, а после поспешил покинуть гостиную. Тянуть резину было не к месту, да и не имело смысла.
Она ведь здесь ради этого, ради того, чтобы…
— К-куда Вы меня несёте? — взволнованным голосом вопрошала девушка.
Она была слишком ошеломлена таким стремительным развитием событий. Сего рода рвение у неё не находило понимания. Существовало ли какое-то адекватное, простое и понятное разъяснение подобных действий юноши?
Даже душный мешок не потрудился с девичьей головы снять.
Руки и ноги до ломоты затекли, что не пошевелить.
Куда он вообще её несёт и с какой целью?
— И сколько раз ты оказывалась в подобной ситуации?
Выкать на юную леди, с которой Канда планировал в ближайшее время достаточно тесно «познакомиться», казалось верхом глупости, ненужным фарсом и ересью.
Меньше слов — больше дела.
— Пару раз, — несколько замявшись, Аллен чересчур резко и воинственно прибавила:
— Может, Вы, наконец, снимете с моей головы этот дурацкий мешок и развяжете меня?!
Ей надоела эта скованность, и молчать касательно этого она больше не находила сил.
— Скоро на месте будем, так что поумерь свой буйный нрав.
Находясь в таком невыгодном положении, Аллен, наверное, нахамила бы ему с три короба, а тут язык прикусила. Не видит ни черта, ещё и связанная. Мало ли, куда её могли унести в отместку, дабы проучить.
Канда не хотел все усложнять, втыкать и себе, и этой подневольной пленнице палки в колеса. Он сделает, что от него требуется, и дело с концом. Уолкер будет свободна и сможет катиться на все четыре стороны.
С пинка распахнув дверь в собственные покои, юноша внес свою крайне миниатюрную и легкую ношу, а после захлопнул за собой дверь. Ключом он не так уж и часто пользовался. Да и зачем, собственно, было запираться, если и так носа к нему никто не совал?
Даже прислуга, которая чуть ли не под расписку и под строгим надзором хозяина самой комнаты пересекала порог столь частной территории.
Девушка звонко чихнула, чем прервала затянувшуюся меж молодыми людьми тишину.
Прислушавшись к мироощущению, она сделала вывод, что они пришли в пункт назначения.
Да уж, дядя отжег со своей оригинальностью. Мешок на голову да путы на конечности. Весело, как же. Гениальностью и изобретательностью так и прет.
Сама подписалась. Бесспорно. Правда, выбора у нее другого не существовало.
Лучше добровольно, чем силой и по принуждению.
Так ведь легче.
Так всегда было легче и проще.
— Мы уже пришли, да? — из-за того, что с помехой на голове стало душно и тяжело дышать, голос Аллен звучал глухо и сипло.
Сердце в груди юной леди колотилось как заведенное, гулким эхом отдаваясь в ушах.
Вот он, момент истины.
Вот он, момент расплаты.
Девушка боялась, что не справится, что не переборет с головой накатившее волнение, от которого по телу пробежала мелкая дрожь.
Канда, видимо, словам предпочел действия, ибо, не удостоив Уолкер ни словом, что слетело бы с его напряженных, плотно сжатых уст, преодолел те несколько шагов, что разделяли его самого и ту деревянную «прелестницу» с резными подголовниками и ножками — кровать. Как только ноша японца соприкоснулась с ней, матрац под Аллен прогнулся.
«Что… что происходит?», — билась в голове девушки эта мысль чрезмерно рьяно и взволнованно.
Она не понимала, где очутилась. Или понимала, но просто-напросто боялась собственного предположения? Столь очевидного факта, который, словно красная тряпка быку, бросался ей прямо в глаза?
Это ведь не то, чего она ожидала.
Это ведь не то, зачем она здесь.
Всем своим телом Аллен ощущала мягкость под собой, неожиданный, несколько убаюкивающий комфорт, когда Канда-таки выпустил девушку из своей крепкой хватки. На мгновение девушка позволила себе расслабиться, испытать наслаждение от столь резкой перемены обстановки. Пока Канда её нес, она была крайне зажата и скованна, старалась не шевелиться, замерев, словно отлитая из серебра статуэтка. Сейчас же хотелось поерзать, расслабиться. Размять затекшее тело, до сих пор связанные руки и ноги.
— Вот теперь пришли.
На какую-то долю секунды она совсем забыла, зачем здесь очутилась. Что вовсе не одна и этот незнакомец не испарился, не исчез, как бы ей этого ни хотелось.
