Рагнарок Старшего Бога Евангелиона

Гегесий действительно ухватил вторую по значимости проблему гедонизма после необходимости самоограничения — всех наслаждений за жизнь всё равно не перепробуешь, будь ты хоть Крезом, а вот страданий в жизни так или иначе придется хлебнуть.

— Balduin, «Обратная сторона гедонизма».

       Идущий ниже текст может вызвать депрессивные мысли, а также несколько сумбурен.       Как всем известно, NGE был рождён депрессией Анно. РСБЕ также является плодом моей многолетней депрессии, а точнее ПТСР, который был вызван тем, что на протяжении пяти лет моя мать умирала от рака на моих глазах. Я всегда был впечатлительным и нервозным ребёнком, походы в детский сад у меня сопровождались истериками, в школе моими спутниками всегда были тревога и загрудинные боли. Я всего боялся. Мучительная болезнь и трагическая смерть матери раздолбали мою психику, потому хроническая депрессия длится у меня уже около шести лет. Вначале, когда мать умерла, у меня была апатия, которая выразилась в полном наплевательстве на моё будущее. Ну вы вот знаете эти причитания родителей «а кем ты будешь работать? а как ты что обеспечишь?» Мне на это было решительно похуй. Да и сейчас, в принципе, тоже. При жизни, моя мать была очень озабочена моим образованием, но я бросил институт, так как был просто не в состоянии воспринимать то, что говорят на парах. Я учился нормально и даже отчасти отлично до смерти матери, но потом я просто был не в состоянии воспринимать то, что говорит преподаватель. Я чувствовал себя аутистом. Отец хотел, чтобы я сдал хотя бы на «три», но я отказался: я слишком себя уважал, чтобы быть троечником — это вот унижаться перед преподавателями, чтобы он поставил мне «3», так, словно я жалкий лоботряс — а на большее сил у меня не было. Потом, когда я забил на институт, я думал, как к минимуму свести раздражающие факторы. Но у меня осталось моё собственное тело — даже будучи заперт в своей квартире — в реале у меня нет друзей — меня постоянно стал одолевать страх за собственное здоровье: тупой мешок с дерьмом, в котором заперто моё сознание, постоянно одолевает меня — меня мучают мании искать у себя симптомы тех или иных смертельных заболеваний (преимущественно онкологических), вслушиваться в него. У меня, кроме невроза, присутствует хронический гастрит, который вызывает у меня ужас — я постоянно смотрю на свой живот, мне кажется, что там начинается асцит, что там грыжи и язвы. Понятное дело, что это — порождения больной психики, она у меня такая с рождения — сколько раз я проклинал Природу за то, что она наделила меня именно такой нервной системой. Хотя в моей жизни были просветы, когда я чувствовал себя счастливым — я нигде не работаю и живу на наследство и деньги родственников, большое количество свободного времени можно потратить на удовольствия, столь мною ценимые, — но постоянная нервозность, осознание беспросветности и тленности, заставляют меня почувствовать себя стариком в двадцать четыре года. У меня нет парня, так как мои запросы в этой сфере слишком строги (а иначе у меня не встанет). Сейчас недавно говновирусом переболела моя бабушка, хотя она выжила, она стара, у неё много болячек и едва ли она много проживёт. Короче, меня ожидает ещё одна потеря. На почве переживаний за её судьбу, меня опять охватило очередное обострение — поначалу ничего нового: я опять показал себя ужасным параноиком, боящимся, что что-то случится с моим домом, когда меня нет; особый страх у меня вызывали пожарные машины, так как если она едет в сторону моего дома, меня истязает мысль, что это у меня горит дом; ужас вызывал мой живот, где мне мерещился асцит (даром, что в силу того, что у моей матери он был, я могу отличить жир от асцита); я ненавижу собственное тело или, вернее сказать, я ненавижу плоть вообще, любую органику; ощущения того, что моя жизнь кончена, что я скоро умру, стали мне давно привычны; но как итог, сейчас меня мучает, пожалуй, самая худшая из форм невроз — невроз горла — это когда мышцы горла постоянно напрягаются: меня постоянно сжимает собственное мясо при первом волнении, при лежании, при попытке расслабиться или просто тогда, когда я об этом подумаю — я даже не могу спать. Из-за всего этого моя жизнь стала кошмаром, а работоспособность упала ниже плинтуса — я не в состоянии писать историю такого объëма. Зима дурно влияет на меня, зимой вечно кто-то болеет, раньше мне было плевать на смену времён года, но сейчас я ненавижу все времена года, кроме лета. Ненавижу снег и холод за окном, из-за него я не могу спокойно гулять. Особенно мне тяжело бывает по ночам: постоянное раздражение, напряжение, отчаянная мания прислушиваться к собственному организму, который я ненавижу всеми фибрами души, страх за своё здоровье (доходящие до того, что я начинаю наносить по себе удары, просто из ненависти к этому телу), одиночество, ненависть ко всей материальной вселенной, ненависть ко всей органической природе — вот это всё у меня вместо сна. Днём из-за этого меня постоянно мучает сонливость, слабость, я не могу подняться с кровати, при этом, когда поднимаюсь, то не чувствую себя таким уж слабым, то есть эта парализация сил — следствие в первую очередь апатии. Меня в такие моменты мучает ненависть ко всему, что я делаю, даже к своему творчеству, я хочу его уничтожить, вообще всё уничтожить, что есть перед глазами! Хотелось, чтобы настали лучшие времена, чтобы я мог хотя бы чувствовать себя не столь погано. Но — это пока только пожелание на будущее.        