–
ТОЛЬКО В ЕЖЕДНЕВНОМ ПРОРОКЕ! ГАРРИ ПОТТЕР СОШЁЛ С УМА? Только вчера нашему специальному корреспонденту, Рите Скитер, стало известно, что всемирно известный Герой, Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил, на днях был на обследовании в Мунго, в отделе для душевнобольных! Он был замечен вместе с друзьями – Гермионой Грейнджер, Рональдом и Джорджем Уизли, а также со своей девушкой, с которой они совсем недавно объявили о помолвке, Джинни Уизли. Она и вела его под руку, когда Поттер едва ли не спотыкался на ходу (см. фото на стр. 7). Когда мисс Скитер попыталась узнать больше о состоянии Героя, его друзья отказались давать какие-либо комментарии. Впрочем, из достоверных источников мы знаем, что у Гарри Поттера ещё несколько лет назад был выявлен посттравматический синдром, именно это стало причиной того, что он не стал в своё время Аврором, несмотря на то, что это определённо было его поприщем, где он и так достиг немыслимых успехов. Какое-то время Герой держался, и очень хорошо, но в последние полгода болезнь, видимо, взяла своё. Он иногда не узнаёт собственных друзей и видит галлюцинации, затмевающие реальность. Есть ли какое-то средство, чтобы помочь Герою точно так же, как он помог когда-то нам? Все мы искренне надеемся, что есть.
(«Ежедневный пророк», 24 апреля 2002)
–
Мне кажется, они сводят меня с ума. Я не знаю, что делать, чтобы вывести их на чистую воду, но я знаю, что для этого мне нужен ты. Пожалуйста, вернись ко мне, пожалуйста, я помню, что ненавидишь мольбы и просьбы, но я больше не могу быть сильным, я больше не могу доверять, я помню и знаю только тебя. Я не знаю, где ты и как ты, но я хочу найти тебя. Пожалуйста, услышь меня, хоть как-нибудь, пожалуйста. Помнишь, ты же должен помнить, так ведь? Война создаёт монстров. Я чувствую себя монстром. Пожалуйста, помоги мне.–
Драко ненавидит читать «Ежедневный пророк», Астория знает об этом ещё с момента их помолвки. То, что он ненавидит любые упоминания о Гарри Поттере, она узнаёт уже позже и самостоятельно – не заметить то, как он кривится при одном только имени Героя, невозможно. Хотя Астория не слишком понимает причин такого презрения, ведь Поттер спасал его и не единожды, не требуя ничего взамен. Вроде бы не требуя. Астория достаточно умна, чтобы не интересоваться. Ей не всё равно, но Драко сам расскажет, если когда-нибудь захочет. Буквы на первой странице просто огромные, и Драко явно замечает их издалека, но почему-то не морщится, как обычно, а замирает, судорожно сжав в руках столовые приборы как палочку. Астория ещё раз скользит взглядом по названию статьи – «ГАРРИ ПОТТЕР СОШЁЛ С УМА?» – и молча кладёт газету перед мужем. Драко даже внимания на неё не обращает, только дёргает ладонью, переворачивая страницу, и жадно вчитывается в текст. Она боится увидеть в его лице торжество и злобное, пустое удовлетворение, но Драко вместо этого заметно бледнеет и цепляется пальцами за столешницу. Он рассматривает старую колдографию, на которой Поттер мрачный и уставший, и во взгляде у него что-то голодное и тоскливое, но не злое. Астории приходит в голову «нежное», но думать об этом она не хочет и приказывает домовику подать завтрак в её комнаты.–
Гарри просыпается. Солнце никогда не светит в глаза, потому что у него в комнате всегда должна быть полутьма, а плотные шторы закрыты. Это удобно. Пусть Гарри не видит улицу, но и улица не видит его. Он знает, что пугает своих друзей. Он знает, как сильно изменился за последние полгода. Гарри встаёт, подходит к двери и осторожно смотрит в замочную скважину. Снаружи никого и горит приглушённый свет. Сейчас ночь? Он нажимает на ручку, и дверь поддаётся. Его не запирают, только сторожат, но сейчас все куда-то делись. Может, думают, что он спит? В ванной ничего нового. Всё вычурное, массивное и со змеями. Гарри не смотрит в зеркало – там в последнее время всё чаще появляется Волдеморт. Поэтому Гарри даже не знает, как выглядит, но Джинни ему помогает. Стрижёт