Инстинктивно сжавшись, девушка, не представляя, что могло бы случиться в следующее мгновение, совсем не ожидала такой поспешности. Она до сих пор с мешком на голове, и в ту же секунду эта сердобольная преграда в виде дурацкой колючей материи улетает куда-то в неизвестном направлении. Глаза, привыкшие к темноте, все ещё не могут сфокусироваться. Цветные пятна, блики маячат, с каждой секундой всё редея, расплываясь, становясь прозрачными, до тех самых пор, пока и вовсе не пропадают.
А потом приходит прозрение. Изучение. Узнавание. Признание. Неожиданное открытие, осмыслить которое юная леди толком не успевает — её чуть ли не вжимают в матрац, заставляя при этом изогнуться и запрокинуть всё ещё связанные руки за голову.
Аллен, издав болезненный стон, предприняла попытку высвободиться, избежать свалившегося на неё внезапно давления. В буквальном смысле. Что пригвоздило к кровати и не давало ни шанса улизнуть и увернуться.
— Пожалуйста, прекратите, — взмолилась девушка, осознав свое бессилие. — Мне тяжело и практически нечем дышать.
— Неженка, — раздалось в неприличной, почти преступной близости от Уолкер.
Парень то ли усмехался, то ли, наоборот, выказывал собственное раздражение. Она не могла понять, потому что не видела его. Хоть такая возможность, по сути, и вернулась, но разглядеть в практически полной темноте юношу ей было не по силам. Нереально.
Слишком ошеломленная, девушка не сразу смогла выдать вслух:
— Освободите мне руки, умоляю!
При всем при этом Аллен продолжала ерзать на кровати и отпихивать от себя того, кого не могла рассмотреть. По крайней мере, думала, что отпихивала. Извивалась, словно змея, и лишь пуще раззадоривала Канду, возмущение которого перетекало в какую-то злую игривость.
Если так девчонка пыталась его завести, то, что ж, стоило отдать ей должное — у неё неплохо получилось. При других обстоятельствах, в иной обстановке он бы даже поаплодировал от души, воздавая овации своей новой «знакомой». Сейчас подобная похвала была излишня. Да и то, что японцу стало внезапно симпатизировать, начало постепенно приедаться.
Ждать, пока Аллен самой надоест строить недотрогу, и она, наконец, прыгнет прямо ему в объятия и позволит делать то, что он пожелает? Или же взять в свои руки разворачивавшееся действо тем, что дать свободу её конечностям?
Второй вариант казался гораздо привлекательнее, а ещё — в разы проще.
— Замри и не шевелись, — сделал Канда четкое и вполне емкое указание Аллен, на что девушка послушно среагировала, позволяя юноше провернуть задуманное.
С помощью нескольких махинаций он развязал веревки на ногах, но вот избавляться от пут на руках не спешил. Да и зачем, если эта егоза впоследствии закинет их ему на шею в попытке быть ближе, теснее к его телу?
Канда не имел опыта со связанными, лишенными подвижности партнёршами, отчего и сложившаяся ситуация привносила в будничную интимную жизнь юноши некую новизну и экзотику.
Не то, что бы он не хотел, равно как и рьяно сопротивлялся этому…
Освобожденные ноги чуть ли не на радостях оказались закинутыми на поясницу японца, что вырвало из оного глухой и утробный рык с примесью откровенного желания и физически осязаемого неудовлетворения.
— Что же ты творишь…
Искать логику в действиях девушки попросту не имело смысла. Да и зачем? Так даже интереснее.
— Это…, а что Вы… Вы творите?
Прелюдия между молодыми людьми определенно затянулась. Ещё недавно мелькавшая на уме мысль о том, чтобы избавить Аллен от её пышного одеяния, благополучно помахала Канде ручкой, но сейчас он, кажется, опомнился, отстранился от девушки, стянув с себя оставшуюся одежду, а после поспешил задрать вверх так мешавшую ему юбку. Ткань, под собственным весом разъехавшись в стороны, закрыла и без того плохо ориентировавшейся в пространстве Уолкер обзор.
— Что Вы себе позволяете?! — сорвалось с её уст возмущенное замечание, которое она буквально промычала сквозь возникшую преграду.
Попытки открыть лицо до сих пор скованными руками успехом не увенчались.
— Поиграли и хватит, — бесцеремонно отрезал японец.
