Clive Barker's Jericho 2: Продолжение

      Люциус, переполненный решимостью, смело шагал по окраинным трущобам, за много сотен лет превратившимся в самую настоящую помойку: то тут, то там валялись кучи раскисшей грязи, экскрементов, самые разные гниющие части человеческого тела. Вонь стояла неимоверная, но других запахов и не знал человек, родившийся в Pyxis. По сторонам мелькали однообразные полуразваленные лачуги с тёмными окнами, в каждой из которых наверняка кто-то затаился в страхе. Крайне редкие люди, которые в какой-то степени были изувечены или изранены, шарахались по сторонам и спешили убраться с открытой местности как можно быстрее - фигура стремительно идущего навстречу парня с длинным мечом наперевес пугала их. Но Люциус не обращал на них никакого внимания, он взглядом искал легионеров, которые должны были по своему обыкновению патрулировать трущобы. Как ни странно, никого из цепных псов Викуса не было видно поблизости: вечно затянутое облаками небо не могло обеспечить хорошую видимость, накладывая на всё вокруг сумеречный отпечаток.       Прошагав до самого конца родной улицы и не встретив ни одного легионера, Люциус упёрся в большой каменистый холм, из которого местами торчали фрагменты человеческих костей и черепов. Молодая, горячая римская кровь бурлила и требовала боя, однако парень ничего не понимал - ещё никогда он не гулял так долго в гордом одиночестве, не замечаемый никем. Во всей этой пустоте вокруг был некий таинственный умысел, знак. Вопрос в том, какой именно? Люциус, имевший с детства параноидальные наклонности, ожидал засады в любую секунду и из любого куста. Он кремко сжимал рукоять меча, которым овладел к своим юным годам почти в совершенстве (отец его, владевший магией, был также искусным воином и обучил сына всем приёмам владения холодным оружием, какие только знал). Парень, желавший помахать мечом, внезапно растерялся: вокруг была лишь мёртвая тишина, нарушаемая редким порывистым ветерком. И ничего более: никто не думал выбегать из засады, никакими недоброжелателями рядом не пахло. Тут Люциусу неожиданно пришла в голову идея - получить ответы на все волновавшие его вопросы у Распятого. Распятый был одной из немногих местных "достопримечательностей", который более известен как приговорённый к вечному распятию на кресте центурион Терций Лонгин, нелюбимый и презираемый Викусом, а также всеми его прихлебателями. Но у местных жителей этот несчастный сын римского народа вызывал лишь безмолвное сочувствие, сострадание. Нетрудно догадаться, любил Терция и Люциус - ещё совсем мальчишкой он бегал к Распятому и проводил какое-то время с ним за разговорами, пока неведомые шипы не резали изнутри тело приколотого к кресту центуриона, умерщвляя на какое-то время несчастного. Не теряя времени даром, Люциус твёрдой поступью обозначил свой новый маршрут, попутно приближаясь к окраине поселения. Однообразные нищие хибары, натыканные вплотную друг к другу, теперь редели с каждым шагом. Прошмыгнув мимо самого крайнего чёрного дома, парень очутился посреди обширного пустыря, усеянного сотнями крестов. На крестах этих самым страшным образом висели распятые несчастные: их кожа была натянута прямо на деревянные подпорки, глаза давным-давно съедены червями или воронами, у кого-то были оторваны на корню ноги. Виды эти своей степенью жестокости за гранью человечного поразили бы любого, кто увидел всё это впервые. Но Люциус - человек, который родился в Pyxis, он за свои два десятка лет не видел в этой жизни ничего, кроме вечных сумерек и затянутого тучами неба, беспросветной грязи и дерьма под ногами, изуродованных от бесконечных смертей и воскрешений людей, распятых мучеников на крестах, кровожадных легионеров из личной гвардии Викуса. И парень потому относился ко всему происходившему спокойно, обыденно, хоть и не одобрял всего этого. Юная душа просила Солнца, которое никогда не видела, она хотела улыбок на красивых лицах людей, а не их искорёженные от увечий и нескончаемой боли физиономии. Нередкая импульсивность, свойственная молодым горячим головам, дополняла не по годам суровый, бойцовский характер Люциуса Крата, стоившего сотню таких, как он, тинейджеров 21 века. Так с горделивым выражением лица, на котором не дрогнул ни один мускул на всём маршруте от первого распятого мученика до последнего, он прошёл весь пустырь, за