волосы, бреет, всякое такое. Герой, даже сумасшедший, не должен выглядеть как бездомный. Бездомный, спасший всю магическую Англию, это по меньшей мере позорно. Гарри даже немного смешно, но он не позволяет себе улыбаться. Это может повлечь за собой неконтролируемый смех, и его быстро найдут. А он хочет побыть один. Сзади слышны шаги, и он резко оборачивается на звук. Это Драко. Гарри знает, что это галлюцинация, потому что Драко тут быть не может. Драко любит свою жену. Драко не интересуется им. Он недавно нашёл в столе письмо, видимо, завалившееся случайно. Довольно старое, судя по содержанию. Остальные Гарри давно сжёг, а это... «Ненависть и усталость – составные части меня. Я не умею жить без них, я завишу от них, и это...» – Отвратительно, – прошептал тогда Гарри и резко замолчал. Его не пускали к огню, пришлось порвать письмо на мелкие клочки. Но до этого он успел провести пальцами по строчкам – буквы казались такими ровными и правильными, и Гарри так скучал по ним, что... Драко говорит: – Поттер. Этим своим невероятным голосом. Гарри не может оторвать от него взгляда, хотя ему нужно. Драко ещё более бледный, чем обычно, он задирает рукав рубашки, и на Гарри смотрит череп Метки. Он отворачивается и умывается, глаза немного жжёт, но он справляется с этим. Через несколько минут в ванную влетает Джинни, смотрит своими обеспокоенными глазами – Гарри их любит – и ведёт обратно в комнату. В отражении вместо него всегда Волдеморт, за спиной которого стоит Драко.–
Я на днях задумался, как же так вышло, что мы в принципе общаемся? Мы всегда были врагами. По всем законам мы должны ненавидеть друг друга всю оставшуюся жизнь. Ладно, пусть не ненавидеть, но относиться с подозрением и настороженностью. А мы... переписываемся. Можешь говорить что хочешь, но мы в какой-то степени всё же друзья. Я даже не знаю, как к этому относиться. Потому что если бы не война, если бы мы не были по разные стороны баррикад, вынужденные драться с превосходящим противником, разве мы стали бы общаться?–
Близнецы Уизли отличались особой толерантностью к людям – их обычно не интересовали ни предпочтения, ни факультеты, ни сторона, ни одна из которых никогда не была правильной или неправильной, только проигравшей и выигравшей. Джордж следует этим заветам не только в память о Фреде, потому что это и правда играет огромную роль во... всём, но и потому что считает их наиболее верными. Удобными. И вполне честными. Это одна из причин, почему он не говорит о том, кого именно видит однажды у дома на Гриммо. Грёбанного Драко Малфоя не узнать сложно, даже когда его волосы скрыты тонкой чёрной шапкой – к слову, скрыты не настолько хорошо, как ему наверняка хотелось бы, белая чёлка всё ещё упорно торчит. Одет он почему-то как маггл, в чёрные же джинсы и светлую рубашку навыпуск. Наверное, именно это останавливает Джорджа от того, чтобы показать Малфою, что тот замечен. Малфой бледный и осунувшийся, совсем худой – Джордж замечает, что ранее изящное запястье превратилось в костлявое, когда тот наполовину вытаскивает из кармана палочку, подозревая опасность. Взгляд у него совершенно больной, как будто его и правда лихорадит, а спина прямая, словно он и не пытается спрятаться... что он вообще тут забыл?.. Джордж следит за этим невозможным взглядом Малфоя и даже не удивляется, когда натыкается на стык домов 11 и 13. В конце концов, этого можно было ожидать. Малфой приходит ежедневно на протяжении месяца. Джордж молчит.–
Я так устал хранить это, боже, Драко, я так устал. Правда, я больше... я не могу. Я люблю тебя. Я знаю, что тебе плевать или даже отвратительно, но я, блять, так люблю тебя, ты должен знать. Ты должен знать, потому что это честно, потому что меня разрывает на кусочки, потому что я умираю, Драко, и никто не знает об этом, и никто не узнает. Ты любишь её, я помню. Ты любишь её. Надеюсь, она этого заслуживает. Скажи мне. Она этого заслуживает?–
