Мандариновая считалка

Мандарин первый. Из детства. Деревянный крест – все, что осталось от мандаринового прошлого. Зажимала уши руками, закрывала глаза, чтобы не слышать, не видеть всполохов сгоравшего в рыбьем аду дома. Прижималась тщедушным, покрытым кровоподтеками и царапинами телом к жесткой палке неживого дерева. Крест-накрест, так до боли похожий на тот, на котором умирал какой-то святой. И непонятно было, то ли палка рыдала больными алыми слезами, то ли девочка никак не могла залечить свои незаживающие раны. И как бы она ни старалась, сколько бы ни приходила к одинокой могиле, слиться с ней не получалось. Если только сброситься вниз со скалы и сродниться с морской пеной, как когда-то сделала одна сказочная Русалочка. Но у Русалочки были золотые кудри и самые синие в мире глаза. У нее была надежда и жизнь после смерти. Начало из конца и новое будущее. И уж точно Русалочка не была рыжим чертенком, ворующим книги из библиотек. А у этой девочки была просто девочка. Кровавая метка, выжженная костями умерших друзей-односельчан, рабская доля и труп самого важного в мире человека под пыльными сапогами. Все остальное осталось в прошлом: под кривыми набросками первых карт, среди мандариновых садов и в объятиях ласковых рук. Гнилой обмен, совершенный во имя человека, запах сигарет которого витает уже где-то не здесь. Свобода на рабство. Счастье на горе. Улыбка на усмешку. Чтобы выжить. «Улыбайся, Нами!» Мандарин второй. Мимолетный. «Мы клянемся!» Пять ног и один бочонок. Бочонок разбился вдребезги, а пять ног «шагнули» на Гранд Лайн. Потом «пять ног» стали «девятью ногами» и водоворот приключений закрутил их, не оставляя времени на передышку. Очередное приключение заканчивалось победой и праздником. Мугивары снова были вместе. На небе сияли самые яркие звезды, и суровый мечник глотал горькое пойло, слушая песни трех катан. Когда-то в прошлом он скрещивал мечи с девочкой-волчонком и влюблялся в нее с каждым ударом стального сердца. Он смеялся, глядя смерти прямо в глаза, и выл раненым зверем, когда его мозолистые руки обжигало рукоятью белой катаны. Не его. А та, что принадлежала ему, – острая, ледяная и гордая – уже никогда не прильнет к Самому Сильному Мечнику в смертельном танце. Горло драла песня, оставляя кровавые борозды на внутренней стороне человеческой плоти. Очки закрывали слезящиеся глаза. Они слезились от дыма – черного, неяркого пламени. Храбрый Воин Моря пел о драконах, которые летают задом наперед, о миллионе последователей, о Короле Моря, побежденном щелбаном Могучего Усоппа. Но он никогда не споет о чудесной девушке с карими глазами, которая ждет его на острове, где самые красивые хризантемы. О девушке, к которой он так и не успеет вернуться. И не споет о шрамах, что покрывали его руки, когда он стоял между Морским Дозором и людьми, имен которых он так и не узнал. Он не споет и о друзьях-великанах, могилы которым сооружал в одиночестве на разрушенном Элбафе. Такое никому не нужно знать. Такое пусть останется только в его сердце. Пусть же для мира звучит лживая песня! Шипение готовящихся блюд, ароматы, витающие по камбузу, и звон посуды. Сигаретным дымом, словно дьявольской специей, пропитано полутемное помещение. Всего лишь фонарь, один, на столе. И не нужно больше света. Потому что он такой, он может заниматься любимым делом и в темноте. Запахи расскажут ему все, что нужно знать: прошлое, настоящее и будущее. Кок Мугивар – маг. Но маг особенный, творящий шедевры, чтобы никто больше не умер от голода. И Великое Море он нашел. Кто, как не маг, способен был найти море, которого нет? Ловил рыбу всех морей, курил непонятно какую пачку сигарет, давился дымом и притворялся, что соленые брызги на лице - это морская вода. А где-то в Ист Блю носили волны сгоревший Барати, и олухи-повара уже никогда не попробуют его блюд из рыб Великого Моря. Потому что они уснули. В одной братской могиле. У