dread of desire

Как бы там ни было, Стив не совсем уверен, что хочет идти на эту вечеринку. Вечеринку по случаю дня рождения вожделенной Лидии Мартин. «Богини Лидии Мартин», как отзывается о ней Стайлз, всякий раз неровно выдыхая в приступе преданной фанатской любви. Или слепой одержимости, Стив не берётся судить. «Зарвавшаяся рыжая сука» — фыркает в ответ Наташа. Впрочем, в её голосе четко слышны нотки неиссякаемой женской зависти. Зависти, которая корнями уходит куда-то за границы вселенной. В конце концов, все так делают. Все сравнивают себя с отличницей и красавицей Лидией, но никто не называет её — в глаза или за — зарвавшейся рыжей сукой. Стив немного хмурится от прямолинейного «сука», смело полагая, что сквернословие — признак дурного тона. Тем более, для девушки. Кира на это лишь хмыкает: — Не называй сук суками. Они этого не любят. Дав подруге «пять», Наташа со Скоттом смеются, но Стиву не до смеха. Странно это всё. Очень странно и нелогично. Их всех пригласили на вечеринку, хотя, вообще-то, они не относятся к приближенному кругу друзей и знакомых. Не считая Стайлза, конечно, но он для неё что-то вроде ручной зверушки. Хорька там или спаниеля, готового в любой момент, по первому же зову, подать экипаж, карету, летающий шар или пожертвовать свои органы, если только Лидия этого захочет. Справедливости ради: Стайлз даже писал стихи, повествуя о своих любовных страданиях и безуспешно подражая шекспировским сонетам. Правда, с переходом в старшие классы его одержимость как-то поугасла, и чёрт знает, что стало тому причиной: то ли возраст прошёл, то ли голова прояснилась, вытеснив мысли о Лидии и отдав предпочтение интегральным уравнениям и сочинениям по социологии, то ли рукоблудие помогло не только в физическом плане… А может просто то, что Лидия так и не обратила на него внимание. Они практически никогда не разговаривали, за исключением дежурных фраз вроде «У кого-нибудь есть запасная ручка?» или во время лабораторных по биологии, когда бедняжка Стилински терял сознание при виде того, как нежные руки Лидии, держа щипцы и скальпель, вспарывают несчастному лягушонку брюхо. Кхм. Так или иначе, Стив рад, что Стайлз снова стал нормальным. — Пошли быстрее, пока ещё осталось с чем мешать пиво! Поправочка: более или менее нормальным. Стив вздыхает и пихает ладони по передним карманам классических тёмно-синих джинсов, всем своим видом показывая, что хочет быть не здесь и не с теми. Он никогда не относил себя к большинству подростков, которым нравится проводить девяносто процентов времени в алкогольном опьянении. Кураж, спонтанные поцелуи и знакомства на одну ночь не для него. Стив приверженец старых законов, включающих походы в кино, долгое раскачивание перед первым поцелуем, неловкими касаниями и прочей романтической фигнёй. Да, скучно, но ему такое по нраву. Проблема только в том, что Стив со своими загонами вряд ли встретит «ту самую». Потому что мир меняется, не стоит на месте, его заполняют не только новые технологии, но и другие устои — девочки становятся развязнее, познакомиться на улице и продолжить знакомство, подкрепив полугодовыми откровениями, уже невозможно. Проще зарегистрироваться на соответствующем сайте и найти себе развлечение. И речь не только о видеороликах. Дело в интересах. Приоритетах. Нынешние отношения строятся не на доверии и честности. Никому не интересно, что у тебя на душе, о чём ты думаешь, что кроется за случайной улыбкой. Сложно объяснить. Люди начали замыкаться, строить воздушные замки из того, чего и в природе-то нет. И загвоздка не в банальном эгоизме, не в том, что каждый думает о себе больше, чем о других — просто мы не знаем, как перестать думать только о собственном благополучии. Как заговорить, как спросить. Как проникнуть дальше, копнуть глубже, добрать до сути. Найти подход. Хочется же всего и сразу: и секса, и благополучия — и чтобы без психоанализа. Но не так уж это легко. Иногда нужно просто узнать друг друга. Стив кивает своим мыслям — он и не заметил, как под шумок и толкотню пробрался к столу с напитками. Вокруг шум и гам: девчонка, нацепив причудливую пожарную каску с двумя банками по бокам, глыхчет из трубочек их тёмное содержимое. Стив знает — через пару часов она будет блевать. Будет жалеть и проклинать тот момент, когда окружение подбило её на «подвиг», поставило однозначную цель, желая