Я писал РСБЕ для того, чтобы реализовать собственную жизнь — в противном случае моё существование виделось мне совершенно бессмысленным — и рассказать о своей боли. Сейчас я могу смело считать этот фанфик летописью своей жизни, ведь я писал его регулярно после смерти матери и до сего дня. Я могу взглянуть на главу и вспомнить обстоятельства написания. Обычно конечно я вспоминаю что-то плохое, какая была глава на счету, когда я тогда лежал в больнице, какая была глава, когда я тяжело болел этим, тем-то. Мне нравится чувство ностальгии первых глав РСБЕ, тогда я не знал, что будет дальше, это ощущение загадочности, когда я сам не знал, к чему это приведёт, кажется мне приятным вспоминанием. Но и грустным, в той же мере, так как этот опыт в прошлом. Помню, я много раз ехал по мосту и думал, что будет, если машина слетит с него, я погибну, но пусть, думал я, лишь бы быстро. Меня волновало одно: мои истории останутся недописанными. Мне было без разницы даже, что будет с родственниками, если я умру. Именно такой способ реализовать свою жизнь я выбрал. Я понимаю, что имел в виду Синдзи, когда в 24 серии сказал Каору, что до начала истории, он, Синдзи, просто существовал. Вот это моя жизнь характеризуется не иначе как «существование». Хорошо главным образом то, что оно далеко не всегда столь болезненно, как сейчас, когда тебя жмёт за горло твоё же собственное мясо. Из-за этого мне сложно быть объективным, но я постараюсь.        Я должен был выложить свои размышления о жизни, которые, как вы понимаете, не блещут оптимизмом, но я считаю их рационально обоснованными, а не банальным нытьëм. На меня оказали большое влияние такие писатели, как Говард Филлипс, Марк Твен и Маркиз де Сад. У Лавкрафта мне больше всего понравились истории из Цикла Снов, так все они в грустном тоне касались эфемерных фантазий о чудесных краях, где нет ни тени всей этой унылой тоски и мерзости повседневной жизни — надо ли говорить, что финалы там были по большей части отнюдь не апогеем добра и розовости? Однако, что касается взглядов, на меня изначально более всего повлияла повесть Марка Твена «Таинственный незнакомец» — по своему накалу пессимизма она превосходит и Лавкрафта, и Бэккера, в первую очередь потому, что гений Твен не содержит ни капли чернухи, всё в этой истории идеально выверено, пугает лишь тем, что есть в нашей жизни и посему обходится без легиона демонов и армии марширующих некропедозоофилов. Монстры и дьяволы, конечно, круты и стильны, но отвлекают от нашей с вами реальности. Они — декорация настоящего какоцентризма [1], но отнюдь не герои пьесы. Ну а некропедозоофилы так и вовсе смешны. Для «Евангелиона» «Таинственный незнакомец» тоже знаков: по словам Садамото, Каору из манги вдохновлён именно титульным героем Твена. Кроме него, на меня оказали влияние «Жюстина» и «Жульетта» — диалогия романов де Сада — речи злодеев о том, что человек одинок в этом мире, о том, что вечно преступная природа порочна — взяли меня за душу. Уже когда я писал РСБЕ во всю, на меня произвёл впечатление текст Александра Немировского «Типология сверхценных мировоззрений и религия Третьего Рейха» [2], что нашло отражение в РСБЕ. Этот же автор натолкнул меня на размышления о политике, но о них можно почитать тут [3] — в объяснении, почему я написал РВФ: РВФ — в первую очередь про политику, РСБЕ — в первую очередь про жизнь.        Мне не суждено быть популярным — мои истории канут в безвестности, подобно многим иным авторам, которые, на мой взгляд, заслужили аудиторию, таким, например, как Патрик МакКевин. Иногда, конечно, время отмщает: Лавкрафта был забыт при жизни, но получил славу после смерти, Синдзи многие пренебрежительно бранили тряпкой, пока, в наши дни, общество не оценило по достоинству тему психических болезней. Разумеется, как и всякий автор, я желаю внимания к своему творчеству, но одновременно, как можно заметить, пишу я для себя и то, что хочу. «Для себя» — это не отмазка в духе «накатать тупой сюжет», а-ля Третий-Четвëртый Ребилды, и сказать, что это «прилюдная мастурбация», которая не должна быть приятна; нет — произведение должно быть объективно хорошим, я люблю свои истории, я стараюсь над ними, как могу (мне не хватает вычитки, должного редактирования, тут ничего не поделать — история по объëму бывает выше моих сил).        Я специально ввёл и развил в историю тему ЛГБТ, так как сам гей. В первую очередь подробные и длинные постельные сцены — это мой протест против норм того общества, которое считает подобных мне — дерьмом, я вложил почти в каждую гей-сцену свою ненависть к морали этого общества, ко всем его «духовным скрепам»; подробные описания однополого траха — тут не только порнография — это яростная атака против тупой, лицемерной и двуличной идеологии, нужной только для того, чтобы сплачивать овец на основе ненависти к козлами отпущения, вроде меня, и для того, чтобы тешить тщеславие большинства, единого своими вкусами. Понятное дело, что будь геями большинство, гетеросексуальность считалась бы очередной «мерзостью перед богом». Что ж — пускай сплачиваются: я же буду заклятым врагом поборников этого диктата. Тут, как верно подметил МакКевин: для кого-то, может быть, заразен и вонюч всякий гей и этот кто-то считает, что геев надо презирать и, как учит Библия, убивать; а кто-то на основании откровений какого-нибудь очередного Макаронного монстра считает, что заразен и вонюч паче всякого гея и всякий православный и что его тоже надо убивать. А кто-то, например, может считать, что Библия зачастую врёт, как Геббельс и что, следовательно, этой брехливой книгой вполне можно подтирать свой зад (что он публично и делает). Я, гей, не сделал ничего плохого условным 95%, но если 95% решили стать врагами мне, то тогда мне не остаётся ничего иного, кроме как стать врагом им и вести с ними себя как с врагами, до конца, при необходимости я даже готов убивать за свои взгляды — будь у меня возможность убить Германа Стерлигова и Ивана Охлобыстина, авторов книги Левита, Заратустру — я бы убил их: моя рука бы не дрогнула; ведь я регулярно убиваю мух — а чем человек лучше мухи? Муха тоже хочет жить, тоже боится смерти, мухи тоже ведут войну друг с другом за еду, самок и территорию. Муха только