Джинни пьёт чай на кухне и настолько уходит в свои мысли, что замечает вошедшего Джорджа, только когда тот с шумом отодвигает стул напротив и падает на него. Он выглядит мрачным – он всегда так выглядит после смерти Фреда, только в магазине становится ужасно счастливым и радостным, будто его вторая половина не умерла, а один из ближайших друзей не сошёл с ума. Немногим посвящённым, вроде самой Джинни, эта улыбка кажется одной из самых жутких вещей в мире. Она даже может соперничать с обречённым, усталым, мёртвым взглядом Гарри, когда тот смотрится в зеркало. Джинни сглатывает подступивший к горлу комок и утыкается взглядом в столешницу. Мерлин, её семья – её мама – не заслуживает таких испытаний. Фреда они потеряли в одно мгновение, и Джордж ушёл за ним, даже оставшись живым. Сейчас они теряют Гарри, и это невозможно, нечестно, неправильно. Он как будто ускользает сквозь пальцы и взгляды, а Джинни остаётся только ловить знакомые нотки в голосе или жесты или... что-нибудь, хоть что-нибудь, что напоминало бы о том Гарри. Прежнем Гарри. Гарри-до-писем. Джинни знает куда больше, чем говорит, и причину такого быстрого изменения Гарри она знает тоже, причём лучше, чем любой врач.–
Она просыпается от холода и несколько секунд слепо моргает в темноту, пока зрение, наконец, не обретает фокус. В постели, как и комнате, пусто, и Джинни немного напрягается – конечно, вряд ли найдётся умелец, сумевший взломать чары на доме Гарри Поттера, но осторожность не помешает. Она присматривается, привычным, сканирующим взглядом оглядывая помещение. Одеяло валяется на полу – из-за этого она и проснулась, – а окно распахнуто, и лёгкий светлый тюль вяло шевелится на сквозняке. Стол разворошен, все ящики вынуты, бумаги плавно качаются от ветра. Не особенно вдохновляющая картина. Видимо, человек, искавший нечто поздно ночью, нашёл это. И, судя по тому, что в постели пусто, этот человек – Гарри. Джинни бесшумно вылезает из постели и крадётся (и это почти в собственном доме) к двери. Гарри она находит в их уютной «личной гостиной», где они обычно сидят вдвоём у камина и читают или разговаривают обо всём подряд. Правда, в последнее время их разговоры почти сошли на нет, и Джинни решила не спрашивать причины. Гарри сидит на ковре у самой каминной решётки и читает что-то, судя по сгибам бумаги, какое-то письмо. Он шевелит губами, хмурится, как будто пытается заучить текст или, может, что-то вспомнить, затем улыбается – смеётся над какой-то шуткой? – проводит пальцами по строчкам с какой-то трогательной заботой. А потом заносит руку над камином, отпускает письмо, позволяя ему гореть, и смотрит с нежностью. Джинни вдруг думает о том, что это не предназначалось для её глаз. Думает о том, что Гарри встал ночью, чтобы... спалить письма от кого-то дорогого. Думает о том, что Гарри что-то скрывает от неё. Она уходит очень тихо и притворяется, что спит, пока он не приходит обратно и не ложится в постель. Джинни старательно прислушивается к его дыханию, пока оно не выравнивается, а потом снова выбирается из кровати – видимо, сон ей сегодня не грозит – и возвращается к камину. Гарри сжигал письма очень тщательно, но, немного порывшись светящейся Люмосом палочкой в золе, Джинни находит обрывок плотной бумаги. С ровными буквами, совершенно непохожими на почерк Гарри. «что смерть – это не так уж страшно». Джинни страшно. *** Она ненавидит журналистов всей душой. Эта неприязнь появилась ещё при первой встрече с Ритой Скитер и так и не исчезла впоследствии. Затем была та мерзкая статейка про «сумасшедшего героя», которая изрядно подпортила им жизнь – журналисты месяц ошивались возле их дома, чуть ли не по ночам дежурили, желая выведать всё о нынешнем состоянии Гарри. Поэтому когда Джордж, помедлив, кладёт перед ней газету, она не психует, а молча поджигает бумагу, взмахнув палочкой. Джордж кривовато усмехается и не комментирует это, только наливает себе чай. Он старается делать подобные мелкие вещи своими руками – Джинни не хочет думать, зачем и почему, но