испытать её волю. Она провалилась по всем фронтам. И вряд ли кто-то из зевак, подбадривающих сейчас, вспомнит наутро её падение. Стив укоризненно качает головой и соболезнует, салютуя импровизированным бокалом. Пластиковым стаканчиком. Его молчаливым помятым другом. Наташа куда-то растворилась, и от этого он чувствует себя ещё более отчуждённым и одиноким. Самое время валить. Дома он сможет почитать, подрочить и убить время за учёбой и тренировками. Всегда можно выйти на улицу с первыми лучами и, натянув толстовку, пробежать туда и обратно несколько миль. Ему бы ещё мусорный пакет — готово, поздравляю. Отныне и впредь вы самопровозглашенный повелитель собственной жизни, Билли Миллиган без двадцати четырёх частей и самый что ни на есть парень-псих. В воздухе так много дыма — кальян, травка, ароматические палочки, небольшой пожар на кухне, дым от подпаленных штор и сгоревшего попкорна, — что становится тяжело дышать. Стив скорее представляет, чем видит и слышит, как кашляет астматик-Скотт, как Кира приобнимает его за поясницу и выводит в ночную темноту. На улице наверняка тоже полно людей, гремит музыка — Бибер, Рианна и Дрэйк, но там хотя бы есть кислород. Это оказывается не так легко. Он словно идёт по открытому зоопарку, в котором разрешено, если не рекомендовано, контактировать с животными. Мартышки, скунсы и ламы. Минное поле. Стив ничего не имеет против животного многообразия, но это уже перебор. На него вешаются все разом: и девочки, и мальчики. Не дают пройти, мешают. Он, как может, старается быть обходительным, вежливо просит продвинуться, пропустить, слезть с него, перестать облизывать ухо, буквально отнимает руки от своего паха, потому что все хотят коснуться его там. Вот, что алкоголь и наркотики делают с разумом. Они делают их похожими на животных. Грязных, жаждущих животных. Вынуждают вернуться в то время, когда социализация не имела значения. Важно было только утолить свой голод. Голод плоти, прикосновений, соития. Похоть в первобытном её понимании. Он уже почти доходит до точки невозврата, стискивая зубы и сдерживая в себе волну праведного гнева, когда Наташа ловко расталкивает всех девочек и мальчиков локтями. — Этот лакомый кусочек — мой! — воет она и хохочет, утыкаясь Стиву в грудь. — Ты пьяна, — он вздыхает и ловит её за плечи, ощутимо встряхивая, но больше просто удерживая на месте. Наташа важно кивает: — И собираюсь напиться ещё. Стив только качает головой и позволяет ей использовать свою руку в качестве поручня, не дающего потерять координацию. Замечательно. Просто замечательно. К слову, он даже не видел именинницу. — Ты видела Лидию? — спрашивает он и сканирует взглядом незнакомые лица. — Она где-то там, — Наташа снова кивает и неопределённо машет в сторону одного из диванчиков, с которого то и дело раздаётся дружный громкий смех. Ну, конечно. И как он сразу не догадался? Стив фокусирует внимание и останавливает взгляд на — даже в такой момент — прекрасно выглядящей Лидии. Та буквально сияет изнутри, не обремененная ни горящими шторами, ни астмой, ни совершеннолетием. Ей словно всегда тринадцать, вся одежда розовых цветов, и папа неизменно называет её принцессой. Она и есть принцесса. И, как известно, у каждой принцессы должен быть свой принц. Джексон Уиттмор. Лидия едва заметно припадает к нему боком, а его рука перекинута через спинку дивана, обозначая территорию. Как мило. Стив сейчас запищит. Взгляд скользит дальше, и брови подёргиваются в недоумении. — Кто это? Наташа отхлёбывает из стаканчика так, словно на дне не чистый виски, а просто кола. Ох уж эти русские — у Стива мурашки бегут по спине. — Где? — Вон там. Рядом с Джексоном и Лидией. Хмурый парень с щетиной и тот, что рядом. Я их раньше не видел. — Не знаю, — хмыкает Наташа и тут же супится — ей не нравится чего-то не знать. Информация — огромное преимущество в холодной войне. Она находит кого-то глазами и ухмыляется: — Но сейчас узнаю. Стив даже не успевает ответить — тепло её присутствия на мгновение исчезает, а затем Наташа возвращается, кое-как волоча за предплечье вдрызг пьяного Стайлза. Губы красные и призывно распахнуты, шальные глаза блестят… Чёрт. Он или кому-то отсасывал, или целовался до беспамятства, или дул. И судя по тому, что он послушно — или почти — пошёл за Наташей, едва перебирая ногами и осоловело улыбаясь — последнее. В противном