которым начиналась узкая долина между холмами. Холмы эти, нетрудно догадаться, были обычного для Pyxis происхождения: куча из накиданной почвы, человеческих костей, засохшей крови и говна. Под ногами было всё то же самое, всё это неприятно клокотало и булькало, когда человеческая нога наступала на мерзкую жижу. Впрочем, по всему этому Люциусу далеко шагать не пришлось: уже за первым поворотом он достиг точки назначения. Над ним возвышался трёхметровый деревянный крест, на котором с обратной стороны висело кряхтевшее и едва шевелившееся окровавленное тело. Обойдя его кругом, парень встретился с распятым Центурионом лицом к лицу, от которого на расстоянии двух шагов остановился и воткнул конец меча в сырую землю, за рукоять которого при этом опёрся обеими руками. В такой величественной, горделивой позе молодой Люциус обратился к распятому изуродованному туловищу в заржавелом римском шлеме: - Приветствую, мудрейший, наше провидение и глас душ наших в этом тёмном царстве лжи и порока! Я давно не навещал тебя, чему не могу найти никакое достойное оправдание... Лонгин чуть наклонил голову с потускневшими от времени глазами, чтобы лучше видеть своего собеседника, и удивительно басистым, бодрым голосом, явно не соответствующим столь потрёпанному внешнему виду, проговорил в ответ: - Ты заметно подрос и возмужал с момента нашей последней встречи, Люций. Я чую ветер больших перемен, он несёт с собою много горестей и много триумфа. - Я не понимаю тебя, - Люциус оторопел от неожиданности, - что ты имеешь в виду? - Мы окружены врагами, мы зажаты в их железных объятиях на целые тысячелетия. И даже ты, дитя, не заслуживаешь такой участи, родиться и жить в чистилище. - У меня есть меч, у меня есть любящий отец, у меня есть ты, мой лучший друг и мудрейший из всех немногих, кого знаю. Если это не счастье, тогда что ещё? - Я знаю, чувствую и разделяю твою боль по таинственно исчезнувшей матери. И знаю, что ты жаждешь отмщения Викусу за неё, за все страдания, которые он приносит этой многострадальной земле. Дух Махваш*, обитающий в огромном чреве Викуса, говорит мне - Викус не всемогущ. Он стал нервознее обычного, он предчувствует что-то нехорошее для себя. (*Махваш - ведьма, командир отряда из семерых шумерских жрецов Римской эпохи, которые остановили Викуса и Перворождённого и ценой своих жизней запечатали разрыв. Согласно архивным данным, в наказание воскресший Викус сожрал Махваш целиком, и теперь её дух живёт внутри злобного наместника. Дух Махваш является ключом, открывающим разрыв, который помогает следующим поколениям боевых магов проходить через римский временной слой. Есть предположение, что между Махваш и её бывшим соратником по отряду, Терцием Лонгиным, поддерживается телепатическая связь - предположение основано на том, что именно Махваш передала через Терция Тамплиерам, "Черному дозору" и "Иерихону" информацию о скрытом в пузе Викуса ключе к следующему временному слою. Также, ощущая телепатическую связь между Махваш и Лонгиным, Викус постоянно знает, чем занят распятый центурион и с кем он говорит - это было видно во время беседы отряда "Иерихон" с Лонгиным, которая была прервана самим Викусом, выгнавшим астральными шипами дух Джонса из тела одержимого им Лонгина. Кассус Викус попытался помешать Лонгину донести до отряда "Иерихон" информацию о ключе к следующей временной эпохе, но по счастливой случайности опоздал - Терций Лонгин успел дать наводку на Викуса, которого бойцы "Иерихона" и убили впоследствии. Судьба остальных магов, кроме Махваш и центуриона Терция Лонгина неизвестна, но об одной детали читатель уже наверняка догадался: владеющий магией старый Фестиллий, отец главного героя этого рассказа, Люциуса Крата - это выдуманный автором боец отряда шумерских демонов, соратник Махваш и Терция Лонгина, который затерялся среди других жителей Эль-Хали с целью продолжать скрытную борьбу с деяниями Викуса по мере своих сил и возможностей). - Что мне делать, Лонгин? Как я могу остановить Викуса? Но в этот момент центурион, скрючившись в неимоверных страданиях, задрожал всем телом. Его лицо исказилось, а глаза потухли: было видно, как несчастного буквально что-то разрывало изнутри, от чего он не мог произнести ни одного слова, кроме бессвязного мычания. "Викус, это он, я знаю", - про себя догадался Люциус, и на всякий случай крепче сжал в руках