глупее человека. Подобный подход, к слову, это причина, почему мои персонажи — заклятые противники всякого пацифизма, они с большим удовольствием убивают своих врагов и наслаждаются их предсмертной агонией — на силу и ненависть надо отвечать только силой и ненавистью. Те, кто считает, что от этого ненависти и насилия станет только больше, забывают, что само устройство мира создано таким образом, чтобы генерировать ненависть и насилие: Царь этого эона прицепил к поясу меч и надел корону Тьмы. Корону Тьмы он надел на свою голову и взял меч в правую руку. Меч он взял в правую руку; он стоит здесь и истребляет своих сыновей, и его сыновья истребляют друг друга. [4] Сторонникам пацифизма следует подумать, на какой планете они вообще живут. Материальная вселенная, единственный реальный мир, это круговорот нескончаемого насилия и столь же нескончаемой ненависти — больше или меньше их стать не может, как не может стать больше или меньше воды в океане. Вопрос может стоят лишь о тактическом и стратегическом применении насилия. Это в том числе причина, почему, скажем, Охлобыстин ещё может жить — с моей точки зрения, тактически и стратегически его убийство совершенно бесполезно. Насилие далеко не всегда полезно или достаточно, но нет ничего эффективнее насилия — только благодаря тотальному насилию со стороны государства, мы стоим над кромешным хаосом. Только страх за свою шкуру вынуждает многих людей воздерживаться от зла. Пацифисты же — могут жить лишь в тепличных условиях, которые были созданы для них тотальным насилием со стороны государства. Не лицемеры ли они после этого? Вот видите, к каким вопросам мы перешли, обсуждая гейский трах.        Я также выступаю против засилья моногамии, которая всего лишь один из вариантов, и осточертевшему мне представлению о том, что секс может быть только по любви, пусть даже сколько угодно очевидно, что секс и любовь — вещи совершенно разные, идущие друг с другом только иногда. Человеку что, лень признаться, что в большинстве случаев, когда им движет влечение: он что, желает обладать предметом в силу любви к его личности, или им движет восстание плоти на внешность? Или им движет — ещё проще — желание разрядить гениталии, тогда человек мог бы трахнуть и овцу, ему лишь бы сунуть куда. Или, может быть, человек хочет совокупиться ради потакания своей гордыне, ради того, чтобы доказать, что он может?! Существует много вариантов, почему человек хочет сношаться, какого дьявола идиоты находят каким-то особым только один из них? Все, если есть желание, хотят сношаться тогда, когда им хочется, не парясь о чём-то ещё. Тогда почему бы не провозгласить такой подход открыто и как главный, душевнополезный? Проповедовать его открыто и прилюдно. Разумеется, сделав всё для предохранения. Ясное дело, если выдать автомобиль тому, кто не умеет им пользоваться, то этот человек точно кого-нибудь подавит; к сожалению, член и влагалища выдаются всем, вне зависимости от того, умеет ли человек этим пользоваться или нет.       Страдания, как верно замечал Маркиз де Сад, как ни что другое располагают к размышлениям. Я тщательно осмыслил и отверг самые частые методы и способы, которыми люди противодействуют страданиям. В первую очередь я отверг принцип, согласно которому стоит верить в лучшее, идею, что если ты борешься, то обязательно победишь. Именно поэтому мне идейно глубоко ненавистен «Гуррен-Лаганн» — тамошний архизлодей просто смешон: он мог легко убить героев сто раз, но постоянно им сливается тупо потому, что авторам надо рассказать свою эмоциональную басню. Зато мне нравится «Евангелион» — «Конец Евангелиона» — прекрасная история о том, что иногда старания тщетны. Уж не знаю, хотел ли это сказать сценарист, но именно это наиболее рациональный посыл истории. Именно потому, в том числе, мне отвратителен финал ремейка — он полон неуважения к героям, которые из живых людей становятся олицетворением тараканов в голове автора: когда Синдзи вдруг олицетворяет самого Анно, Мари — которой было плевать на Синдзи два фильма до этого — олицетворением жены сценариста, Каору, Рей и Аска вообще вдруг олицетворяют некое прошлое, от которого надо убежать — возмутительное неуважение бросить их; не говоря уже о том, что в сюжете все проблемы опять решили какой-то магией — взмахнули обезьяньей лапкой — и на тебе: новый мир, новые люди, где всё гладко и красиво. Впрочем, не будем об этом апогее бездарности.       Эта идея о том, что упорный труд всё перетрёт просто смешна: когда моя мать умирала от рака, я страдал в том числе от чувства собственной беспомощности — мой самый близкий мне человек страдал и умирал, а я ничего не мог с этим сделать. Не существовало силы в этом мире, чтобы спасти её. Моя мать боролась до конца, но у неё была какая-то очень агрессивная форма рака — рак вырабатывал иммунитет к химиотерапии всякий раз, тем сама вся борьба только растягивала мучения. Единственное, что я мог бы сделать, это задушить её подушкой. Но у меня не хватило решимости, когда она просила меня об этом. Я жалею, что не сделал этого. Но меня извиняет тот факт, что я был сильно психически истощён, меня не хватило на этот шаг. Отсюда я понял, что возможности человека, прежде всего волевые, психически, очень ограничены. Моя нервозность проявляется в том числе в том, что я иногда дохожу до состояния аффекта — я начинаю громко ругаться матом, в том числе на близких людей. В такие моменты я не чувствую над собой контроля. Я могу контролировать свои физические действия, но вот слова мне уже не подвластны, что, впрочем, хорошо — пусть хоть так выходит напряжение. Я помню также, как я был морально убит много раз всей этой ситуацией. И вот, это сила человека. Предел нашей решимости и воли. Не даром в моей истории герои побеждают своих самых сильных врагов только, находясь в состоянии гнева и отчаяния, когда только борьба загнанного в угол зверя помогает им победить. Именно этим мне импонирует Синдзи — он побеждал чудовищ, только находясь в гневе и отчаянии — он не читал речей и не бахвалился — а невежественный зритель считал его тряпкой.        