— Это возмутительно! Оставьте в покое мою одежду! Да Вы… да Вы…
Дальнейшие её притязания были заглушены шуршанием юбки, под которой Канда силился нащупать то, как же избавить девушку от панталон. В ход на сего рода игнор пошли ноги, коими Аллен с огромным удовольствием отпинала бы юношу, да только он ловко подцепил их и удерживал в заложниках, сохраняя тесный контакт с девичьим телом.
Уолкер готова была завыть от отчаяния и собственной беспомощности.
«Почему же все так по-дурацки получается? Ни отпор нормальный дать не могу, ни принять это все как… должное».
Продолжать безуспешно сопротивляться или же смириться?
В конце концов, не на прогулке здесь, а долг своего горячо «любимого» дяди отрабатывает.
Тогда зачем же препятствовать этому человеку в том, что он задумал, и принять правила его игры?
Даже если это претит её принципам и желаниям? Тому, как её воспитали и каким вообще ей виделся столько пикантный момент в мечтах?
— Р-развяжи мои руки, — робко и крайне зажато, сквозь стиснутые зубы чуть ли не прошипела девушка. С одной оговоркой, уже без официоза. — Пожалуйста. И я помогу… помогу тебе разобраться с платьем.
— С чего ты вообще взяла, что мне нужна твоя помощь? — несколько кривя душой, но очень уверенно заявил юноша, и глазом не моргнув. — Я и сам неплохо справляюсь.
Чертыхнувшись про себя, Аллен в не свойственной ей бравадной манере бросила в ответ нечто такое, отчего у её дяди, наверное, случился бы приступ. Приступ истерического смеха. Только самой Уолкер было явно не до веселья: все это донельзя её смущало и вгоняло в краску.
— Давай, ты забудешь о том, что альфа-самец и сам себе и царь, и бог, и предоставишь волокиту с одеждой мне?
Канда на подобные слова даже бровь выгнул.
Не ожидал, право слово.
Главное — об этом потом не пожалеть.
— Что ж, твоя взяла, — и в один миг руки Аллен, до селе связанные веревкой, плюхнулись аккурат на плечи японца.
От контраста нежных и мягких, тонких пальчиков с поджарой, плотной кожей юноши не могло не пускать по телу сотни и десятки электрических разрядов, импульсов. Пьянящее чувство собственной значимости, силы, что была сокрыта под личиной — кожей.
Аллен Уолкер оказалась то ли волшебницей, то ли колдуньей, но не прошло и минуты, как это безобразие под названием платье благополучно было стянуто девушкой с самой себя, а после с щедрой подачки Канды упорхнуло стремительным броском куда-то на пол.
Так-то юноша и младая дева оказались лицом к лицу друг с другом.
Преграды меж ними в виде вороха тряпья больше не было.
Аллен, наконец, смогла вблизи увидеть того, чьим телом она оказалась пришпилена к этой кровати. Эти глаза, эти волосы, эта напряженная, сжатая в тонкую полоску линия губ…
В таких, как этот юноша, и склонны влюбляться леди вроде нее, вроде Уолкер. Такие же наивные и глупые. Такие же слишком падкие порой на сего рода смазливые мордашки.
— Не нужно делать такое лицо.
— Какое? — Аллен не поняла сути прозвучавшего вопроса.
— Будто тебе и вправду интересно то, что ты видишь перед собой.
Племянница Мариана мало что поняла из его слов. Не уловила конкретной подоплеки того, что юноша вообще подразумевал. Было ли это как-то продиктовано сквозившей неуверенностью в голосе, или, быть может, девушке просто-напросто померещилось?
Не имело никакого значения то, что скрывалось, а то и вовсе выставлялось на всеобщее обозрение.
Выжидающий взгляд, направленный на Аллен, тут же был благополучно обоснован:
— Ну, и долго ты ещё копаться собираешься? — рука, сжавшая край нижнего белья девушки, потеребила материал, красноречиво намекая, что пора бы отправить восвояси этот ненужный кусок тряпки. — Я не намерен возиться с тобой целый вечер.
Аллен, напрягая глаза, все пыталась всмотреться в своего компаньона, но ничего больше, чем очертания его лица, так и не смогла разглядеть. От чего становилось ещё страшнее. Хоть и тело юноши податливо прижималось к её, было в этом нечто аморальное и даже постыдное.
«Он ведь без одежды, да?»
Темнота, царившая в комнате, играла с Уолкер как кошка с мышкой, подкидывая в воображение девушки все новые и новые соображения, догадки и фантазии. Позволить себе распустить руки и через осязание восполнить не достававшую уму пищу, ни решимости, ни элементарной совести не хватало. Да и зачем, собственно, ещё более удручать себя, если и так все предельно ясно?
