Рагнарок Старшего Бога Евангелиона

До Чёрного понедельника, в свободное от работы время Каору Нагиса вёл жизнь бродячего музыканта. Он путешествовал по Америке, выступал на дешёвых концертах, пел и играл в дорожных барах, иногда на свадьбах или просто даже на улицах. Он обещался с разными людьми — с бомжами, мигрантами, случайными городскими прохожими, с посетителями парков. Однажды он провёл целую неделю в цыганском таборе. Каору умел общаться с разными людьми и достаточно легко входил в доверии. Потому он часто ночевал в домах у случайных знакомых. Он нигде не остановился подолгу. SEELE очень хотели, чтобы он вёл аскетическую и монашескую жизнь в тесных кельях, чтобы он всё свободное время тратил на молитвы и медитации. Каору не скрывал своё пренебрежение к подобному образу жизни. Его тянуло к свободе и SEELE не могли запретить ему. Учителя Праведности объяснили прочим сектантам, что это у Мессии такие духовные поиски, каковые непременно должны завершиться чувством глубокого отвращения к нынешнему миру. Каору совсем не думал о религии SEELE, его больше интересовало путешествие в океане людей. Каору наблюдал самые разные аспекты жизни — об этом он сочинял и пел свои песни. Хотя Каору часто улыбался, он между тем постоянно улавливал трагизм человеческой жизни. Вот он слышит, как ругаются супруги, вот он слышит, как по телевизору политики рассуждает по поводу очередной войны на Ближнем Востоке, вот он слышит плач ребёнка, который чем-то недоволен. Это всё не говоря о прочих бедах. Каору много узнал о скандалах, о маленьких человеческих трагедиях, о том, как кто-то печалится по поводу погибшего пса, о том, как у кого-то умер родственник. Однажды он встретил поющего человека, который разорился в бизнесе, стал зависим от игромании. Каору встретил ребёнка, который случайно убил свою сестру. Каору общался со старой женщиной, никому не нужной. Он встретился со священником, который каждый день исправно беседовал с прихожанами, но сам на самом деле давно не верил в Бога и вообще хотел покончить с собой от пустоты своей жизни. Каору встретил одного богатого бизнесмена, который был счастлив зарабатывать деньги, ему не было никакого дела до его бунтующих рабочих, он был счастлив. Каору довольно много общался с женщинами разного возраста, он не вступал в какие-либо половые отношения с ними — просто разговаривал и вежливо уклонялся от любовных предложений. Поначалу женщин сдерживал возраст — Каору путешествовал так с тринадцати, потому где-то по рубеж шестнадцати лет, он обходился без любовных предложений от слабого пола. Потом от рубежа шестнадцати от женщин также предложений приходило много. Каору вступал в отношения далеко не со всякими мужчинами, иногда ему просто не хотелось и было неинтересно, но, как правило, это зависело от человека и Каору сразу чувствовал, хочет он спать с этим человеком или нет. Он старался находить рослых мужчин с симпатичными лицам и хорошими членами — для этого, чтобы он мог показать им достойную акробатику в постели. На что-то иное Каору не разменивался. Если Каору приходил в новый город, то хотел найти себе парня лет от пятнадцати до тридцати, желательно — двух или трёх, чтобы наведываться к нему для пассивной роли, возможно даже каждый день. Вечером — а день тратить на свои увлечения, на поиск новых знакомых и на музыкальные представления. Иногда Каору платил мужчинам деньги. Иногда некоторые из них какое-то время путешествовали с ним. Только немногие из тех, кто его встретил, смогли понять, что имеют дело с нечеловеком. Одна встреча была особенной. Потому что она закончилась убийство. Каору убил своего любовника. Это было так: Каору вместе с парой геев-знакомых, переодевшись женщиной, явился в одно из злачных мест знаменитого квартала Кастро. Каору сразу занял место одного из главных