Что касается такого способа противодействия страданию, как буддийское безразличие, то есть, когда ты работаешь над своей психикой, чтобы свести к минимуму то, что тебя провоцирует: такой способ, увы, невозможен для человека — ты не можешь контролировать возникновение эмоций, их силу и степень. Даже если ты с виду спокоен, тебе больно. Во многих культурах восхваляется могучий мужчина, который и бровью не поведёт, когда позади разорвётся снаряд. Но такая внешняя невозмутимость — следствие отнюдь не отсутствия эмоций, а следствие самоконтроля. Он, однако, не спасает от самой боли, если тебя мучает страх, он всяко тебя мучает, просто ты не впадаешь в панику. Внутреннее хладнокровие в такой ситуации — следствие патологии. Скажем, как я говорил выше, из отчаяния можно черпать силу. Когда ты отчаялся, тебе становится действительно безразлична даже жизнь. Я не могу находиться в таком умонастроении всё время, рано или поздно оно заканчивается, потом опять начинается новый приступ страха за что-то. Сейчас меня не волнует моё будущее именно потому, что я настолько отчаялся в этой жизни, что не боюсь враждебной неизвестности. Отчаяние подобного рода как раз есть подлинное средство избавления от душевной боли. Когда я страдаю паническими атаками, мысли о неизбежной смерти и дерьмовости жизни, как явления, избавляют меня от страха и даже позволяют ощутить некоторую внутреннюю свободу: я перестаю бояться потерять жизнь, если понимаю, что она будет мною потеряна, я перестаю дорожить ею, если понимаю, что она дурна в целом. В моей истории это показано на примере Мари — девушка абсолютно осознала, что старания человека тщетны, потому она более не переживает о судьбе мира, о судьбе других людей и даже о собственной жизни — вместо этого она решила делать, что должна, понимая, что не стоит париться из-за риска поражения, потому что поражение рано или поздно настанет. Мари спокойно отдаётся лесбиянству, наслаждению и ей совершенно наплевать на мнения окружающих. Героизм Мари в бою основан на осознании его тщетности, а просто поднять руки ей, видимо, гордость не позволяет. Обратите внимание, как я раскрыл Мари, в отличие от авторов исходника. Ещё сила апатии хорошо было показана на примере Каору — человек, которому безразлична своя судьба, человек без воли к жизни. В моей истории Каору обретает смысл жизни благодаря любви к Синдзи, но он по-прежнему не видит отдельного смысла в своей жизни (кроме как дарить радость Синдзи), чем объясняется его отсутствие страха и проистекающее от этого геройство — Каору не ценит себя самого, он знает, что жизнь — мучительная и безразличная тоска, потому, если ты с ней расстанешься, это будет избавление от зла.       В моей истории также подобного рода отчаяние разделяет Тодзи — когда парень теряет сестру, он теряет волю к жизни, жизнь кажется ему серым мучением, в конце концов Тодзи даже убивает в состоянии аффекта собственного отца. Конечно, благодаря друзьям, которые его любят, Тодзи восстанавливается отчасти, но он всё равно ощущает иногда себя просто машиной, которая двигается, но не живёт — это расстройство личности, в том числе помогает ему избавиться от душевной боли — ощущая себя машиной, он притупляет душевную боль. Если Мари отдаётся безудержному веселью, то Тодзи становится покорным ситуации и готовым принять болезненное — нет, ради друзей он готов бороться, но это не единственное, на что он готов: Тодзи, как я много раз акцентировал, но что, вероятно, прошло мимо внимания читателей, очень покорен в сексуальных сценах — Тодзи, от людей, которых он любит, совершенно покорно и исполнительно принимает положения, которые они хотят: особенно это наглядно видно, когда Тодзи позволяет Синдзи себя содомировать. В нормальном состоянии Тодзи, как гетеросексуальный парень, не стал бы этого делать. В его случае секс с мужчинами — следствие психотрамвы. Не знаю, насколько это очевидно, но, думаю, многие увидели в отношениях Тодзи с другими парнями только моё желание описать побольше гомосексуальных сцене, что, чего греха таить, в половину так, но только в половину.        Рей похожа на Каору — её холодность и безразличие — та же стезя, вот почему мне ближе не эмоционально-показательная Рей, которую любят фанаты, а холодная и стоическая Рей из «Конца Евангелиона» — именно Рей запускает конец света, ей в душе в высшей степени настолько апатично, что даже жизнь всего человечества не трогает ей сердце. Здесь мне вспоминается та идиотская идея, призванная оправдать страдания, что, мол, они делают людей добрее — нихуя: например, страдания делают тебя раздражительным и апатичным, как раз безразличным к чужим страданиям — отчаяние рождается из страданий, апатия рождается из отчаяния, а апатия — это наплевательство на чужие страдания, в том числе. Я хотел ясно показать это. Каору, как это хорошо показано в оригинален, полностью пренебрёг страданиями Синдзи во имя своего желания уйти из жизни, тем самым окончательно сломав Синдзи. В моей истории Тодзи, оказавшись в отчаяние, пренебрегает чувствами своей возлюбленной, отстраняется от неё, думая только о своих страданиях.        