случае, его бы просто не позволили увести. Такого Стайлза вообще грех показывать людям. Мало ли — по рукам пойдёт или пустят по кругу. Милостивый господь. Стив кашляет в кулак, прежде чем ткнуть в пустоту пальцем: — Знаешь их? Прищурившись, Стайлз недолго всматривается в указанном направлении, прибавляя и убавляя четкость, наводя сбитый к чертям фокус. А потом почему-то фыркает, скривившись: — Это Дерек Хейл и Тиджей Хэммонд. Звёздочки национального масштаба. Дерек профессионально играет в бейсбол и метит в высшую лигу. Ну, знаешь, Рэд Сокс и Янкиз. А Тиджей в прошлом месяце открыл свой клуб. Говорят, его отец — большая шишка в правительстве. — Но он же не думал передать пост по наследству? — со смешком произносит Наташа и вдруг серьезно смотрит на Стайлза. — Или думал? Стайлз хмыкает: — Теперь это неважно. С ночным клубом и той разгульной жизнью, которую он ведёт, путь в политику Тиджею заказан. «А ещё?» — думает Стив, пытаясь прислушаться к грохоту внутри своего тела и не списать его на разгром, учиненный пьяными гостями Лидии. «Куда ещё ему заказан путь?» Не то чтобы Стив был таким уж профаном в этом. Он знает, как выглядит флирт. И ему категорически не привиделось. Да ведь? Потому что, о небо, Тиджей Хэммонд смотрит на него, минуя толпу, с призрачной улыбкой, блуждающей на губах, смотрит прямо на Стива и продолжает смотреть своим полуприкрытым ресницами взглядом, присасываясь к тёмному горлышку бутылки. И — уверенность не пошатывается ни на гран — он смотрел на него всё это время, в прямом смысле прожигая в намеченной цели дыру. Стив сглатывает горлом, пытаясь сдержать поток противоречий. Немой поток противоречий. Постойте. Минуточку. Секунду назад он не знал этого парня. А тот парень всё ещё не знает его. Они не говорили. Ни единым словом не обмолвились, чёрт тебя возьми. Тогда почему? Почему он смотрит на него так? В любом случае, это неважно. Он идёт домой. Вот, сейчас. Оторвёт от себя прилипшую на клей Наташу, вызовет Стайлзу такси и пойдёт. Ему не нужны проблемы, он никогда не интересовался парнями, а парни, которые интересовались им, получали отворот-поворот. Но… — Привет, — говорит блестящий от слюны, мягкий, розовый рот, и Стив проваливается в соблазнительную темноту между приоткрытыми губами. Тиджей как-то по-кошачьи прищуривается, наклоняя голову, серо-голубые глаза — голубее, прости господи, чем у самого Стива — смотрят насмешливо, будто дразнят, заигрывают или того похуже — испытывают, и пальцы легко, играючи, обхватывают, болтая в воздухе полупустой бутылкой, тёмно-бронзовое горлышко. Стив представляет, как эти пальцы смыкаются вокруг его горла и душат. Ужасные пальцы. Просто кошмар. Стайлз и Наташа смотрят на него упор. Ждут неизвестно чего. Треск костра ему чудится, или это скрипят пружины его контроля? Вышколенный, хороший, правильный Стив. Он думает — какого, собственно, чёрта? А потом вспоминает, что вообще-то сквернословие — дурной тон. — Кажется, мы незнакомы, — Тиджей улыбается, но Стив не чувствует облегчения. Кого он пытается обмануть? Весь его вид так и говорит: «сейчас я высмею вас при всех, так что вы забудете о самой идее шутки». Ужасная улыбка. Просто кошмар. Стив привык, что на него не обращают внимания. То есть, он, бывший болезный дохляк, русская эмигрантка, сексуально озабоченный задрот, астматик и японка — в простонародье таких называют «изгои». Отбросы. Даже если с точки зрения привлекательности он тянет на твёрдую восемь, даже если Наташа однажды сказала: «мы не обязаны продолжать общаться, если не хочешь; ты вполне можешь сойти за своего в компании крутых чуваков, если начнёшь нормально одеваться и подотрёшься своим идиотским патриотизмом», даже если он понимает, что вполне может добиться женского внимания, стоит только захотеть, ему это не нужно. Стив привык быть одиночкой, привык, что его не замечают, а к его словам не прислушиваются посторонние — он для них никто, был им и будет. Его самооценка не стала выше только потому, что плечи внезапно раздались вширь, макушка начала доставать до перекладины в спортзале, а бёдра и грудные мышцы теперь напоминают скульптурную пародию греческого бога. Ему нормально. И главная причина его стоического героического тупизма в том, что он и дальше хочет продолжать быть изгоем, а не строить из себя кого-то. Не быть оболочкой себя самого. Не раздуваться от величия