думает. Он сам, без помощи магии, режет продукты, варит кофе, таскает тяжеленные коробки, – всё в этом духе, и ей кажется, что он просто пытается жить за двоих, а может и прочувствовать мир, мир-без-Фреда, который не выглядит реальным. Она не видит в нём Фреда – черты мерещатся куда более резкими и острыми, а улыбка – кривой. Он не Фред настолько, что окажись тот сейчас живым, и никто не догадался бы, что они когда-то были близнецами. Джинни боится того, насколько они сейчас похожи. Две сгорбленные уставшие фигуры над чашками с чаем, мрачные, с тенями под глазами и демонами внутри. Джинни вымотана до предела – каждый день в этом кошмаре кажется ей последним. Она – как и Джордж – не слышит стука в стекло и вообще каких-либо звуков, пока в их мирок не вмешивается звук открывающейся двери, шум дождя и недоумевающе-презрительный голос Рона. Джинни не слышит ответа и запоздало понимает, что он сказал что-то вроде... – Малфой? Какого чёрта ты тут забыл? Она поворачивается к Джорджу, но тот не выглядит удивлённым, только щурится на прикрытую дверь кухни и молчит. Джинни встаёт резко, едва ли не вскакивает, и выходит в коридор, но сцена перед ней настолько нереалистичная, что она несколько секунд думает, что сошла с ума тоже. Малфой, Драко, мать его, Малфой, стоит за порогом – на нём до жути пижонский костюм с небрежно закатанными рукавами и расслабленным галстуком. Над ним явно висят чары, защищающие от дождя, но какие-то непрочные – ворот белой рубашки влажный, а волосы слегка завиваются, и весь образ выглядит каким-то небрежным и нетипичным. Рон шипит на него, стараясь не разбудить Вальбургу Блэк, а Джинни рассматривает Малфоя с невероятной тщательностью, сама не зная зачем. Ведь он пришёл сюда, сам. Почему? Он не выглядит злорадно или фальшиво-сочувствующе, он просто... переводит пустой взгляд на Джинни, и тогда её словно обухом по голове бьёт. Малфой выглядит жалко. Будто он вымотан до предела. – Рон, – негромко окликает Джинни, не отрывая взгляда от уставших и, Мерлин и Моргана, отчаянных серых глаз, но тот не слышит, продолжает ругаться на Малфоя, стараясь его выгнать, и даже не понимает, что его никто не слушает. – Рон, – повторяет она, повысив голос, и брат, наконец, поворачивается к ней. – Что-то случилось? – он подозрительно косится на Малфоя, а тот только склоняет голову к плечу и спокойно смотрит в ответ. Он напоминает Джинни затаившуюся змею, такой же холодный и невозмутимый, но затем она снова ловит его взгляд – мрачный, расчётливый и пустой. Пугающий. Словно он думает, как раскидать их всех, чтобы добраться до своей цели. Какая у него может быть цель? – Мне нужно поговорить с ним, – ровно говорит Джинни и знаком показывает Малфою пройти на кухню. Тот щурится, невероятно похожий в этот момент на Джорджа (они оба наверняка оскорбились бы таким сравнением), и подчёркнуто аккуратно обходит Рона, который застыл соляным столбом с открытым ртом. – Наедине? – выдавливает он с трудом, и Джинни едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Она уже хочет сказать что-то резкое, но её останавливает какое-то движение сзади, а в следующий момент Джинни чувствует тёплое дыхание на затылке. – Нет, – коротко говорит Джордж, и это затыкает всех. Малфой поднимает на него взгляд, кивает и всё так же молча проходит на кухню первым. Рон хмурится и выглядит таким искренне непонимающим, что Джинни смешно и почти горько. Джордж стоит рядом ещё несколько секунд, отчего на неё неожиданно накатывают расслабляющие тепло и безопасность. Она закрывает глаза, чувствуя, как становится легче, а потом он шумно выдыхает, слегка взъерошивая волосы на макушке, и идёт следом за Малфоем. Когда Джинни закрывает дверь, то сразу же накладывает Заглушающие чары. Малфой сидит за столом напротив их с Джорджем мест, прямой, будто палку проглотил, а вместо лица – ледяная маска невозмутимости, только взгляд живой и совершенно больной. Джинни на автомате наливает ему чай, ставит на стол