Следующим суждением будет утверждение, что следует «просто жить». То есть не рефлексировать. Человек тем и особенен, что не рефлексировать он не может. Особенно это невозможно, когда на тебя сыплются страдания. В моей истории Виктор Северов упрекает Каору за излишнюю рефлексию, как он обычно упрекает интеллигентов за манеру зацикливаться на себе. Каору признаёт, что, возможно, Виктор прав, обращая внимание, что глупые могут быть счастливыми благодаря тому, что избавлены от последствий интеллектуальной деятельности. Виктор, однако, действительно поддерживает психическую стабильность благодаря тому, что не позволяет себе зацикливаться на ряде вещей, вместо этого он выплёскивает эмоциональное напряжение иначе — он самоутверждается в критике других, но он достаточно адекватен, чтобы критиковать, обычно, за дело; он выкладывается в понты, то есть его волнует тот образ самого себя, который он создаёт у себя в голове. Виктор никогда не приписывает себе излишнего превосходства, но это в первую очередь для того, чтобы оправдать неудачи. Виктор много и быстро мыслит, выкладывая энергию именно в это. Он действительно склонен сопротивляться отчаянию в силу характера. В конце концов, подобно Мари, Виктор признаёт её подход к делу — он самоутверждается на идее делать должное, отрешаясь от итога. Персонаж он, как вы понимаете, не менее интересный, чем остальные герои «Евы» — и то, что придумал его не Анно, добавляет мне гордости за нацию. Я только его обработал и приспособил под нужды своей истории. Например, чтобы подчеркнуть характер Виктора, я добавил ему чувства к Каору. Виктор испытывает напряжение от своего влечения, когда он реализует его в конце концов, так как аскетизм ему чужд, то вынужден оправдаться — в глазах самого Виктора, идеальный он — не должен зашквариться — мол, «один раз — не пидорас», «если я сверху, то это не зашквар», «это не серьёзно» — но Виктор уже вкусил сладкий плод гомосексуализма (здесь я, как можно заметить, высмеиваю такую сторону гомофобии, как неуверенность в собственной стойкости к соблазну подсесть на мужской член), посему ему становится ясно, что отрицать это — нелепо. Но Виктор не впадает в гейагнст, так как гейагнст — удел рефлексирующих нытиков — Виктор просто смиряется с тем, что он теперь — бисексуал.        Рационализация — ещё один способ облегчить свои мучения, к которому прибегает человек. Суть этого способа заключается в том, что человек доказывает сам себе, что причины его волнения и боли — неразумны, не стоят того. Тем самым человек легче воспринимает неудачи, либо вообще перестаёт считать некоторые вещи поводом для беспокойства. Человек дотошно объясняет себе, что поводов для волнения нет, что они надуманы. Наиболее яркий пример такого суждения — смерти не стоит бояться, потому что смерть — это конец существования, который ты даже не осознаешь — в формулировке Эпикура: «Смерть не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет». Наиболее заметный пример рационализации можно наблюдать на примере рассуждений Синдзи о том, что можно как угодно ебаться, если это не причиняет вреда — это способ борьбы с неуверенностью по поводу собственной нетрадиционной ориентации. В оригинале этого не было, потому что это взято от меня — я должен был избавить себя от внутренней гомофобии, а также ответить на внешнюю, потому эти рассуждения — мои. Также оно — повод сделать Синдзи в моей версии более рациональным. Другой, весьма наглядный пример рациональной терапии, это когда злодеи Маркиза де Сада оправдывают своё отвратительное поведение, разумеется, это плод рефлексии и самого де Сада. В РСБЕ эта манера воссоздана на примерах Аски и её отца, когда они заглушают совесть подобного рода чисто злодейской рационализацией.        Но, если человек не может не предаваться рефлексии, то, чтобы спасти себя от страданий, наиболее возможный для него метод — это смотреть на всё с «космической точки зрения». Именно такой подход к жизни практиковал Лавкрафт, его в РСБЕ выражает Рэндольф Картер, который альтер-эго Лавкрафта. Его также придерживаются Соломон и Ньярлатхотеп, хотя последний самодостаточен, ему это не обязательно. Такого рода подход является по сути крайней рациональной терапией. Суть его заключается в том, чтобы смотреть на себя извне, оценивать себя как бы с позиции громадного мироздания. «Всë — суета». В таком случае утрачивают идейную и эмоциональную значимость наши поводы для страдания, все наши личные неудачи и особенно, неудачи в социальном статусе. Какая разница, какую роль ты занимаешь среди людей, если все люди — ничто перед Вселенной. Именно так Синдзи оправдывает своё неудачество, когда ещё в первой главе смотрит из окна небоскрёба и думает о людях, как о муравьях. Космический подход прежде всего эффективен для утешения тех, кто не имеет социального статуса или разочаровался в обществе.       Теперь рассмотрим ещё один подход, который предлагают нам массовые религии — это поклонение и приобщение к Божеству. Это касается иудаизма, христианства, ислама, платонизма, неоплатонизма, индуизма и т.д. Вот когда верующие называют себя «рабами Божьими», то это не самоуничижение, точнее не только самоуничижение чисто ритуального характера, это возвышение над любой людской властью в смысле «я служу величайшей силе во Вселенной — а ты кто мне, Цезарь?» Когда христиане популяризировали за собой эту фразу, они жили под тягостной властью порочных князьков, потому, чтобы отрешиться от их зла, они стали культивировать мысль, что они дескать не какие-то жалкие людишки на фоне царей — они — собственность величайшего существа. Как вы могли уже догадаться, этот способ избавиться от страданий, отдать себя Божеству, отнюдь мною не котируются. Даже не потому, что я не верю в богов, а потому что устройство нашей жизни и нашего мира говорит о том, что это Божество — если оно есть — сущность сугубо злая или безразличная. Будучи не в силах оправдать Бога логически, верующие в него заявили, что эти страдания — испытания: те, кто их не пройдут — станут жертвой вечных мук, а те, кто пройдут — получат медовые коврижки от Божества. Серьёзно? Считать, что Божество, которое пытает тебя на протяжении жизни, желает тебе добра, что оно что-то, чему надо отдать всего себя — что это как не безумие? Если этот Демиург существует, то самим устройством мира он показал свою порочность, потому мнить, что такой Бог — благ — чистое безумие. Эта