Сломанный

Это было чем-то нормальным. По крайней мере, Чарльзу тогда так казалось. Ведь что может быть плохого в том, чтобы просто любить другого человека. Пусть этот человек и того же пола. Для него, телепата, это ничего не значило, так, просто внешняя оболочка, пусть и весьма сексуальная. Главным для него оставался разум человека. Чистый и ясный разум человека, который точно знает, чего хочет. Тогда, в те далекие шестидесятые, это покорило юного профессора. Он был мальчишкой, что встретился со своим идеалом. Ему хотелось заполучить этот идеал в свое пользование. Пусть и в весьма дружеское. И у него почти вышло. Ведь это не могло ему тогда привидиться. Нет, те горячие и жадные поцелуи и крепкие объятия в темной библиотеке были реальными. Тогда они окутывали Чарльза, обещали защиту и единение. Наверное, это были лучшие дни его жизни. Он и Эрик тогда могли часами сидеть в гостиной, а то и в спальне профессора, познавая друг друга. Тогда они оба получили то душевное тепло, ту поддержку, которую никто из них не знал ранее. А потом случилась Куба. И Эрик ушел, оставив Чарльза тонуть в собственной боли и сознаниях других людей. Были несколько лет ада и реабилитации, были вечные терки с правительством, а потом мучительная игра в прятки. Сколько же трудов они приложили с Хенком, чтобы вывезти церебро в поместье и оборудовать для него хоть какое-то помещение. Медленно погружаясь в новые заботы, организацию школы, набор учителей и поиск учеников, Чарльз стал забывать ту душевную боль, преследующую его после ухода Эрика. Правда, тот пару раз наведывался, видимо, проверял, как поживает его старый сломленный друг. Только приходил он всегда в шлеме. Не говорить. Разговаривать нормально они еще долго не могли. Срывались на крики, желали действовать. Их встречи превращались в споры. Между ними был бой, понятный только им двоим. И снова мир перевернулся. Эрик исчез на десять лет. Убийство чертового Кеннеди. Война, которая достала их на другом континенте и забрала лучших. И вся сила Чарльза не могла помочь ему вернуть тех, кто добровольно ушел на этот фронт. Хенк предложил выход. Чарльз принял это решение. Забылся, растворился в собственном горе и никчемности. Это было проще всего – оплакивать мечты, забившись в самый темный угол поместья. В этом даже был своеобразный покой. Только и ему было суждено рухнуть. Карточный домик тогдашнего существования Чарльза был разрушен грубым мужланом, который пришел просить о помощи. Освободить Эрика. Профессор смеялся, чтобы не плакать. От нервного перенапряжения, от отчаяния. Он просто душил в себе даже намек на надежду, что все может быть как прежде. Удар тогда явно помог снять избыточное напряжение. А звериный секс в самолете был тем, что нужно было им тогда. Они ломали друг друга, врезались в кожу зубами, царапались и дрались за первенство. Никакого ментального контакта, единения душ, между ними осталось только плотское желание, копившееся десять лет. Им нужна была эта разрядка, иначе самолет просто рухнул бы в воду. Чарльз лежал под обломками стадиона и спрашивал себя, почему же он снова поверил этому ебанному придурку. Хотелось поджарить собственный мозг за наивность. Он снова повелся, как девочка, которой предложил переспать главный ебарь школы. А потом ушел. Только вот Эрик вернулся тем же вечером, оправдывался, клялся, что больше не бросит, целовал горячо и желанно. А Чарльз смотрел на него потухшим взглядом, будто тот бетонный блок придавил не его ноги, а что-то отвечающее за веру в Эрика. И тогда профессор понял бы, если его друг ушел бы, бросил бы измученного и сломанного товарища, который теперь был не могущественным мутантом, а лишь обузой. Но тот остался, терпел все ночные кошмары Чарльза, обнимал крепко и успокаивал. Он хотел быть рядом. Вернул в Чарльза жизнь, заставил снова интересоваться миром вокруг и восстановить школу. Чтобы потом снова исчезнуть. Они оба предполагали, что так будет, ведь Эрик был объявлен самым опасным террористом. Когда-нибудь его догадались бы искать в поместье у Ксавьера. Кто-нибудь должен был проболтаться о том, что видел человека, похожего на самого опасного мутанта, у школы для тех самых мутантов. Это было логично. Чарльзу удалось это принять, отпустить Эрика. Ведь он знал, что тот к нему обязательно вернется.