певцов. Наркотики и алкоголь — порядочным мальчикам нечего было появляться в таком месте. Каору иногда употреблял алкоголь и наркотики сугубо за компанию — они не действовали на его организм — и он использовал свой трезвый рассудок, следя за тем, чтобы с его приятелями и собутыльниками всё оставалось в порядке. К Каору подошёл какой-то парень, в котором он почувствовал нечто… нечто было в его взгляде, что заставило сразу перевести всё внимание на него. У этого человека были особые приметы, но Каору пожелал вскоре о них забыть. Ближайшую половину ночи Каору провёл именно с ним. Этот парень был потрясающе вынослив! Каору тогда только исполнилось шестнадцать и он короче подстригся. К слову, у него никогда не было проблем с тем, чтобы попадать на вечеринки для взрослых, потому как благодаря своему взгляду Каору казался взрослее своих биологических лет и он любил ссылаться на то, что он — японец, а японцы не очень высокая нация. Каору начал с того, что снял верхнюю одежду с этого парня, куда более крупного, чем он сам. Сосал ему член, пока не получил спермой в рот, потом, продолжая держать эту сперму во рту, классически принадлежал раком, аж лил слёзы от небывалого напряжения. Каору требовал, чтобы ему щипали титьки. Короче, всё было раком да раком, потом Каору перешёл к иным позам, каковые он занимал, чтобы принимать в себя сперму. Его взяли лицом к лицу, когда он поднимал ноги — парень всё время смотрел ему в глаза и был доволен. Но кое-что во всём этом было совершено необычно. Разумеется, Каору почти никогда не сводил всё дело только к сексу. Он разговорился с этим человеком. В частности они разговорились на тему ВИЧа. Каору сказал, что у него иммунитет и что поэтому он не предохраняется. Любовник рассмеялся. — А как ты отреагируешь на то, что я заразил тебя ВИЧем нарочно? Каору благодаря своей чуткости сразу обнаружил, что это не шутка, и сменил тон на серьёзной: — <имя>, почему ты так меня ненавидишь? Каору, как оказалось, попал в точку. Он смог понять, что скрывал тот взгляд, который привлёк его внимание изначально. Ненависть. Ужасную ненависть и мстительность. Сам любовник, возможно, в любом ином случае попробовал бы замять разговор, но сейчас решил уж высказаться. — Каору, я вижу, ты парень умный, потому я расскажу тебе свою историю… Ты мне вопросы не задавай, я сам расскажу всё, что захочу. — Да, <имя>, я тебя слушаю. — Блин, — Он посмеялся, — я так часто об этом думал, придумал столько прологов и эпилогов, а сейчас… сейчас не знаю, с чего начать. Он, внезапно, даже растерялся в начале. — А ты начни с самого главного, — решил подсказать Каору. — Прям так и с главного? Окей, с главного — так с главного… Вот некоторые дарят другим счастье, любовь, красивые подарки, а я дарю другим СПИД… Нет, дурацкое начало! Давай, по классической схеме, а? Каору молча моргнул. Обнажённые, они вытягивались на постели и вели вот такой разговор. — Родился я двадцать два года назад в небольшом городке. Какой-то великий фантазëр назвал эту задницу городом: глушь, беспросветность, депрессия… Мать — алкоголичка, отца не помню. Помню только бесконечный ряд её любовников, не менее тупых и пьяных, чем она. Детство у меня было суперское — лет до пяти я думал, что меня зовут Закрой Пасть. Ну да ладно, до шестнадцати лет я там перекантовался. А потом до меня дошло, что если я хочу нормально жить, именно жить, а не существовать, мне надо перебираться в столицу. Стибрил у маман бабки (только на дорогу — я честный воришка) и кое-как до столицы добрался. Город сразил меня наповал своей красотой! Шесть лет назад я стоял на главной площади с широко открытым ртом и вовсе не думал о том, что же мне делать дальше. Я балдел от высоких домов, от добрых лиц людей, говорящих на непонятных мне языках. Хотелось броситься на шею первому встречному и