Аллен, закусив губу, то ли всхлипнула, то ли просто втянула носом воздух и, подцепив пальчиками застежки на корсете и вязочки, что удерживали её панталоны, избавилась от последней преграды между ней и Кандой. Впоследствии тело девушки пронзила крупная дрожь, что та ненароком передалась самому юноше.
— Да что тебя трясет так? — недоумевал он, чуть ли не сокрушаясь. — В комнате ведь вполне нормальная температура.
А что ей оставалось сказать?
Признаться, что все это нагоняет на неё столько страха?
Да Кросс потом сожрет её с потрохами, а то и вовсе на порог дома не пустит, тем самым оставив несчастную коротать ночь — не исключено, что не одну — прямо на улице. Боязнь собственного дяди была все же сильнее, чем этого незнакомого ей, по сути, молодого человека, потому, выбирая из двух зол, Аллен склонялась больше к варианту, подразумевавшему отплатить Канде, а после убраться отсюда и как можно скорее.
— Ничего, всё хорошо, — из её уст подобное заявление звучало очень уж неубедительно.
А что ей оставалось делать?
Хоть тело и выдавало с потрохами, но Аллен силилась себя перебороть, заглушить разбушевавшуюся в ней тревогу и, наконец, расслабиться, отдаться на волю случая. Ведь так будет гораздо правильней и намного разумней.
Поначалу Канда склонялся к мысли, что лежавшая под ним девушка нарочно строила из себя строптивицу, но когда дело, сдвинувшись с мертвой точки, набрало нешуточные обороты, вот тогда-то до японца дошло — если все и было игрой на публику, то слишком уж убедительной. Притворяться, ломать комедию — такой ли хорошей актрисой была эта девушка?
Впрочем, подобные заморочки волновали юношу в нынешних обстоятельствах куда меньше, чем четкая и первостепенная для него задача — дать своей гостье то, зачем она здесь, и отпустить, чтобы катилась на все четыре стороны.
Она ведь здесь ради этого и только?
Попытка заставить расслабиться Аллен не принесла весомых плодов: девушка, сведя вместе ноги, сжала коленки и, казалось, ни под какими молитвами и уговорами не собиралась давать и шанса на продвижение вперед.
— Слушай, ты тут долго мозги мне будешь компостировать?! — взорвался-таки юноша, да так, что готов был даже нелицеприятно изъясняться, но пересилил себя. Только во вред будет сего рода оказия. — Разведи ноги в стороны!
Слишком ошеломленная таким внезапным поворотом, Аллен, чуть ли не задохнувшись от вскипевшего в ней возмущения и негодования, проглотила заклокотавшую в ней раздражительность с толикой злости и послушно развела в стороны колени. Одобрительно хмыкнув, Канда прошелся кончиками пальцев по ребрам девушки вплоть до её бедер, а после буквально рывком приподнял за корпус, переместив руки аккурат на поясницу, чем и придал девушке полу-сидячее положение.
— Что… что Вы собираетесь делать?
— А то ты не знаешь, — с издевкой протянул он.
Знал бы Канда, чем вообще обернется вся эта затея.
Аллен не была готова к тому, что произойдет, но ещё больше не ожидала такого… эффекта.
— А-амхф, — сорвалось с девичьих губ непроизвольно громко, что и ей самой, и юноше заложило уши.
— Что… что за?! — Канда явно не ожидал подобного развития событий.
Он ведь готов был поклясться, что…
— Больно! Больно, пусти! — руки, совсем недавно покоившиеся на плечах японца, уперлись ему в грудь в знак протеста, дабы всеми правдами и неправдами отпихнуть его от себя.
Избавиться от катализатора, от того, кто и причинил Аллен этот жуткий дискомфорт в виде рези внизу живота.
— Ты… какого черта ты не сказала? — всё ещё удерживая Уолкер, не выпуская её из плена своих рук и не покидая её тела, Канда только и смог вымолвить.
Аллен, от невыносимых ощущений кусая губы, лишь бросила в ответ:
— Не сказала что?
Слезы выступили на глазах, а это давящее и невыносимое ощущение становилось все сильнее и сильнее.
— Что ты не делала этого раньше.
Горько усмехнувшись, девушка словно выплюнула следующую свою реплику:
— А я разве утверждала обратное?