тарелку с печеньем, потом вдруг понимает, что именно сделала, и замирает в ожидании. Джордж тоже напряжён – Джинни чувствует, как это исходит от него практически плотными волнами. Малфой смотрит ей в глаза несколько секунд, а она вдруг замечает синяки под глазами и лопнувшие капилляры и осознаёт, что все её мелкие и несущественные предположения, все крошечные детали собираются в картину, которая единственная может быть правдой. Он сжимает губы, – Джинни видит, что нижняя прокушена совсем недавно – переводит взгляд на столешницу и берёт печенье, осторожно откусывая кусочек. Джинни старается не показать того, что испытывает, когда спрашивает, не глядя на него: – Значит, это ты, – это не звучит как вопрос, и они все это понимают. Джордж не знает, о чём она, потому что Джинни не рассказывала никому о письмах, но он явно догадывается – или знает о чём-то ещё. Было ли у них что-то ещё? У Гарри и... Драко? – Нашла и догадалась? – ровно спрашивает Малфой, но она замечает какой-то внутренний надрыв, будто эта фраза значит для него больше, чем кажется. Они говорили об этом? О том, что она может узнать? Сколько Гарри лгал ей? – Он всё сжёг, – резче, чем хотелось бы, говорит Джинни и несколько секунд наслаждается искренним выражением лица Малфоя. Тот быстро берёт себя в руки, но смесь отчаяния и непонимания печатью остаётся между нахмуренных светлых бровей. – Это был я, – после паузы медленно кивает Малфой, сосредоточенно раздумывая о чём-то своём, и сдувает падающую на глаза чёлку. Джинни мимоходом думает, был ли Гарри влюблён и в этот жест тоже, и Малфой выглядит таким изящным, что мгновенно понимает, что да. – Мы переписывались недолго. В определённой степени поняли мнение друг друга по поводу войны и предшествующей ей вражды. Лицо у него в этот момент настолько спокойное и вежливое, что даже Рон понял бы, что Малфой лжёт. Лжёт о «недолго», о «поняли друг друга», о «войне и вражде». Джинни ненавидит его сейчас – за его ложь, за ложь Гарри, за то, что он изменил Гарри, отобрал его у неё, а теперь и у нормальной жизни, и эмоций так много, что сзади что-то гремит и падает с жутким треском, она даже не оборачивается посмотреть, что именно. Малфой тоже не смотрит – щурится ей в глаза, снова так напоминая Джорджа, что она даже ударить его не может. – И ровно после окончания вашей переписки он сошёл с ума? – она не знает, тихо говорит или громко, шипит или рычит, но это явно злобно и угрожающе, потому что Малфой бледнеет сильнее обычного, а чашка у него в руках вдруг трескается. – Дай мне увидеться с ним, – выдавливает он из себя почти белыми губами и встаёт, напряжённый до предела, и тогда Джинни снова видит, но теперь это собирается в жуткую разбитую картинку, от которой почти страшно. Синяки под глазами, острые скулы, полопавшиеся капилляры в глазах, искусанные до крови губы, ладони в следах от собственных ногтей, разбитые костяшки, торчащие из-под ворота ключицы и тонкие запястья – будто он не ел и не спал весь этот адский месяц. Джинни даже не знает, как назвать свою реакцию на это понимание и общий вид Малфоя, – ужас? отвращение? – и просто разглядывает едва заметно дрожащие ладони. Он цепляется за столешницу, заметив её внимание, и Джинни поворачивается к Джорджу, молча прося помощи. Он смотрит в ответ несколько секунд, кивает, и, кажется, на самом деле понимает, потому что встаёт следом и идёт к шкафчикам с алкоголем. – Я скажу ему, – негромко сообщает она Малфою. Тот смотрит мрачно, почти с ненавистью, но слушается, когда она добавляет: – Сядь. За дверьми кухни никого – то ли Рону всё равно, то ли он куда-то смылся, но это Джинни только на руку. Она пробирается наверх как можно тише, чтобы не разбудить Вальбургу, и у неё, конечно же, это получается. Она стучит в дверь и ждёт три секунды, прежде чем повернуть ключ в замке и открыть. Ей отвратительно оттого, что им приходится запирать Гарри, но иначе нельзя – вспоминать о том, как он смотрит на ножи и огонь, как он пытался шагнуть в обычный камин, просто страшно. Гарри не спит, просто сидит на кровати и улыбается, когда видит её. Джинни с трудом может сглотнуть – он выглядит таким нормальным, когда улыбается, что ей больно. – Доброе утро, – мягко говорит он, и ей очень хочется разрыдаться от этих интонаций, но она держится. Она не может не держаться, она должна, и Малфой... – Привет, Гарри, – чуть улыбается она в ответ, потому что на большее неспособна. – Вижу, ты в настроении. У меня для тебя новость.–