разрыдаться у него на плече от радости… Но так продолжалось до вечера, пока я не захотел есть. Вид ночного города с его разноцветными огоньками меня уже не так очаровывал — мысли заглушались урчанием желудка. Первое, что пришло в голову — порыться в урнах рядом с Макдональдсом. Но меня прогнал какой-то бомж — это, как он объяснил, была его территория. Город впервые кусанул меня своими острыми зубками. Но, по сравнению с дальнейшими событиями, это был комариный укус… — Обычно людям не свойственно вот так кидать всё и приезжать в большой чужой город, — обратил внимание Каору. — Без денег, без планов… — Дык понятно, ты ж воспитывался на всëм готовом, тебе не нужно было по ночам прятаться под кроватью в ожидании, что в комнату завалится очередной мамочкин хахаль и навешает ни за что ни про что полную охапку горяченьких… Ладно, фиг с ними. Я зашëл в Макдональдс и спросил, нет ли для меня какой-нибудь работы. Даже не за деньги, просто за пожрать. Я готов был делать что угодно, лишь бы набить брюхо отрыжкой нашего американского капитализма! Но работы для меня не нашлось… Спать я решил на скамейке перед вокзалом — благо, лето начиналось. Вокзал кишел бомжами, которые постоянно стреляли то сигареты, то деньги, то ещё что-нибудь. Одет я был не по-бомжовски и казался им, наверно, рокфеллером вокзального масштаба… Желудочное ворчание меня моментом усыпило. Очнулся, когда почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Инстинктивно отмахнулся, открыл глаза и увидел перед собой огромного мужика. Он спросил, не хочу ли я пойти к нему пивка попить. Я согласился. Каору моргнул: — Я так понимаю, этот человек отнюдь не по доброте душевной решил пригласить бездомного к себе. — Думал я тогда только о жрачке. Ну или на крайняк о пиве с его двумястами пятьюдесятью килокалориями на пол-литра. Пили-ели мы долго, уже светло стало. Несмотря на хмель в башке, до меня тогда уже дошло, зачем я ему понадобился. Педик то был. Самое прикольное — я не был против его удовлетворить. Но не потому, что хотел этого. Я тогда был девственником как по женской, так и по мужской части. Гомосекс мне совсем не понравился. Да и помнил я его плохо. Единственное, что врезалось в память — острая боль, когда он входил в меня. Помню, я попросил надеть презик. Он заржал в ответ: «Ничё, если забеременеешь, дам тебе денег на аборт». Каору, вспоминая свой опыт, философски высказал: — Обычное такие молодые люди, как ты, не думают о своём бренном теле… — Ха-ха, весь прикол в том, что о здоровье я и не думал. Просто видел один раз гомопорнушку, там всё в презиках делали, вот мне и подумалось тогда, что это они от фекальных последствий предохраняются… Наутро он мне предложил у него пожить. Если я буду послушным. — Ясно. — Ну да, я должен был каждый вечер обсасывать его вонючий конец, а потом становиться раком. Не, вру, он больше любил, когда я закидывал ноги ему на плечи… — Тебе не нравилось это. — Мне нравилось то, что я был сыт, что у меня была крыша над головой. А секс… секс был просто платой за это. Не могу сказать, что мужичонка был мне противен. Он мне казался добрым Папиком… Иногда мне даже нравилось наблюдать, как он от меня тащится. Всё-таки, как ни крути, я был красивый парень… — Да ты и сейчас красивый… — Днëм я не сидел дома, пытался искать более-менее нормальную работу. Я прекрасно понимал, что моя проституция не будет вечной. Сменил несколько мест: был продавцом, мальчиком на побегушках в Макдональдсе (взяли всё-таки!) и грузчиком в супермаркете. Не мог я ужиться в коллективе, мне претила полная зависимость от шефов разных уровней. Заканчивалось всегда одним и тем же. Я посылал шефа подальше и с гордо поднятой головой отваливал. Однажды, когда мы с Папиком сидели перед телеком и посасывали вискарь, в дверь позвонили. Папик ожил: «Я забыл тебе