Наверное, впервые в жизни Канда не на шутку растерялся, понятия не имея, что делать в сложившейся ситуации.
«Племянница Кросса оказалась девственницей?»
Хотелось отвесить себе щедрого леща.
Куда он смотрел? О чем думал?
— Извини, — как будто попросив у девушки прощения, японец сможет как-то исправить содеянное, а то и вовсе время вспять повернуть.
Да и произнес он эти слова не потому, что ощущал свою вину.
Нужно было сказать что-то приободряющее, а что конкретно, в принципе, особого значения не имело.
Мокрые дорожки из слез пресекали щеки Аллен, усыпая их росой, которая, будучи смахнутой одним легким касанием ладони, вмиг исчезла бы, не оставив после себя и следа.
Канда, вздохнув, постарался взять себя в руки и, невзирая на все ещё упиравшиеся ему в грудь конечности, возобновил начатое ранее действо. Отступать на полпути от финала было верхом глупости, да и сделанного обратно не воротишь.
«Глупая ты девушка, Аллен Уолкер. А, став женщиной, научишься ли уму разуму?»
Всхлипы юной леди постепенно затихли, да и упираться рьяно, пытаясь оттолкнуть от себя юношу, она перестала. С губ стали срываться еле слышные вздохи, постепенно перераставшие в несколько скованные, но все же стоны. Смущенная и крайне зажатая внутренне, Аллен все никак не могла расслабиться, позволить себе отдаться моменту. Из-за чего дискомфорт все ещё присутствовал, не отступал, на что Уолкер просто в душе молилась, дабы не выдать истинного положения вещей.
— Расслабься, — голос Канды прозвучал на удивление мягко, с толикой непривычной и явно несвойственной ему теплоты.
Кончиками пальцев он принялся вырисовывать на девичьей пояснице незамысловатые узоры, что пускало сотню мурашек по коже, а охи, срывавшиеся с уст Аллен, становились все громче, глубже и протяжнее.
— Мх-х-хм, — пробормотала она, закусив губу.
Японец на это шумно выдохнул, одновременно и приободряя свою партнершу, и заводясь от набиравших темпы оборотов. Вместо того чтобы отпихивать Канду, Аллен вполне охотно приобняла его, заключая торс юноши в кольцо своих рук, и чуть впилась ногтями в плотную, лишенную излишков жира кожу. Юноша не то фыркнул, не то чихнул, начиная постепенно ускорять свои движения, и вжался в хрупкое тело настолько сильно, что, наверное, не ровен час был и ребра переломать, а то и весь воздух из легких выбить. Уолкер протестующе замычала, заелозив на кровати, и уже хотела что-то сказать, как прямо над её лицом склонилась голова Канды, и его длинные волосы водопадом обрушились вниз.
Губы, на удивление прохладные, но не напряженные, коснулись девичьего лба словно в знак примирения, или даже затем, чтобы унять бушевавшую в головке Аллен тревогу, стереть напрочь сомнения и опасения, терроризировавшие её мысли. Этот поцелуй был слишком нежен для того, кто только и желал, что близости, ничего большего. Он будто бы просил, негласно умолял: «Доверься мне, и я не причиню тебе боли». Хотя Канда никогда не просил милостыню, но почему-то именно в этот момент он хотел, чтобы глупая юная дева покорилась ему, отпустила бразды своего упрямства и стеснения и позволила ему вести её в этот новый, незнакомый ей мир…
Уолкер стискивала ноги, коими обхватила торс японца, и прижималась к Канде всем телом. Она дышала ему в шею и чувствовала, как билась на ней жилка, ощущала капельки выступавшего пота и жар, что не мог не прошибать, пускать электрические заряды, буквально вводящие в экстаз. Это заставляло хотеть большего, искренне желать этого, стремиться и рваться всей своей душой, всем своим существом, неопытным, по-детски наивным и беспечным. Хотелось слиться с юношей воедино, стать с ним одним целым и неделимым, раствориться в нем.
«Какая… какая же я глупая…»
Только вот сердце думало иначе.
Оно пело в такт отдававшемуся в ушах пульсу и шумевшему потоку крови, что лилась по артериям и венам, сосудам.
Аллен мысленно прокляла себя и свое тело, предательски подрагивавшее в объятиях этого незнакомца, демона-искусителя, чье лицо она все никак не могла разглядеть. Не могла представить, с лихвой захлестывавшего воображения порой не хватало. Так, по крайней мере, давившее тяжким грузом сомнение, пылившееся на душе, не оставляло бы после себя отвратительно-горький осадок.
