Biting

Усок существо кусачее. И не то, чтобы жизнь его принуждала к агрессии, или что-то в этом роде. Просто он кусачая стерва, и расстроить его практически ничего не стоит. Об этом знают все, кто с ним близко знаком, и каждый из девяти человек, проживающих в непосредственной близости, может поведать скорбную историю о следах острых зубок, не сходивших по несколько недель. Усок злыдня и вредина, с ним лучше не спорить, да никто и не спорит, дураков-то нет. Усоку совершенно наплевать, насколько он близок с человеком, и если тот провинился, кара не заставит себя ждать. Младшенький Донёль, например, даже гордится своим боевым «трофеем» в виде уже едва, но всё ещё заметных вмятин на правой щеке. Чем он так раззадорил главную стерву всея общежития, Донёль решил оставить в тайне, и теперь ходит весь такой загадочный, как Леонардо Дикаприо из фильма «Выживший». Больше всех достаётся, конечно, Чинуку, но тут ему даже никто толком не сочувствует, потому что сам дурак и сам напросился. По правде говоря, добрая треть общежития ему завидует лютой завистью, потому что Усок, хоть и сучечка редкая, но красив, страшно соблазнителен и невероятно притягателен. Тем хуже для этих страдальцев то, что Ким Усок остановил свой выбор не на ком-то, а на Ким Чинуке, парне годом старше, невысоком, не самом красивом, и даже не самом популярном. Извиняет Чинука в глазах общественности только то, что он постоянно, так сказать, хронически искусан. В глазах восьмерых своих друзей, волею случая объединённых в одну компанию чем-то незримым и мало кому понятным, Чинук практически герой, потому что с его появлением на всех укусов стало заметно меньше. Больше всех достаётся, конечно, Чинуку, потому что он всегда, всегда под ударом, а ещё – всегда виноват. Априори. Усок кусается без предупреждения и довольно больно, особенно, если за уши. Укусит, смотрит, как Чинук потирает больное ухо, улыбается и тянет что-то вроде «нечего было такие большие уши отращивать». И так всегда. А ещё Усок кусает за нижнюю губу, и за верхнюю тоже, и это тоже больно, но дьявольски приятно. Он, гибкая тощая кошка, горячая настолько, что едва можно дотронуться, заползает под одеяло, устраивается сверху, усаживается удобнее, наклоняется и, сначала медленно, едва заметно, прикусывает за нижнюю губу. Тогда его надо обязательно погладить по прогнутой спине, иначе кусит сильнее, и начнёт сердиться. Чинук, наверное, немножечко мазохист, потому что для него каждый этот укус, как медалька, как подарок, как очередное напоминание о том, что эта кисонька с ним. Его кисонька. Поэтому он иногда специально, вот честно, злит. Не сильно, в меру, да и извиняться он умеет. Вот как сейчас, например, когда он не гладит где и как нужно, Усок моментально напрягает плечи и смотрит, чуть сощурившись: «тревога!», красные лампы мигают по всей базе, срочная эвакуация, вот-вот взвоет сирена. Но Чинук только улыбается и медленно облизывает губы: единственное, что вводит злую кисоньку в транс. Все же оставив пару воспитательных укусов на тех местах, которые не доступны широкой публике, Усок вытягивается на Чинуке, и смотрит, капризно надув губы. - Ты меня любишь? Чинук смеётся, немного медлит, но решает, что сейчас не до войны, и примирительно подставляет губы под заслуженный укус. - Люблю, конечно. Ещё как люблю. Усок, обычно начинающий донимать расспросами «как» и «за что», сейчас, кажется, удовлетворяется ответом, и просто кивает. Чинук трогает его волосы и улыбается, грешным делом думая, что в этот вечер получится уснуть пораньше, но Усок, естественно, не даёт расслабиться. - А я? - Что ты? - Ну, а я тебя? Люблю? Вопрос, конечно, странный, но вполне в духе Усока. Чинук думает всего секунду, а потом уверенно кивает. - Любишь, ещё как. - А сильно? Чинуку это кажется забавным и очень милым, он открывает глаза и смотрит в тёмный потолок. - Очень сильно, детка. - А за что больше всего я люблю тебя? И не кусючий совсем, ласковый, тёплый и очень удобно умещается в руках. - За то, что я терплю тебя, такую стерву. За то, что я позволяю кусаться и сердиться, когда хочется. А ещё ты любишь мой рот, и мои пальцы, и... – Ушин на этом моменте совсем не по-ушински смущённо пищит, и от этого хочется немного его подзадорить, но Чинук себя останавливает, чтобы не доводить до греха. – А ещё, за то, что я сильно-сильно тебя люблю. И я всегда с тобой. Подходит?.. Усок что-то ворчит, явно смущённый дальше некуда, возится и фырчит, а потом всё же кусает за ухо, просто так, для проформы. Совсем не больно, скорее ласково. И в этом, наверное, вся самая суть отношений в этой странной, для всех непонятной и нелогичной пары. Чинук засыпает, как заправского кота, поглаживая по затылку, там, где волосы совсем короткие. Он спит, приоткрыв рот и запрокинув голову, а Усок еще долго вот так лежит, и думает, что это очень приятно. Очень приятно – иногда быть покладистым и хорошим, а не вредным, ярким и злым. Приятно просто лежать, хоть и жарко до духоты, хоть и неудобно и спина уже затекла. Всё равно хорошо, просто вот так лежать, когда тебе семнадцать, и ты безумно влюблён, в пусть и не высокого, не самого красивого, да и не самого популярного, но в самого лучшего парня в мире. А утром всё начнётся снова, всё вернётся на свои места: он будет смотреть на всех свысока, Чинук будет отшучиваться и пытаться угодить, а потом станет податливо подставлять под злые и немного нервные укусы уши и губы. Это в университете, в одном из сотни их укромных уголков. А дома, уже вечером, после пар, в полупустой и неуютной комнате, на этой самой крохотной кровати, в душной пододеяльной жаре, можно будет снова побыть ласковым и нежным, и просто смотреть, смотреть, смотреть, как он спит. OWARI