сказать, сейчас с дочкой познакомлю». Увидев её, я сразу понял, что не могу не влюбиться. Она была старше меня на два года, но выглядела моложе. Папик, видать, просëк нашу с ней перестрелку глазами и поспешил выставить родную кровинушку за дверь. Она позвонила на следующий день и предложила встретиться. Где-то через неделю мы решили жить вместе. Она сама сняла квартиру, оставив мне только объяснения с Папиком. Дочка и понятия не имела, чем занимается её родитель. Он представил меня как сына своего друга, который уехал на год за границу. Я на всякий случай не стал говорить ему, куда и с кем я ухожу. И ей запретил. Папик воспринял всё спокойно, сказал даже, что я могу в любой момент вернуться. Я поцеловал его на прощание. Я чувствовал себя обязанным… Я просто обалдевал от неё, от каждого прикосновения к ней! Первая наша ночь не обошлась без обломов: мы, конечно, знали, куда и что надо совать, но ни с первой, ни со второй попытки у нас не получилось. Только под утро я узнал, что она была до меня невинной. Помню, я испугался крови на простыни, она же только улыбнулась и погладила меня по голове. Я, лишенный девственности теперь уже нормальным путем, чувствовал себя абсолютно счастливым человеком! — Не каждому удаётся два раза лишиться девственности, — Каору подумал о том, как он наконец избавит себя от девственности, когда натянет-таки Синдзи. Похож, он подсознательно желал каким-то образом выделить этот половой акт, потому до сего момента отдавался исключительно в пассивном виде. Впрочем, ничего иного Каору для себя и не хотел. — Первая дефлорация дала о себе знать аккурат на Рождество, — продолжал Он. — Мы сидели с ней за праздничным столом, когда она высказала предположение, что беременна. Еда застряла в глотке — у меня будет ребёнок, мой Ребёнок! Мой и её… Речь зашла об её отце, моём Папике, которого я всеми силами старался выбросить из башки. Подпив вина, она сказала, что её отец серьёзно болен, и что не мешало бы позвонить ему и поздравить с Рождеством. «А что у него?» — спросил я. «У него уже пять лет СПИД». Недоеденная индейка заплясала перед глазами, остатки вина моментом были во мне. Меня охватил приступ животного страха. Сначала с холодом по всему телу, потом с липким смердящим потом. Сославшись на боли в животе, я улëгся на кровать и всю ночь сверлил глазами стену. Под утро немного успокоился и заснул… И тут же проснулся от мысли о том, что и я, и она, и наш ребенок… Я, пожалуй, забью себе ещë один джойнт, ладно? — Конечно… — Каору встал с кровати, принёс самокрутку, даже поджёг зажигалкой. — Я не сказал ей ничего, — принял Он без слов благодарности эту самокрутку. — Я просто сдрейфил. А с Папиком решил серьёзно поговорить. Серьёзность представлялась сначала в виде перерезанного горла, потом я смилостливился до нескольких сломанных ребер, но в конце концов остановился на одном, максимум двух фингалах. Через пару дней у неё поднялась температура, и я вызвал «скорую». Ещё через пару дней, когда я пришел к ней в больницу, она встретила меня в коридоре и сходу выпалила, что у неё ВИЧ. Я не помню, как ушел оттуда… Я сдал кровь анонимно в этот же день. Звоню в клинику, а мне и говорят: «Молодой человек, я сожалею, у Вас положительный результат». Я тут же пошел в другую клинику и повторил анализ. С тем же результатом. И тогда я позвонил Папику. Он пригласил меня к себе. По дороге я заскочил домой и взял большой кухонный нож… — Дома у Папика не было оружия подходящей длины? — спросил Каору с, чисто внешне, несколько отстранившимся видом. — В аффекте я тогда был, не соображал ничего. Но пока в метро ехал, отошëл. Точнее, я испугался. Мне казалось, что весь вагон смотрит на меня, зная, что я еду убивать. Тогда-то я и понял, что толку со смерти Папика будет с гулькин хрен. Ну отомщу я ему, ну повяжут меня копы, и я