меч. Перед тем, как потерять сознание, Терций Лонгин успел сказать фразу, давшую большую пищу для размышлений юному воину: - "Иерихон"... Имя им - "Иерихон"... Испустив дух, центурион умер. Правда, ненадолго. Люциус невольно шарахнулся от него, отшагнув немного назад. - Иерихон? О чём он? Погоди, отец мне рассказывал о том, что есть такой город, затерянный где-то в аравийских песках... Парень терялся в догадках, как некий таинственный Иерихон поможет ему бороться с Викусом. Неожиданно за его спиной где-то у подножия широкой лестницы, круто уходившей вниз, послышался едва различимый шорох. "Легионеры", - лихорадочно пронеслось в юной голове, и Люциус, кругом оббежав крест с Центурионом, поспешил удалиться обратно по той дороге, по которой пришёл сюда. Но через метров двадцать ноги сами остановили его и отказались идти дальше. - Что я делаю? - заговорил сам с собой паренёк. - Куда бегу, от кого? От того, за чем сам пришёл сюда? Отец не простит мне эту трусость, если я просто так уйду отсюда. Да что там отец - я сам себе не прощу этого! Ударив мечом по какой-то ветхой балке, торчавшей из земли рядом, и разрубив её пополам, он добавил: - Будь, что будет. Я устал ждать. Да будет кровь! Люциус решил вернуться и проверить, что это был за шум. Хоть парень и жаждал боя, но теперь стал на удивление спокойным и рассудительным. Сохраняя самообладание, он тихо крался по краю дороги между холмами, стараясь не бряцать и не привлекать к себе внимания. "Тихо и аккуратно, тогда они не заметят моего присутствия..." Так юноша укрылся за большим камнем полтора метра высотой, от которого до площадки с распятым центурионом было рукой подать. В следующую секунду парень осторожно выглянул из-за укрытия: крест с распятым находился не более, чем в десяти метрах перед ним. Но никаких солдат Викуса и близко не было, вместо них у ног Лонгина прямо на сырой земле сидел некто в белоснежном длинном одеянии. Массивная фигура Центуриона мешала увидеть лицо неизвестного, поэтому Люциус выглянул ещё чуть-чуть. Парень был потрясён и заворожён тем, что увидел: таинственный незнакомец в белой накидке оказался самой обычной девушкой. Столь же юная, что и Люциус, она казалась необычайно красивой: распущенные тёмные волосы выбивались из-под белоснежного капюшона, а невинные глаза были опущены в землю. Сжатые губы придавали её лицу скорбное выражение, в то время как сама стройная девичья фигурка дышала изяществом, грациозностью. Незнакомка сняла капюшон и устремила свой взор наверх, желая встретиться с Терцием глазами. - Привет, Красный Великан, - раздался чуть тихий нежный голосок, сразу запавший в душу поражённому Люциусу, - я пришла к тебе... Лонгин, разумеется, ещё не успел воскреснуть, поэтому не проронил ни слова в ответ. - Помоги мне, Великан, они убили моих родителей. Что мне делать теперь? Не в силах больше сдерживать эмоции, незнакомка заревела. Она закрыла лицо ладонями, будто не желая, чтобы кто-то увидел её такой. При этом ни один мускул не дрогнул на лице Люциуса, но сердце его забилось с удвоенной быстротой: он понимал, что значит потерять хотя бы одного родителя, и поэтому всегда всей душой сопереживал любому, кого постигала такая судьба. Теперь же перед ним был человек, который по сути остался сиротой - нежная, хрупкая с виду девушка, которая всем своим прекрасным видом была обречена попасть в сексуальное рабство ненасытного Викуса. Люциус прекрасно понимал это, ведь он впервые в своей жизни увидел воочию молодую девушку - для здешних мест явление крайне редкое, едва ли не единичное. - Молю тебя, дай мне знак, что я не одна в этом мире! - незнакомка всё в такой же обречённой позе сидела перед распятым Терцием, но тот по-прежнему был без сознания. Люциус, продолжал наблюдение за происходящим из своего укрытия. Он нутром чуял: вот-вот произойдёт что-то дурное. Молодая, но крайне хорошо обученная воинскому ремеслу рука крепко сжимала рукоятку меча в ожидании. Парень ловил чутким ухом каждый подозрительный звук, ожидая появления недоброжелателей откуда угодно. "Кажется, вся эта ситуация мне что-то напоминает", - мысли одна за другой мелькали в юной, но уже познавшей мрак бытия и обременённой суровыми жизненными реалиями голове, - "парень с мечом в руке, девушка в слезах, сумрачные тени и лёгкий ветерок... Откуда же мне знакома эта история, и почему мне кажется, что со мной она уже происходила"?       