Канда все ещё терзал девушку, а у нее не было сил даже на сопротивление, она лишь плыла по течению, отдавшись на волю случая и продолжая так же сильно, как и ранее, стискивать стан юноши, жаться к нему.
А Канда, кажется, уже привык к тому, что был хозяином положения.
Нравилось ли это ему?
Безусловно.
По крайней мере, такие девушки никогда не оказывались в его логове. Хотя бы потому, что тут им места не было. Таких, как Аллен, по обыкновению прятали за семью замками и печатями, превращали в заложниц и затворниц.
Уолкер ведь была невинна.
Да за такую, как она, любой господин отвалил бы кругленькую сумму. Не ради брака и какой-то сентиментальной чуши. Просто потому, чтобы сделать «это». То, что, собственно, Канда сделал несколькими минутами ранее, за бесценок.
«Не совсем и бесплатно».
Аллен ведь здесь ради своего дяди, ради того, чтобы выплатить его долг. Пусть и таким крайне непристойным и провокационным образом. Тогда зачем же лишний раз сомневаться в правильности содеянного и оглядываться назад? Не все ли равно? Мир так жесток и коварен, что какая разница, когда бы с племянницей Кросса случилось нечто подобное вообще?
На первый взгляд, Канда не выглядел тем, кто мучился бы угрызениями совести и бился челом, каясь в том, как обошелся с девушкой, но в глубине души его скоблило чувство, близкое к маломальской вине. Правда, столь непривычное ощущение затмевалось совсем иным эмоциональным окрасом: японец даже себе бы не признался в том, что немного, но все же был этому… рад. Рад, что так случилось, что именно эта девушка в эту самую минуту лежала в его постели, придавленная весом его тела, и неумело, словно слепой, ещё новорожденный котенок, познавала тайны плотских утех. Её разум не опорочен, он был ясен, а намеренья, с которыми она пришла, хоть и шли в разрез с понятием чистой и невинной девы, но её младое тело красноречиво говорило о том, что это был вздор да и только. Непорочность хоть и не крылась в цели визита Аллен, но она сама была её воплощением. Крохотным и пугливым, точно трусливый зайчишка, ангелом.
— Мелкая… — сорвалось с губ Канды на выдохе. — Какая же ты мелкая.
Для него это стало последним рывком, и с глухим рыком, уткнувшись носом в ключицу своей партнерши, юноша достиг пика, стиснув костлявые, хрупкие плечи. Аллен, болезненно пискнув, замучено выдохнула сквозь приоткрытые губы, а немного погодя, когда неведомая сила затопила её тело и сломила остатки на соплях удерживаемого рассудка, откровенный, лишенный какого-либо стыда и смущения стон вырвался из горла, погребая под собой и Канду, что старался не терять ощущения реальности, и саму девушку.
Японец содрогнулся ещё несколько раз, не соизмеряя ни приложенных сил, с которыми стиснул в объятиях Аллен, ни допустимого предела, миновав который, он вполне мог потерять тщетно удерживаемые ниточки разума и перестать трезво оценивать ситуацию.
— Скажи, скажи мне своё имя, — пытаясь совладать с голосом, что дрожал, выдавая свою хозяйку, попросила Аллен, все ещё рвано вдыхая и выдыхая воздух. Легкие не на шутку горели так, будто девушка пробежала марафонскую дистанцию, не иначе. — Я хочу его знать.
— Канда, я — Канда.
Не то что бы ранее он ей не представлялся. Или представлялся?
В любом случае, сейчас это не значило ровным счетом ничего.
Быть джентльменом не получилось. Тогда к чему, собственно, корчить из себя невесть что?
Усталость приятной истомой опустилась на изможденную, нежащуюся в объятиях друг друга пару, и спустя небольшой промежуток времени оба сладко засопели. Канда, правда, до того момента, пока его не настигло сновидение, догадался перекатиться на бок, занимая свободную половину кровати и тем самым разрывая близость с девушкой. А то так бы ненароком или пару ребер сломал, или удавил весом своего тела.
Сколько Аллен лет, он не соизволил поинтересоваться, но по комплекции ей дал бы от силы пятнадцать-шестнадцать от роду. Слишком щуплая, тело не отличалось чересчур видимыми формами, хотя и было лишено жировых складочек и целлюлита. Того гляди, и вправду навредишь девушке от одного неверного движения.
