Empty

«Моё отражение в зеркале настолько пустое, что кажется, будто в нём совсем ничего нет». Чимин стоял и внимательно изучал черты своего лица. На него смотрел красивый темноволосый парень. Пожалуй, он бы не отказался выглядеть немного мужественнее, но против природы человек бессилен. Конечно, можно было бы лечь под нож, но его потенциальная пластическая операция каждый вечер тонула в очередном бокале двойного виски. Когда-то один его старый знакомый сказал, что «да вы, писаки, без выпивки и дня не проживёте. Она вам и за маму, и за папу, и за музу». Чимин тогда только посмеялся, а сейчас, покупая очередную бутылку, он только и мог, что горько ухмыляться. Как же он хотел вернуть это «тогда». Тогда всё было по-другому, тогда мир казался таким маленьким по сравнению с его счастьем. В имени его счастья было четыре буквы. Они встретились на каком-то очередном писательском вечере, который как всегда закончился интеллектуальным распитием алкоголя. Хотя статус «интеллектуального» такой вечер терял, когда в ход шло что-нибудь покрепче. А так происходило стабильно всегда. Чимин был главным гостем. Кружок писателей-студентов обожал слушать его небольшие рассказы, которые он писал практически без остановки. Тогда он был готов любить всё и всех, и как ни странно, ему всё и все отвечали тем же. Поэтому-то музе не нужен был крепкий допинг, она частенько приходила к нему в гости, заставляя раскидывать исписанные листы по и без того захламлённой квартире. Тогда он обожал жизнь, хотя чувствовал, что ему чего-то не хватало. А точнее, кого-то. Этот кто-то молча зашёл в взрывающееся от шума помещение, сел за старое и очевидно расстроенное пианино и начал играть. И постепенно шум стал сходить на нет. Он подчинил его себе, каждый звук стал частью его оркестра, где главная партия безоговорочно принадлежала звукам, которые он извлекал из клавиш. Это была невероятно нежная и мягкая мелодия, заставлявшая скрипки в душе вторить ей. Чимин и сам не заметил, как пристально начал разглядывать играющего парня. Он был определённо красив. Правильные черты лица, обрамлённые светлыми волосами, широкие плечи, которые выгодно подчёркивал свитер в мелкую полоску, идеальная осанка. Но это всё было не так важно. Важна была только музыка, которую этот парень умело извлекал из расстроенных струн старого пианино. Кто бы мог подумать, что выброшенный на свалку времени музыкальный инструмент ещё способен на такое? Вот именно, никто из них, энтузиастов-писателей, и не подозревал, когда использовал его в качестве барной стойки. А этот парень пришёл, увидел и победил. Пианино было для него как возлюбленная, а для них как случайно встреченный по дороге домой раздражающий бездомный. Парень закончил играть, и всех присутствующий поглотила тишина. Все молча уставились в сторону этого местного музыкального гения, который молча встал, поклонился и начал продвигаться в сторону выхода. Тут-то Чимин осознал, что-либо сейчас, либо он никогда не будет счастлив. И он не ошибся. Их знакомство было воистину неловким. Чимин не мог составить ни одного предложения нормально, поэтому из его уст вылетало исключительно что-то вроде «Боже, ты так замечательно играешь, это было изумительно, где ты этому научился, это было в е л и к о л е п н о». А парень немного смущённо улыбался и отвечал сплошным потоком благодарностей. Наконец они поняли, что тот, что поболтливее — Чимин, а тот, что поскромнее — Джин. Позднее именно с этого момента они считали начало своих отношений: 3 сентября, 23:53. Буквально спустя неделю знакомства они сняли маленькую мансарду практически за городом. У них всегда пахло книгами и чернилами, а из мебели был только старый диван, пианино Джина и письменный стол Чимина. Они презирали полки и шкафы, им обоим нравилось, чтобы всё в буквальном смысле было под рукой. И хотя Джин иногда начинал ворчать, мол, мы с тобой, мой дорогой, живём в уютном, но свинарнике, он это делал скорее для проформы. Всё-таки, статус старшего накладывал на него определённые обязательства, которые Чимин так мастерски снимал своей по-детски милой улыбкой. Они оба любили открывать настежь окна и впускать в их маленькую квартирку осенний воздух. Чимин, на правах статуса «я в этом клубе дурачок», притащил в мансарду целую охапку разноцветных осенних листьев, которые раскидал по полу. Это был их общий ковёр. Не самый мягкий и удобный, но такой родной. Чимин понял, что что-то не так, когда в их доме всё чаще стал появляться алкоголь. Да, они оба любили выпить, но всё чаще это было похоже на целенаправленное заливание какой-то внутренней боли. На все вопросы Джин с улыбкой отвечал, что всё в порядке, он просто ищет музу. А Чимин наивно верил, не замечая, как постепенно глаза Джина пустеют, а его отражение в зеркале становится чёрно-белым. Чимин однажды вернулся домой чуть раньше, чем должен был. Он решил сделать Джину сюрприз, поэтому купил его любимый торт. Открыв дверь квартиры, он почувствовал холод. Могильный холод. Все окна были распахнуты настежь. Рассыпанные по полу листья метались по комнатам в причудливом танце, музыку к которому создавал сквозняк. Джин лежал на полу и его взгляд был устремлён в потолок. Время остановилось. Чимину потребовались доли секунды, чтобы осознать, что взгляд Джина уже давно никуда не устремлён. Торт из его рук, как в замедленной съёмке, полетел на пол, но Чимин остался на месте. Было что-то смертельно красивое в Джине, лежавшем посреди гостиной, и кружащихся над ним листьях. Танец смерти. После этого Чимин так и не сумел вернуться к нормальной жизни. Осознание того, что он ничего не понял и не сумел спасти свою единственную любовь, заставляло его заливать своё сознание литрами алкоголя. Он боялся увидеть свою слабость, поэтому старался как можно реже смотреть в зеркало. Его счастливый сон закончился, и он очнулся в пустой реальности. «Мы стали просто воспоминанием. Я был так счастлив, постарайся не забыть обо мне до нашей новой встречи».