Так бы Люциус и ломал голову пытаясь разгадать внезапно загаданную ему судьбой загадку, если б девушка в белом одеянии не вскочила на ноги. По всей видимости, она устала ждать ответ от безмолвного "великана", поэтому, не говоря более ни слова, повернулась спиной и, печально склонив голову, медленно побрела обратно. Люциус понял, что смотреть тут уже было не на что, поэтому отвернулся и присел прямо на сырую землю, оперевшись спиной о камень, за которым по-прежнему находился в укрытии. Парень закрыл глаза и тихо выдохнул: его терзали противоречивые чувства. В особенности не покидало его всё то же дежавю, что эта ситуация уже знакома ему. "Собственно, почему бы не выйти к ней и не расспросить её, не виделись ли мы раньше?" - Люциус пошёл в своих мыслях ещё дальше, от чего он всё меньше стал понимать себя. - "Глупости какие-то, зачем её пугать лишний раз, тут и без меня хватает всякого".       В чувство парня привёл крик девушки, донёсшийся внезапно, словно гром посреди оглушающей тишины. Выскочив из-за камня и выхватив меч из ножен, Люциус увидел следующую картину: таинственная незнакомка успела отойти лишь на несколько шагов от креста с распятым центурионом, когда перед ней буквально из ниоткуда "выросли" три здоровых легионера. С щитами, копьями, покрытые язвами и кровавыми жилами, любимцы Викуса были крайне устрашающими и омерзительными на вид. Сложно сказать, сохранили или нет своё сознание эти бесформенные кучи живого мяса, изуродованные временем, бесконечными смертями и самоистязаниями, но одно они знали точно - такая неожиданная находка точно придётся по душе их ненасытному хозяину. И один из легионеров, издав бессвязный хрип, направился за своей добычей, чтобы схватить её. Девушка, разумеется, не захотела признавать себя добычей, и всё же позволила солдату приблизиться к себе. В этот момент она неожиданно выхватила из длинного белого рукава своей туники небольшой кинжал, вонзив неприятелю прямо в глаз. Тот, изрыгнув предсмертный вопль, замертво рухнул к ногам своей убийцы. Двое других легионеров злобно зарычали и, схватив свои копья, стремительно зашагали прямо на девушку, которая, хоть и казалась на вид весьма хрупкой, беззащитной, была явно не робкого десятка и с окровавленным ножом встала в позу, ожидая встретить достойную смерть - по всей видимости, пока что первую, ведь юная брюнетка была такой чистой и невинной, не искажённой мухами и бесконечными воскрешениями. - Ррррыа-у-ыы аыыррр! - приблизившись к жертве, один из разбойников Викуса издал нечто отдалённо напоминавшее членораздельную речь и ударом копья сбил девушку с ног: та лишь ахнула и жёстко упала на землю, выронив нож. Этими животными, некогда бывших римскими солдатами, теперь руководило не желание Викусу преподнести подарок - они разъярились, словно быки, и готовы были разорвать свою жертву лишь за оказанное сопротивление. "Я умираю", - промелькнуло в голове девушки, и она, уже ничего не соображая, смутно видела, как два громадных кровавых туловища занесли над ней свои копья.       В эту секунду раздался пронзительный звук ножа, сочно впившегося в мясо - чей-то клинок насквозь пробил затылок одного из легионеров. Второй, удивлённо хрипнув, обернулся - и его отрубленная голова, словно яблоко, энергично покатилась по каменной лестнице вниз. Бездыханные солдаты, выпустив из рук щиты и копья, замертво пали на землю. Девушка, пребывавшая в шоке от случившегося, впилась глазами в виновника внезапного торжества - длинноволосый парень с окровавленным мечом в руках торжествующе и хладнокровно глядел на неё, будто совершать что-то похожее было для него привычным делом. - Кто вы? - испуганно прошептала незнакомка, недоверчиво глядя на своего неожиданного спасителя. - Пойдём со мной, здесь слишком опасно, - Люциус протянул руку, чтобы помочь ей встать, - скоро сюда нагрянут десятки, сотни этих кровожадных тварей. Девушка заметно успокоилась и позволила помочь себе подняться. Вместе они в спешном порядке двинулись обратно, в старую полуразваленную хижину, где их уже ожидал воодушевлённый старый Фестиллий. Сам же юный Люциус только теперь понял, какие сомнения терзали его совсем недавно, почему же вся эта сложившаяся ситуация была уже для него знакомой - ведь именно так, при таких нелицеприятных обстоятельствах познакомились его отец и мать.