Я хотел бы хоть раз назвать тебя «Гарри», но это имя не лежит на языке. «Поттер» звучит так естественно и красиво, что я даже менять этого не хочу. Я бы продолжал называть тебя так, будь мы вместе. Мы не можем быть вместе. Разумеется, нет. Ты – Герой всей Британии, а я – бывший Пожиратель смерти. Ещё я Малфой, чистокровный ублюдок, которому нужны наследники. А у тебя есть Уизлетта.–
Гарри рад видеть Джинни – правда рад, что бы они ни думали. Джинни говорит, что к нему «кое-кто пришёл», и Гарри чувствует, как его улыбка сама собой становится подозрительно кривой, съезжает и не держится на лице. Он думает, что это, должно быть, какой-нибудь очередной доктор, который снова не поможет ему. Его больше не пугают галлюцинации, он привык к ним, как бы жутко это ни звучало, но отличать их от реальности всё ещё не умеет. Поэтому ему и правда тяжело – однажды он едва не шагнул в камин, потому что подумал, что тот подключён к каминной сети. Убеждать друзей в том, что он в относительно здравом уме, желания нет никакого, хотя бы потому что они не захотят понять или поймут неправильно. Гарри и так слишком устал, чтобы спорить с ними. Джинни говорит, что вернётся с гостем через минуту, и поворачивает ключ в замке один раз. Это выглядит почти как признак доверия – «надеюсь, ты ничего не натворишь, пока меня нет». Гарри не собирается. Гарри внимательно осматривает себя на предмет пятен на одежде и приглаживает волосы – даже если это доктор, нужно выглядеть прилично, он герой, в конце концов. Замок снова щёлкает – Гарри, кажется, знает этот звук наизусть, – и дверь открывается. Гарри ненавидит свои галлюцинации, всегда ненавидел, но никогда – настолько остро и болезненно. Это Драко. От его вида на Гарри непроизвольно накатывает совершенно неуместное волнение: Драко выглядит уставшим и совершенно никаким, он худой будто голодал, а губы в ссадинах, как и ладони. Так ужасно он не выглядел даже после Азкабана – после четырёх месяцев после Азкабана, – и Гарри невероятно хочет позаботиться о нём и помочь ему. Всё его существо тянется сделать это, но Драко не может быть здесь. Интересно, он видит Драко вместо врача, или же дверь вообще ещё никто не открывал? С какого места начинается сумасшествие, как найти эту грань с реальностью? – Здравствуйте, – всё же говорит Гарри, стараясь не разглядывать воображаемого Драко с неприличным вниманием. – Я прошу прощения, если Вы стоите в другом месте или Вы ниже. Как Вы, я думаю, знаете, у меня галлюцинации, и вместо Вас я вижу другого человека. Не следить за мимикой Драко не выходит – он немного хмурится в непонимании, сжимает губы, а потом делает два шага вперёд. Весь его образ кажется Гарри нервным и дёрганым, и он думает, что это может помочь. Вдруг галлюцинация исчезнет сама собой, не выдержит напора реальности? Гарри не видит Драко – галлюцинацией – уже неделю. Он не думал, что будет зависеть от этого. Он опускает взгляд и натыкается на его руки – рассматривает тонкие длинные пальцы, одинаково ровно постриженные ногти. Запястье не выглядит женским, но всё равно кажется изящным, наверняка благодаря выступающей косточке. Гарри думает: такие руки у Драко в реальности, или же это всё – плод его воображения? В его прострацию вмешивается голос Джинни, отчего Гарри возвращается: – Думаю, я оставлю вас наедине, – интонации кажутся ему упавшими, грустнее, чем обычно. Она даже не пытается притворяться, что всё хорошо. Гарри внимательно следит за её движениями: Джинни