мускул и остроты подбородка. — Ты Тиджей Хэммонд, — говорит Стив, — здесь все тебя знают, — он врёт, и Тиджей читает его, как открытую книгу, но не прерывает, с улыбкой кивая в ответ. Глаза задиристо блестят. — А ты? — переспрашивает он. — Как тебя зовут? — Стив Роджерс. — Стив, — повторяет Тиджей и облизывает губы. От них наверняка пахнет пивом, и на вкус они как пиво. Стив ненавидит пиво, но хочет попробовать. Он определённо сходит с ума. Что с ним не так? И с ним, и с Тиджеем. Его ещё никогда так не вело. Никогда не манило так к кому-то от одного взгляда. Все принципы, все устои, все правила и законы, на фундаменте из которых он выстраивал свою жизнь, вдруг проседают, словно омытые щелочными водами. И это не избитый флирт, не действие допингов. Тиджей не пьян и не накурен, зрачки нормальной величины. Здесь что-то другое. Стив почти слышит в каждом его вдохе — «меня всего трясёт, когда представляю, как твои яйца щекочут мои бёдра», в каждом выходе — «хочешь трахнуть меня, Стив Роджерс? хочешь, чтобы я просил, умолял тебя позволить мне кончить?», а в каждом взмахе ресниц — робком, как ему кажется — «если боишься ответственности, мы можем сделать это рукой или ртом, я могу сделать это для тебя, Стив; так ты хочешь? ответь». Это похоже на приступ острого спермотоксикоза. Зашкаливающий уровень тестостерона, воздух будто потрескивает от электричества. Стив думает — время выпить. Напиться как в последний раз, чтобы ни о чём не вспомнить завтра. Наташа и Стайлз испарились. Он остался один на один со своим кошмаром. Ужасная улыбка. Ужасные пальцы. Ужасные губы, и руки, и бёдра, и ямочки, и морщинки в уголках глаз. Его друзья — лучшие люди на свете, даже если бухают как не в себя, даже если кинули его в такой момент. Господь простит их. И Стив тоже — когда-нибудь. Очень нескоро. Тиджей наклоняет голову и ухмыляется. Он — чёртово проклятье и божье благословение, и Стив уверен — мир его не заслуживает. К слову, сам Стив тоже не особенно преуспел в жизни, чтобы позариться на такой — как Наташа уже обронила сегодня — «лакомый кусочек». Этот кусочек — национальная звёздочка — Стиву не по зубам. Но, похоже, только он думает об этом со всей серьёзностью. Потому что Тиджей совсем другого мнения. Он спрашивает, чуть понизив голос и поддавшись ближе, так что Стив судорожно втягивает терпкий запах его одеколона: — Останемся здесь или поедем ко мне? И нет, ему не кажется. Тиджей пахнет как грёбаная мечта всей его грёбаной жизни. Стив чувствует, как со всех сторон на него накатывает что-то тёмное, давящее, как будто собственное тело стало ему мало и хочется вырваться наружу, впитать, впаять, вплавить в себя ощущение чужой кожи. Животное. Как же он был неправ. Необязательно пить, чтобы пьянеть — достаточно лишь поддаться соблазну. Найти тот самый соблазн и поддаться ему. Стив думает — так похоже на грех. Тиджей — он и есть грех — и склоняет его к чертогу. Непреднамеренно Стив представляет, как это будет: целовать эти губы, ощущать на себе эти руки, прижаться телом к телу, слиться воедино, испачкаться и испачкать. Совершить обряд посвящения. Омыть руки, губы и чресла его семенем. Если сравнивать голосовую тональность с цветовой, то у Стива она снизилась на пару-тройку пунктов. Вдох-выдох. Порядок? Нет. Всё плохо. Очень плохо. Интересно, насколько он отдаёт себе отчет в том, что собирается сделать? Процентов пять? Десять? «Сто и не процентом меньше», — думает Стив, упрямо не отводя взгляд от интригующе блестящих глаз Тиджея. Он говорит: — К тебе, и утром я останусь на кофе. Ему даже хватает наглости ставить условия. Выдвинуть ультиматум. Тиджей в ответ смеётся — чудесным, восхитительным смехом. Подносит к губам горлышко, и на несколько секунд его манящий опытом мягкий ярко-розовый рот занят исключительно поглощением тёмного, наверняка уже согревшегося пива. — Если ты хорош настолько, насколько я себе представляю, то можешь остаться даже на ужин. О, небо. Стив сглатывает — сдерживать себя будет трудно. Очень. Бессмысленно даже пытаться. Он выжмет его досуха, действительно заставит умолять, заставит забыть собственное имя, будущее и прошлое, молитвенно повторяя только имя Стива, возьмёт его три или четыре раза — или сколько потребуется до тех пор, пока не будет точно уверен, что заслужил завтрак, обед и ужин. Полноценный персональный рацион. God bless him.