идея также проходит в моей истории красной нитью, показывая, до чего доходят те, кто отдали всего себя заведомо полностью порочному Божеству, и что с ними будет. Верующий в такого в Бога человек подобен узнику концлагеря, который убедил себя, что Гитлер на самом деле добрый, а в газовой камере находятся медовые коврижки. Очевидно, эта религиозная вера — безумие, навязчивая бредовая идея, вызванная страданиями, отчаянием или страхом перед ними: недаром верующие в Бога люди любят повторять, что их жизнь тщетна, если их вера ложна. В моей истории это показано на примере SEELE — жители Иудеи первого века, эти люди дошли до полного отчаяния на фоне смуты, краха страны и Иудейской войны — в конце концов у них не осталось ничего в этом мире, и тогда они поклялись в верности Йог-Сототу и Ньярлатхотепу, чтобы двигать миссию по уничтожению мира — тут я уже раскрываю тему эсхатологического онанизма. Но в первую очередь такой Бог чудовищен именно тем, что он обладает безграничным правом подвергнуть человека всякой муке и он не имеет никаких обязательств перед человеком, как прекрасно показано в Книге Иова: собственно Ньярлатхотеп — и есть тот Бог, которого нам предлагают мировые религии — если снять с его образа всю эту сладкоречивую бессмыслицу про любовь и всепрощение.        У меня присутствует ОКР — Обсессивно-компульсивное расстройство. Это состояние проявляется обычно в виде навязчивых и неприятных мыслей, обычно провокационного, пугающего содержания. Это могут быть воспоминания о былых неудачах, смакование их в уме, с которым я справляюсь усилием воли «очищая сознание». Обычно для того, чтобы справиться с ними, я могу озвучивать кодовые и бессмысленные фразы. Сами прилипающие на язык фразы также являются признаком ОКР (моим любимым словом является слово «содомия», оно также мне очень нравится чисто по звучанию и вызывает сугубо позитивный оттенок). У меня очень богатая фантазия, в чём вы, наверное, могли уже убедиться. Это выражается в ОКР: иногда мне приходит мысль, что я отправился в иной отрезок времени; иногда мне кажется, что где-то установлены боевые лазеры, призванные меня убить. В т.ч. у меня присутствует ОКР околорелигиозного толка: мне бредится, что жизнью моей управляет некая сила, бог или судьба, в той или иной степени она разумна, и эта сила хочет меня наказать за неуважение к себе или же просто так навредить. Это типичный симптом. Раньше я совершал всякие ритуалы, чтобы успокоиться — вплоть до того, что я крестил унитаз, куда хотел испражниться (типичное поведение больных религиозным ОКР — везде совершать ритуалы). Сейчас, когда я сознательный атеист, ОКР продолжает меня преследовать уже больше в сфере «нужно раз десять проверить, выключил ли я воду». После того как мои трубы в ванной совершенно предательски прохудились — в них образовалась огромная дыра — я затопил соседей, мой страх неудачи стал ещё более навязчивым. Наиболее интересным, очевидно, тут является религиозный страх — мне достаточно прочитать текст любой религии, где описывается загробный ад для грешников, чтобы испугаться с мыслями «а вдруг атеизм ложен и я попаду в ад». Как мы понимаем, боги всех религий ненавидят геев и тех, кто не занят вылизыванием им седалищ. К счастью, я рационалист, я знаю, что 1) все эти религии бездоказательны; 2) даже если бы я начал из страха вылизывать седалище божеству, то какому именно? Ахурамазда, Аллах, Зерван, буддийский пантеон — наказания у них у всех страшные — муки в азиатском аду, пожалуй, впечатляют больше проповедей Мухаммеда или фантазий Данте, — но это взаимоисключающие верования — таким образом, нет смысла выбирать между ними; 3) наконец, если эти боги действительно таковы, то есть готовы пытать кого-то вечно за секс во время менструаций или за неуважение к себе, это значит, что все они — абсолютное зло, а если они — абсолютное зло, то нелепо надеяться избежать ужасной участи — такие существа по своей природе не упустят замучить тебя (а всякие обещания рая мыслятся не более чем, самонадеянная попытка играть в карты с шулером). Для того, чтобы попасть в рай, надо любить этих богов или во всяком случае считать хорошими, но я-то вижу, сколько порочны эти боги по самой своей идее: так что даже если бы рай существовал, мне невозможно туда попасть, так как вы же не можете начать считать Чикатило добрым сознательным усилием воли? Таким образом, я не вижу ни тени смысла тратить время на эти химеры, которые мне потому в высшей степени отвратительны — тем паче, что самое смешное, эти религии, как правило, исключают всякую свободу воли: если богам заранее известны твои поступки, то, следовательно, нет шанса что-то изменить, ты от рождения игрушка великой и враждебной тебе силы, стоящей над тобой, и ввергающей тебя в страдания. Как можно заметить, эту форму моего страха куда интереснее анализировать, а самый первый шаг к тому, чтобы побороть страх, это описать его. Ньярлатхотеп, центральный антагонист, как он представлен в РСБЕ, является сублимацией моего ужаса перед божественным — абсолютно безжалостное, наглое, высокомерное и снисходительно-презрительное высшее существо; высшее зло, Ньярлатхотеп не утруждает себя тем, чтобы раздавать награды и кары, он неизмеримо выше этого; вместо он манипулирует судьбой своих жертв, чтобы привести тех к абсолютному отчаянию, сея смерть, хаос и разрушения всем вокруг. Делает это Ньярлатхотеп без какой-нибудь значимой цели, просто, чтобы позабавить себя мимолётным образом, тем самым достигая пика своего презрения к людской жизни, которую он ломает не из ненависти или потребности, а из глубочайшего пренебрежения ею. Если карикатурный дьявол — переполненное злобой существо, одержимое стремлением делать зло ради зла, то Ньярлатхотеп — Бог — потому он не переполнен и не одержим чем-либо, он не питает ненависти к жертвам, лишь — холодное и даже в чём-то снисходительное презрение, Ньярлатхотеп всегда спокоен и делает зло столь же духовно просто, как вы шмыгаете носом. Вот каким должно быть Высшее зло, которое олицетворяет собой весь Вселенский порядок, которому подвластны судьбы всех людей.       