не смогу мстить таким, как он… — Я так понимаю, — Каору неприязненно повёл бровями, — ты речь ведëшь… — Да, о педиках. Именно в метро я решил мстить и даже примерный план составил. Но об этом позже. Нож я выбросил у Папикова дома. Уже в прихожей выпалил ему всё. — И о ней рассказал, и о ребенке? — Нет, только о себе. Он осунулся как-то, постарел на глазах. Сказал, что сделал это из зависти к моей молодости и к моему здоровью… Каору, кажется, в этом момент проглотил нецензурное слово. Возможно, потому что никогда ими не пользовался. — …клялся, что потом тысячи раз корил себя за это, но мне его клятвы до одного места были!.. Я соображал, чего бы с него поиметь в качестве компенсации ущерба. Для начала квартирку небольшую попросил купить. Он согласился. — Добрый Папик… Каору всё же здоровым образом иронизировал. — Само в руки плывет только то, что не тонет… Уточняю — он не сразу согласился, а только после моего намëка, что я могу вякнуть доченьке, бывшей женушке и на работе (он был не последним человеком в министерстве) о его педпристрастиях. Потом, со временем, я прибрал к рукам его почти новенький «Крайслер», от которого я выпадал в осадок. Вовремя, кстати, так как Папик вскоре после этого сдох. Сам, заметь, без моей помощи. — Что его дочь? — Она, естественно, во всём винила только меня. Я, как ты уже понял, был у неё первым и на тот момент последним парнем… Ребёнка не было. С ней я так и не объяснился. Перебросились парой фраз, когда я вещи забирал. Я только и успел, что сообщить ей источник нашего общего заражения. Она забилась в истерике, ну а я ушёл, разумеется. — Ты говорил, ты любил её, — Каору чувствовал, что это один из его самых тяжёлых разговоров с людьми. — Нет, я любил её, — уверял Он. — Я люблю её до сих пор. Я даже знаю, где она сейчас живёт, но как я могу показаться ей на глаза? Окей, оставим эту тему и перейдем к педикам. Сам понимаешь, что с моей-то внешностью да ещё в крайслеровской упаковке у меня не было никаких проблем втиснуться в проститутский мир. Я удовлетворял по пять педиков за ночь. Хе, я даже и предположить до этого не мог, что моя злоба и ненависть к ним… к вам способна творить чудеса — я кончал в них по пять-шесть раз за ночь. Почти каждую ночь! И всегда без презика! — Ни у кого из них не было предосторожности? — Некоторые ломались. Но никто, подчëркиваю, ни один не устоял перед моими речами, что я хочу попробовать без резинки с ним и только с ним! Ну а большинство, особенно молодежь, сами настаивали, чтоб я их имел голяком. Иногда наркота помогает… — А как с ней обстоять дела? — Замечательно с ней. Хочешь? — У меня к ней тоже иммунитет. — Сверхчеловек прямо!.. Ну как хошь… Когда колемся, я, разумеется, колю себе первым. — Сколько человек прошло через твой, с позволения сказать, инструмент любви за всё время? — Ясен перец, я считаю. Точняк, не меньше двух тысяч. Если хотя бы половина подцепила вирус, я буду считать, что жизнь не зря проживается. — В таком случае спрашивают, — вспомнил Каору, — «мальчики кровавые в глазах не стоят?» — Стоят. Раком, ха-ха! Бывают кошмары, но всё больше с её участием. И того, который так и не родился… Каору вспомнил свои разговоры со служителями церкви: — Ты не боишься ада? — Нет! Я видел его на земле! — очень живо ответил Он. — Ты себе представить не можешь, что значит просыпаться среди ночи в лихорадке… в мокрой от пота постели… со страхом во всём теле… думать, что всё, что с тобой было, всего лишь сон… а потом медленно осознавать, что это не сон вовсе… Эта явь и есть настоящий ад! — И ты желаешь того же другим? — моргал Каору, делая сейчас даже пугающе отстранённое лицо. — Искренне желаю! — чувствовалось, что этот человек горд и уверен в себе. — Были те, кого ты пожалел? — подумал спросить Каору. — Нет! Всех голяком! И большинство мне ещё и платили