кидает странный, испытующий, почти болезненный взгляд на человека, вместо которого он видит Драко, неосознанно дёргает рукой, желая потрепать его – Гарри, конечно же, – по макушке, но почему-то сдерживается и уходит. Они молчат какое-то время, и Гарри не может сказать, сколько именно, потому что рассматривает собственную галлюцинацию. Она одновременно кажется ему слишком реалистичной и нелепо-насмешливой. Драко не позволил бы себе быть таким растрёпанным. Драко не распустил бы галстук так сильно. От Драко не пахло бы виски, у него не дрожали бы руки, на внутренней стороне его ладоней не было бы следов. Драко не выглядел бы так потерянно, будь он тут. Он бы, наверное, пожалел Гарри, но вряд ли проникся бы чем-то большим. Общение, которое было между ними, не подразумевало подобного. Человек, которого Гарри не видит, подходит ближе и вдруг опускается на колени, оказываясь с ним, сидящим на кровати, на одном уровне. – Если не секрет, – голос звучит так знакомо, что Гарри едва сдерживает порыв ударить, чтобы сорвать маску лжи, лжи, которой нет, потому что это его собственная чёртова галлюцинация, – кого ты сейчас видишь вместо меня, Гарри? Гарри ведёт от звука собственного имени. Тому нельзя было звучать этим голосом, нельзя – он рассматривает серые глаза, замечая тонкую светлую кайму вокруг расширенных зрачков и тёмную линию вокруг радужки; рассматривает недлинные загнутые ресницы, чёрные у век и светлеющие к концу; рассматривает залёгшие тенями уже немного желтоватые синяки под глазами, почти незаметные, если не присмотреться; рассматривает тонкую переносицу и совсем крошечную родинку у края левого глаза; рассматривает выразительные, несмотря на цвет, белые нахмуренные брови и тонкую, болезненную морщинку между ними и говорит: – Драко, – Гарри слегка сипит на первом слоге, но имя лежит на языке привычно, будто так и нужно. Галлюцинация неуловимо меняется в лице, отчего у него внутри что-то взрывается. Он чувствует запах: пахнет дождём и виски, и чем-то городским и тяжёлым, но есть и что-то иное – свежее, мятное, напоминающее почему-то о винограде. Гарри больше не может считать Драко кем-то другим, хоть и осознаёт фальшь происходящего разумом. Драко выдыхает, и ему хочется в этот момент сказать что-нибудь, поэтому он шепчет на грани слышимости: – Не говорите никому. Пожалуйста. Драко отводит взгляд, но быстро поднимает его снова – смотрит Гарри в глаза необычайно серьёзно и с каким-то совершенно невозможным в реальности выражением. Гарри неожиданно думает, что не хотел бы возвращаться в мир, где Драко не смотрит на него так. Где Драко не смотрит на него вообще. – Гарри... – Драко обрывает себя и говорит иначе: расслабленно, мягче, и даже не знает, что его напряжение всё равно немного заметно. – Поттер. Я не галлюцинация. Гарри смотрит на него и улыбается. Возможно, это вариант терапии такой, поддерживать сумасшествие пациента? Ему не хочется в это верить. Ему не хочется, но он верит. Драко вздыхает. Гарри рассматривает его тонкие искусанные губы и узкий подбородок, чёткую линию челюсти и аккуратное ухо. Небрежную прядку белых волос. Тень от скулы на впалой щеке. Серые со светлой каймой вокруг расширенных зрачков глаза. Драко обнимает его. Окружает запахом дождя, и виски, и мяты, душит теплом тела и прохладой тонких ладоней. И тогда Гарри понимает. – Поттер. От лица моей семьи я благодарю тебя за спасение наших жизней. Не думаю, что ты доволен тем, что так вышло, но не поблагодарить тебя будет невежливо. Я высоко ценю то, что ты попытался оправдать мою мать в глазах общественности, несмотря на то, что тебе не удалось этого сделать. Наша семья, как и подавляющая часть населения Магической и маггловской Британии, в неоплатном долгу перед тобой. Как за уничтожение Тёмного Лорда, так и за спасение моей – наследника древнего рода – жизни. Думаю, что когда-нибудь мы всё же сочтёмся. Это письмо – лишь жест. Надеюсь, что ты не будешь широко распространяться о нём.Драко Малфой.