Наконец — одна из моих главных тем — апокалиптическая мания — дойдя до точки кипения, человек проникается ненавистью к миру, и сам становится источником разрушения. Ненависть и отчаяние выливаются в стремление мстить всему миру за себя. Синдзи был избран самим Ньярлатхотепом, чтобы обрушить Армагеддон именно на этом душевном порыве. Его отец — Гендо — ведёт себе не лучше: стремление командующего уничтожить мир также завязано на мести всему свету и лично Богу. SEELE же Богу отдали всех себя, чтобы Бог мог дать им законное право реализовать свою ненависть к миропорядку: Кил Лоренц, он же апостол Иоанн, достигает высшей точки духовного экстаза, когда ядерное оружие опустошает страны Восточной Азии — потому что пророк Апокалипсиса видит в этих массовых смертях отмщение за своё отчаяние. SEELE похожи на некоторых главных героев тем, что отчаяние, разочарование в жизни дают и им тоже силы для борьбы, но силы эти и борьбу они ведут со всеми миром, столь же не боясь смерти. Наконец в последней главе к ним прибавился Мелькор — он любит каждое живое существо, осознание, что они все обречены на страдание, вызвали у Мелькора манию положить конец этим страданиям.        В большинстве историй апокалиптические маньяки, это какие-то карикатурные злодеи, вроде Алого Короля у Стивена Кинга или канонического Мелькора. В то время как желание уничтожить мир скорее будет иметь благородные причины. Мания разрушить мир — известна мне очень хорошо. Я сам периодически испытываю жажду уничтожить жизнь на Земле. Обычно это случатся, когда я читаю об убийствах или жестокости по отношению к геям, так как я сам гей, и мне эмоционально это ближе; хотя такой же эффект бывает у меня при чтении описания случаи геноцида по политическим причинам, будь то геноцид евреев в Рейхе и армян в Турции. Меня обуревает такая ненависть к людям, которые делают это, что я ощущаю готовность убивать их, при этом мучительно. Я помню, как читал про истребление геев в Чечне, я испытал колоссальную ненависть к Кадырову и ему подобных, я хотел убить их всех, в том числе верховную власть в России, которая позволяет им это делать. Увы, это выше моих сил. Такую же ненависть я испытываю к Сралину, из него я хочу заживо вырвать кишки через задницу. Как верно заметил МакКевин: Когда эта мразь подыхает, то не очень-то она и «крута». Помню, я ещё читал про зороастризм — это такая религия, где подобные мне, то есть геи, считаются вообще демонами — некоторые люди, с точки зрения зороастризма — не люди вовсе, а демоны, то есть существа, которые якобы по своей природе зло — к ним относятся ЛГБТ и негры, а также значительная часть биосферы (включая кошек и хомяков, например). Так вот, за то, что эти зороастрийцы учат, что невинные люди — на самом деле демоны, которых надо убивать — я испытал к зороастрийцам такую сильную дозу ненависти, что хотел их убивать примерно целый день. Это наиболее сильный, на моей памяти, приступ подобного рода ненависти. Подобного рода случай, при этом, когда дело дошло до реальных убийств, мне также попался на глаз, вы можете почитать об этом тут [5]. В моём случае, однако, стремление убивать тех, кто хочет из ненависти убивать и мучить таких, как я, то есть гомофобов, быстро переходит в желание уничтожить всю жизнь вообще. Дело в том, что гомофобия или ещё какой-нибудь шовинизм — это нечто столь мелкое, на что мне нет смысла вообще обращать внимание — ну убью я мелочь всякую, это не изменит ничего — смысл есть обрушить смерть лишь на общую природу нашего мира, где люди постоянно творят зло, в этом мире нельзя жить, не делая зло, все люди — это вампиры, покупающие жизнь благодаря пожиранию тех, кто слабее и глупее их, то есть животных, они, впрочем, тоже вампиры — и очень многие люди постоянно чинят друг другу зло, никак не оправданное, призванное лишь тешить людскую злобу. Главным образом это связано с тем, что люди — по своей природе — порочны, то есть тяга к насилию и садизму у нас в крови: на то мы с вами и всеядные высшие приматы. В свою очередь вся биосфера нашей планеты основана на насилии, где одни существа постоянно пожирают других. Отсюда делаем вывод, что органическая жизнь — это зло, ужасное зло, чудовищное явление само по себе. Добро — это когда вы можете прожить жизнь, никому, без необходимости, не причиняя вред, испытывая от этой жизни радость, по возможности, помогая иным организовать свою жизнь также. Зло — незаслуженные боль и страдания. Но что если самая главная причина невозможности торжества добра — это сами закономерности этого мира? Гнев является праведным тогда, когда он направлен против зла, но что если совершенно очевидно, что наш с вами мир — это зло? Мои порывы крайней ненависти, желание убивать, основаны на стремлении воздать за зло или прекратить зло, то есть неизбежно это стремление должно дойти до того, что служит источником зла, а источником зла служит весь окружающий мир в целом: таким образом, моя жажда уничтожить мир носит сугубо благородный характер, праведный гнев. Вы представьте себе существо, которое постоянно кусает само себя, но никак не сдохнет от этого, это тупое и злобное существо, его мучает голод, оно по своей природе постоянно вынуждено пожирать само себя. Одновременно это чудовище можно пожалеть, так как сама природа его такова, что оно не может быть иным. Очевидно, будет добром нанести этой твари один быстрый удар, чтобы она сдохла. Скажем, это существо — гидра, у него много голов, оно периодически эти головы само себе отгрызает, на что выростают новые головы. Понятное дело, что убить Кадырова или Сралина, это такая же глупость, как в борьбе с Демоном Жизни, отрубить