за это! — посмеялся он. — Неужто тебе ни разу не нравился тот, с кем ты спишь? Не внешне даже, понятно, а просто как человек? — Пидары не люди, это — пидары, — только ответил Он. — Наоборот, — с отвращением вспомнил тут Он, — помню случай, когда я не сдержался и блеванул на спину стоящего раком старика, когда пялил его в зад. — Впечатлительный ты, — Каору подумал. — Мне всё это ты решил рассказать… — Я хочу, чтоб все знали, что есть… что был Человек, Который Творил Справедливость. Чтоб боялись и знали, что и их час близок! — так заявил Он о себе. — Ты не боишься мести? — повёл бровью Каору. — Нет, не боюсь! Настоящие террористы, пусть только сексуальные, никого не боятся! — Ты не боишься, что я убью тебя? — Нет. Каору, понятное дело, не двинулся с места. Он не выглядел сейчас как кто-то, кто думает об убийстве. — Ты не думал лечиться? Развитие этого вируса возможно остановить… — Да, я могу позволить себе если не всё, то очень многое… но я устал. Если придёт пора, и меня позовут рогатые навстречу котлам со сковородками, я не буду противиться. А они… ну если не сдохнут сразу, так ещё с десяток лет промучаются, это ещё больше по кайфу. — Ты жалеешь о чём-нибудь? — с живым интересом спросил Каору. — Нет. Я бы сожалел, если бы рассказал тебе обо всём этом до того, как переспать. Его лицо аж покраснело от злобы. От ненависти к гомосексуалистам. Каору сейчас спрятал все эмоции, но внутри у него собрался ком. — «Надо же, что у меня на сердце сейчас…» — Если ты будешь стучать копам, то у тебя не будет никаких доказательств. Я проверялся анонимно, — предупредил Он, когда Каору встал. — Я не за этим, — голый Каору сейчас исчез в дверном проёме той комнатушки, которую они делили на эту ночь, — я не намерен впутывать в ваше знакомство посторонних, особенно если учесть, что ты, <имя>, мне всё-таки доверился. Я хочу только предложить тебе кое-что. — Что? — Пусть это будет сюрприз. Выбор будет только за тобой. Каору протянул ему верёвку, которая уже была заботливо связана в петлю. — Ха-ха-ха! Как героически! Ты отважился! — сложил Он руки на груди. — <имя>, ты сказал, что ты устал. Я думаю, кто-то должен стереть тебя из этого мира, — Каору не мигал своими красными глазами и смотрел прямо в глаза собеседника. — Каору, я же сказал — я слишком ненавижу тебя, педика-кролика. Я слишком ненавижу вас. Я хочу продолжать жить пока могу, я хочу нести свой ад другим. Сколько тебе лет, Каору? — спросил Он тут. У него редко интересовались об этом парни подобного рода. — Недавно исполнилось шестнадцать. — Ха-ха! Я надеюсь, что отнял у тебя хотя бы… сколько лет жизни? Даже если ты возьмёшься за лечение, — мечтал Он. — <имя>, когда ты всю ночь был со мной, тобой двигала ненависть ко мне, — Каору обратился теперь с вопросом о происхождении той эрекции. Сам Каору получил от этого очень большое удовольствие, как мужчина в пассивной позиции. — Да, ненависть, говорю же — я ненавижу вас, педиков! Ненависть эта творит чудеса, — сказал Он. После чего отвернулся от петли, взялся за свои вещи. Каору поник лицом, стоял какие-то время, пока Он не оделся и не достиг прихожей. — Что ж — прощай! А мне пора заражать ещё… — Раз, — по слову Каору петля соскочила с руки, сама очутилась на шее этого человека. Он испугался и изумился, его лицо стало багровым. — Какого?!. — едва только смог озвучить Он. — Я — твой Ангел Смерти, — моргнул Каору с серьёзным и в то же время отстранённым взглядом. — Два. Петля завязалась сверху. — Три, — отвернулся альбинос, оставив позади своей спины болтаться в воздухе его ноги. Потекла моча, пока Он задыхаясь. Каору же сел на диван и погромче включил телевизор. Когда тело закончило двигаться, Ангел Смерти встал, коснулся груди ладонью — распылённые молекулы канули в пропасть пространства, чтобы уже никогда не собраться вместе…