Часть 1
2 октября 2016 г. в 17:57
Княжну Марфу с детства учили, что настоящие мужчины — сильные, а благородные дамы — слабые. Истинная дворянка должна быть нежной, милой, романтичной, нетронутой, как чайная роза с махровыми лепестками, что так любила срезать к обеду почившая матушка.
Мужчина, стоящий перед Марфой на коленях, только кажется сильным. У него ледяные пальцы и стальная выучка.
Дуэлянт, настоящий бретёр.
Убийца.
Слово, запретное для мира юной княжны; слово из грязного мира, который ну никак не должен соприкасаться с махровыми розами и наивными романами. Отец тоже казался сильным, несгибаемым, но так легко сдался перед брюшным тифом, забрав с собой мать, что уже и не понятно, кто кого победил — упрямство человека, не признающего современную медицину — страшное оружие перед лицом смерти.
Дуэлянт сжимает голову руками, говорит жуткие вещи.
Яковлев — имя как песок, просыпающийся сквозь пальцы. Оно ускользает, искажается и врёт в глаза, только титул по-настоящему реален. Он дворянин, и он тонет в себе, в своей силе, в своём смертоносном умении дуэлянта. Мужчины — сильные, а дамы — слабые, но ей как-то хватает крупиц ненависти, страха и горя, чтобы не упасть в полуобморок, не кричать от горя, кусая локотки, не биться о стеклянные стены морга, где сейчас лежит тело единственного родного человека —брата. Ей бы сломаться, но нельзя — проклятый Беклемишев ещё жив, дышит, радуется в предвкушении свадьбы.
Бретёр на коленях, и что-то совершенно женское тянет его к Марфе. Он всхлипывает задушенным рыком, срывающимся с пудренных, обескровленных губ. Тёмный человек вовсе не описание цвета кожи —ощущение, исходящее от молодого дворянина. Он ядовит порохом, паклей, сталью пуль. От него разит тьмой и выпитым портером. Он безумный ночной охотник, по неведомой причине вылезший под нескончаемый петербургский дождь. Говорят, глаза — зеркало души, только у этого мальчишки её вынули в день надругательства над матерью. Вырвали, прогнав под рядами шпицрутенов, убили, как последнюю из рода дворян Колычевых.
Когда после тебя пепел и головешки, остаётся лишь месть.
Марфа может это понять.
Холодные пальцы заядлого дуэлянта касаются тёплых ладоней княжны.
— В каждом покойнике я вижу лицо матери.
Как же это страшно. Марфа совсем не помнит лица мёртвых родителей, но проломленный череп брата будет преследовать её долгие годы. У бретёра ничего нет, у княжны — состояние, честь и благородный титул, но они до ужаса похожи, потерявшие всех, кого любили, по вине одного эгоистичного, злобного, самовлюблённого графа. Яковлев прижимается к плечу, вдыхает вкус крахмала, французского мыла и муслина. Она пахнет как любая женщина: каплей духов в ложбинке за ушком, теплом хорошего дома, кружевом и кожей ладно скроенных сапожек.
Яковлев: смерть, кровь и литры пойла для успокоения внутренних демонов
Марфа: горе в уголках рта, последняя и замученная, богатая и одинокая.
Холод и тепло рук встречаются где-то в пальцах, в ладонях. Он идёт напролом, она боится и едва не отталкивает. Они нужны друг другу: Марфа сильная, она видит его нерешительность, обуявший страх, сама раздвигает ноги, снимает платье.
Последний из Колычевых — слабый. Он уже не может быть один, уже не может противостоять простому желанию человеческого тепла, душевного понимания. Бретёр набрасывается на девушку жестоко, пальцами-пауками рвёт платье, мнёт молодую грудь. Закрывает рот, искажающийся в немом крике. Может, княжна и девственна, но ему всё равно, а ей уже надоело. Дворянин совсем не по-дворянски зажимает Марфу в углу кареты, наваливается весом, расстёгивает штаны. Глаза девушки взвиваются в небеса, она обхватывает его руками, душит паучьей хваткой, нисколько не уступая бретёру. Яковлев втрахивается в нежные бёдра, не щадит, держит ритм, заставляя обоих парить. Он вламывается в лоно, первый, единственный, кому позволено. Скребётся пальцами по девичьей груди, чуя, как отступает холодный ад наследственной трагедии.
Слова "любовь" и "нежность" не про них. Они — чудовище, слившееся воедино, их уже не распутать, не разъединить.
Сильная и слабый. Княжна и убийца.