сволочи только одну голову. Надо разом убить само чудовище, чтобы оно прекратило мучить само себя. Особенно это всё неприятно, когда ты сам — всего лишь одна из голов на теле адской гидры. В РСБЕ был момент, когда перед битвой между Ньярлатхотепом, он пытается манипулировать Синдзи, чтобы всё ещё заставить его обрушить на мир Армагеддон, Ползучий Хаос напоминает, насколько порочен этот мир: Синдзи отказывается обрушивать Апокалипсис только из нежелания повестись на очевидную манипуляцию. Я очень понимаю всех апокалиптических маньяков, так как сам таков. Но выше моих сил уничтожить жизнь на Земле. Я — всего лишь голова на теле гидры, я не могу убить её всю, максимум мне по силам перекусить ближайшую шею, но я не могу, даже если захожу, прикончить всю сволочь разом. Думается, такое существование — в высшей степени отвратительно ещё и потому, что нет возможности оборвать жизнь всей гидры. Мои положительные персонажи не стали апокалиптическими маньяками потому, что у них есть поддержка близких людей: у Синдзи есть Каору, у Каору — Синдзи, у Рей есть Рэндольф и так далее, однако, у меня никого нет, мои малочисленные близкие не способны меня понять, да не нужно им это, так как у них своих проблем — по горло. Моя бабушка — слишком старый человек, чтобы хорошо думать, она сама постоянно страдает от многочисленных болезней, ей скоро умирать пора — мои проблемы только ей в тягость; мой отец — откровенно сумасшедший человек (ОКР у меня по наследству от него), которого невозможно воспринимать серьёзно, а больше у меня никого нет. Наверное я бы стал апокалиптическим маньяком, будь у меня суперсилы или возможность действительно уничтожить жизнь на Земле.        Я очень многое думал о смерти. Часто, когда я засыпаю, я думаю, что сон подобен смерти. Если это так просто, значит, не стоит бояться смерти. Стоит сказать, что я лишь раз думал серьёзно о суициде: моя воля к жизни слишком велика, потому я ещё, не смотря ни на что, не выпил хлорки. Я слишком горд, чтобы позволить Демону Жизни сломать меня, я ненавижу его и меня мучит мысль, что Демон Жизни будет жить после меня. Я каждой клеткой ненавижу жизнь в том виде, в котором она существует, но я хочу жить, словом — я как та кошка, которая ест кактус, плачет, но продолжает его есть — кошка, конечно, хотела бы чтобы кактус был без иголок, но иного нет и не будет. Я чувствую в себе желание идти до конца, то есть до своей естественной смерти не смотря ни на что, я очень хочу жить. Прямо как моя мать боролась с раком до конца. Возможно, это отнюдь не к лучшему, так как этот мир не создан для хорошей жизни и мне глубоко ненавистен — возможно, мне действительно было бы проще покончить с собой. Но, как говорил один из моих хасубандо: «Жизнь слишком сильный наркотик, чтобы от него можно было вот так вот просто взять и отвыкнуть…» [6]        В качестве ещё одного, мною осуждаемого средства избавления от отчаяния, будет сверхценный подход. Юй Икари стала мнить жизнь ценностью самой по себе, потому стала исходить из той позиции, что для выживания — все средства хороши, для выживания при этом не собственного, а вообще: Юй хочет сделать таким идеальным выживальщиком Синдзи, не гнушаясь ни чем — так как возведение прикладной ценности в самоцель, в мерило смысла жизни, неизбежно повлечёт пренебрежение моралью — моего сыночку хотят изнасиловать демоны? Пусть: если это его не убьёт, то сделает сильнее. Полностью чудовищное, но по своему последовательное существо, таковой стала Юй. Тем не менее ментально это чудовище подобно богам, которые не ведают отчаяние, постигающее слабых и жалких людей.        Гедонизм — то, ради чего стоит жить, удовольствия. Герои, чтобы противопоставить страданию хоть что-то, начинают в изобилии потреблять вкусную еду и закатывать вечеринки, а иногда они балуются веществами. А какие они устраивают оргии! Им становится по итогу полностью безразличен пол партнёра — я хотел описать все оттенки сексуальности и среду, где мне, гею с высокой половой конституцией, было бы комфортно. Опять же, гедонизм героев — это описание их подхода к жизни, ответ на вопрос, для чего стоит жить и бороться, а не только сублимация моих сексуальных потребностей (хотя и это тоже). Если бывает безыдейная порнуха, от это — идейная порнуха.        Юмор — Марк Твен в «Незнакомце» прямо писал: «При всей нищете люди владеют одним бесспорно могучим оружием. Это — смех. Сила, доводы, деньги, упорство, мольбы — всё это может оказаться небесполезным в борьбе с управляющей вами гигантской ложью. На протяжении столетий вам, быть может, удастся чуть-чуть расшатать её, чуть-чуть ослабить. Но подорвать до самых корней, разнести её в прах вы сможете только при помощи смеха. Перед смехом ничто не устоит». Как можно заметить, в моей истории очень много юмора, сатиры и иронии — я высмеиваю идеологии, режимы, диктаторов, трагедии, сюжеты, художественные штампы — да что угодно. В конце концов посмеяться над страданиями, особенно над собственной трагедией — это последнее оружие в борьбе с ней. Идиоты любят напыщенный траур, в то время как смех над тщетностью бытия — удел мудрецов, я считаю.        Вот кратко всё, о чём я хотел сказать — я не знаю когда и чем закончится эта история, в которую я вложил душу. В принципе, после арки Второй битвы в Антарктиде основные линии можно считать законченными, все основные персонажи прошли своё развитие. Я продолжаю историю потому, что мне интересны дальнейшие судьбы героев. Что же касается их перспективы, то она столь же безрадостна, как и моя. Меня терзают то страхи, то апатия, то ненависть и жажда уничтожить жизнь на Земле, вот так увлекательно проходит моя жизнь. Помню, как писал автор статьи про Азатота на Anime Characters Fight вики, флейты Азатота истязают свои жертвы таким образом, что делают их не безумными, но полностью адекватными в его, Азатота, безумной вселенной.