Приверженцем некрофилии Канда не был, потому и озаботился тем, чтобы причинить как можно меньше дискомфорта, а то и вовсе его избежать.
Дремота, снизошедшая на японца, однако, долго не продлилась. Не прошло и получаса, как взгляд его уперся в потолок, не выражая ни утомления, ни тоски, а некую пресыщенность, по-своему убаюкивавшую, привносившую в мятежную душу юноши покой. Мышцы приятно ныли, а ощущения, которые, казалось, перегорели и исчезли без следа, вновь разлились по телу, будоража в несколько помутненном сознании воспоминания о былом. Об отгремевшем. О произошедшем.
Должно ли было тешиться сего рода победой и свершением на не совсем любовном, но всё же фронте?
Вздор да и только.
Глупость окаянная.
Только вряд ли Аллен Уолкер возьмет и покинет мысли юноши, а то и вовсе растворится в калейдоскопе лиц, в воспоминаниях.
Он всегда будет помнить её, равно как и она его.
Девушки так запросто не забывают своих первых мужчин. Свой первый раз. В независимости от того, было ли сие действо похоже на сказку или же сущий кошмар.
Не все принцы, коим нередко неопытные в любовных делах девицы доверяют свои надежды, мечты и сердца, становятся по-настоящему их избранниками, верными мужьями. В большинстве случаев, желанный мираж терпит крах, и нечто светлое, пылкое и манящее растворяется, точно на него плеснули кислотой. Реальность слишком беспощадна, бессовестна до такой степени, что пока не высосет все соки и не заставит в изнеможении корчиться, влачить свое обессиленное и уставшее тело, то не успокоится. Не утолит так просто свой голод и, наконец, не оставит в покое.
Канда не тешил себя мыслями о том, что мог бы стать чьим-то принцем. Скорее, если совсем уж углубляться в сравнения со сказочными героями, то он вполне бы вписался в амплуа какого-нибудь темного персонажа, — злодея — колдуна, например. Не видел себя юноша семьянином, тем, кого бы связывали некие узы с кем-либо, будь это даже не брак, а просто-напросто постоянная связь. Не обязательно аккурат в пределах его спальни. Что-то ментальное, чистое, лишенное плотской тяги к телу и близости.
Что-то настоящее…
Осознание того, что сон в ногу все никак не идет, ударило по Канде пульсацией в висках, и он, приняв сидячее положение на кровати, откинул в сторону покрывало, коим накрыл себя и Аллен прежде, чем провалиться в мир сновидений, пусть и на столь непродолжительное время. В темноте юноша нащупал свой халат и тут же облачился в него.
Да уж, темно в комнате так, что хоть глаз выколи.
Выколи да под ноги брось и раздави, ибо проку от него ноль. Хуже балласта.
Покинув облюбованную им точку опоры, Канда направился, ориентируясь наощупь, туда, где, предположительно, находилось окно. Немного повозившись, он распахнул шторы, позволяя лучам заходящего за горизонт солнца проникнуть в личную обитель и осветить её.
Послышался звук елозенья на кровати, и японец, недолго думая, обернулся, встречаясь взглядом… с серо-голубыми, словно грозовое небо, глазами. Копна светлых, пепельно-белых волос отражала блики от солнца, что посмело потревожить покой их обладательницы.
— Ты уже проснулась…
Канда не знал, зачем сказал это. Сказал подобные слова вслух.
Глупость какая.
А Аллен все продолжала вглядываться в юношу, стоявшего перед ней.
Только что она искала в силуэте этого человека? Ответы на мучившие её вопросы? Слова благодарности или, быть может, сожаления?
О чем он вообще может думать?
«Как же… стыдно…»
На девичьих щеках выступил нежно-розовый румянец, красноречиво подмечая охватившее саму Аллен смущение. Она не знала, что говорить. Что стоит сказать, дабы прервать затянувшееся молчание и разбавить несколько напряженную обстановку, разрядить её.
Все же сказать что-то да надо было, не молчать же и дальше.
— Я… я, наверное, пойду, — голос Уолкер прозвучал настолько тихо, что не сразу и разберешь, не шелест ли ветра аукнулся.
Только вот Канда не страдал слуховыми галлюцинациями. Чего греха таить, он беззастенчиво пялился на свою гостью. Да и как тут не пялиться, ибо такой вид пикантный открывался. От основных забот это, правда, ничуть не отвлекало. Не умоляло первостепенной важности.
— Кто сказал, что я тебя прогоняю? — все ещё сверля пристальным взглядом свою гостью, японец ничуть не смутился тому, каким со стороны он мог показаться. Кровожадным ли хищником или же загнанным в угол зверем. — Если хочешь, то можешь ещё…
— Нет, мне все-таки лучше уйти, — безапелляционно отрезала Аллен.
Хоть японец и несколько кривил душой, предпочитая как можно скорее выпроваживать своих партнерш, но и выставлять девчонку практически сразу после случившегося тоже был не самый лучший вариант.
Какой тогда из него мужчина?
Только вот Уолкер сама уперлась в свои же слова.
Что за идиотка?
— Строить из себя святую невинность бессмысленно, — нарочито-небрежно, так, будто японец отчитывал провинившегося ребенка, а не, пардон, только что ставшую взрослой девушку, изрек он, важно выгнув бровь.
— О чем Вы таком говорите? — Уолкер откровенно не понимала того, в чем её, собственно, и обвиняли. Не могла вычленить причины такого откровенного наезда.
— То, как ты ведешь себя, неразумно и глупо, — пояснил Канда. Пояснил и напустил на лицо такой вид, словно все было донельзя очевидно.
— Вообще-то… — Аллен взяла ноту в голосе, не предвещавшую ничего необычного. Будто бы то, что девушка собиралась сказать, являлось сущей бессмыслицей, и её с легкостью можно было бы проигнорировать, если бы не одно «но»:
— Я на пианино играю.
Казалось бы, слишком обыденная фраза. Произнесенная спокойно, без какого бы то ни было эмоционального окраса. Только вот Канда напрягся. Напрягся, а его взгляд, направленный на Уолкер, вмиг потяжелел.
— К чему ты это сказала?
Под ложечкой неприятно засосало.
— Я на пианино играю. Я за этим здесь… — девушка сглотнула, — была.
— На пианино? Что?! Какого хрена?! — Канда чуть ли не выкрикивал слетавшие с его уст слова.
Потому что он не понимал не мог понять, как… как вообще до такого дошло?
Да и кто был не прав? Он? Она? Оба?
Без вины виноватые?
— Какого ты вообще со мной в постель легла? — чуть ли не беснуясь, выплюнул юноша и глазом не моргнул.
На чувства юной особы он и чихать хотел в данный момент, откровенно говоря.
— Я… я не знала, что Вы будете делать и как поймете, — сбивчиво пролепетала Аллен, пытаясь как-то оправдать столь странную покорность и безотказность со своей стороны. — А когда… — её голос дрогнул от воспоминаний о том, что, по сути, произошло. Только было ли это отвращением или же, наоборот, банальным стеснением, наверное, одному Богу известно. — Тогда уже было поздно что-либо менять.
— Ты совсем дура?! — а японец, кажется, и не спешил скупиться на своеобразные «комплименты» для своей дамы. У него буквально фонтаном било красноречие, которого в обиходном словарном изъяснении попросту не наблюдалось. — Нет, серьёзно, не знала она, не ведала… Чем вообще там твой дядя думал, когда тебя оставил в моем доме связанной и с мешком на голове?!
Как тут было не взорваться.
А Аллен все слушала, внутренне сжимаясь в клубок. Хотелось спрятаться и исчезнуть, лишь бы только не видеть Канду, разъяренного, готового рвать и метать, сыпать беспардонными и красочными ругательствами, от которых все в душе переворачивалось, а на глазах вот-вот и выступили бы слезы.
А что ей было делать? Что?
Вот, почему девушка сохраняла безмолвие, глотая клокотавшую в груди обиду и боль.
Неприятно, когда тебя отчитывают, но в разы тошно, когда корят за глупость, которая кажется такой нелепой и абсурдной, что и плач тут будет бессилен.
— Я, пожалуй, пойду, — обреченно буркнула Уолкер, смирившись со своей участью, со своей судьбой. Спорить с новым «знакомым» не было ни резона, ни смысла. — Так будет намного лучше. Всего хорошего.
Ну, и что хорошего-то будет в её жизни?
Оплаченный долг или перспектива не ночевать под дверью собственного дома?
Только вот кровь, коей были перепачканы простыни кандовской кровати, еще долго не даст покоя ни самому юноше, для которого это будет лишним напоминанием о произошедшем, ни, конечно, Аллен.
Никто не обещал, что это будет так просто.
Да и никто не давал гарантии, что разведенным в разные стороны половинкам моста никогда не суждено соединиться вновь.