Чоппера шляпа в заплатках, сломан один рог и череда пациентов с незаживающими ранами в глазах. Чоппер и сам болен. Неизлечимо. И сколько бы ни зацветала сакура на голых камнях, чуда не случается. Оно ведь, чудо это, случается лишь раз в жизни и не с ними. А газета, принесшая весть с того света, утонет в пучинах безжалостных волн. Та самая газета, которая расскажет, что Докторина теперь спит вечным сном рядом с Хилулюком. Листы книг по краям обуглены, чернила почти стерты, толстые когда-то корешки - как чья-то заношенная до дыр тряпка. Тряпка-душа – с дырами, рваными, вылезшими со всех сторон нитями, с искромсанным узором, который уже не понять. А последний Понеглиф безобразной рожей смеялся ей в лицо. Громко. Открыто. Насмешливо. Издеваясь над всем, что было дорого, свято, любимо. Выцветали чернила, трухой осыпались к ногам знания, прошлые смерти и потери обесценивались всего парой фраз, начерканных на Понеглифе. Мертвом камне мертвого века. Нико Робин. Дитя Дьявола. Археолог. Просто женщина. Потерявшая мечту. Молотки и шурупы выпадают из сломанных пальцев, кровоточащее сердце почти перестает стучать – тик-так, сломанный механизм. Кола лишь поддерживает устройство движений, оставляя за порогом жизнь машины. Крик «Круто!» остался в прошлом: в Саут Блю, в Water 7, он унесся вслед за Морепоездом и словами толстого рыбочеловека: «Делай все с гордостью!». Еще немного, совсем чуть-чуть он проведет времени с Мугиварами, со своей семьей, прежде чем механическое сердце остановится. Ведь ржавая машина уже не сможет ехать вперед. У Брука только афро на костяном черепе, потрепанная скрипка с измученными струнами и улыбка, никогда не сходящая со страшного лица. У Брука пятьдесят лет одиночества в месте без солнца, разбившаяся ракушка с голосами умерших друзей и обещание, которому не суждено сбыться. Он ведь просто кости – говорящие, ходящие… мертвые. Нет мяса на них, нет сухожилий, не течет по венам кровь. Душа как-то держится – должно быть, на «тетиве» плачущей скрипки. Они исчезали. Они исчезнут. А он останется. Брук знал. «Я обещаю». Луффи обещал, и Нами улыбалась. «Улыбайся, Нами!» Мандарин третий. Любимый. У Луффи теплые, большие руки, улыбка от уха до уха и шрам под левым глазом. Луффи обожал приключения, отличался безрассудностью и не боялся смерти. Не боялся… … а Нами оставалась. - Я не уйду без тебя! Останусь здесь! С тобой! Умру с тобой!!! Но с ним умереть ей не позволили. Нельзя. Это герой хотел бы «жить долго и счастливо и умереть в один день». Но Монки Д. Луффи героем не был. Пират. От соломенной шляпы до мяса в карманах. Пират. От сожженной Акаину души до самой свободной воли на свете. Король-Пират. И с таким человеком Нами было не по пути. Не в смерть. Стояла напротив него, тонула в его глазах, чувствовала сухие, обветренные губы, глотала дыхание. И знала, что в последний раз. Что так уже не будет. И не прутья смертной камеры отделяют их друг от друга. Его выбор. Королевская воля. Ему умереть. Ей жить. Как мягким одеялом окружила ее теплая волна странной способности. Мягкая, нежная и непробиваемая. И Кошка-Воровка падала в ласковую тьму на руки Джимбею, слышала последний приказ резинового мальчишки. - Увези ее! Защищай! Всегда! Любимый. Ты ведь обещал… «Улыбайся, Нами!» Мандарин четвертый. Не живой. Выстрелы пушек, череда салютов. В круговерти праздника, на кровавых лужах казненного Короля Пиратов танцевал карнавал. В страстном алом танце кружил вихрь последних слов смеющегося в лицо смерти приговоренного. Начиналась новая эра. Еще более великая, еще более страшная. Эра пиратов. И кто-то однажды доплывет до острова с Ван Писом, чтобы стать новым Королем Пиратов. Этот кто-то тоже захочет умереть, смотря гордо вперед с широкой улыбкой на лице и громоподобным смехом. Этот кто-то тоже оставит позади все, что любил… Очень сильно любил. Но недостаточно, чтобы остаться. Недостаточно, чтобы жить. Променяет на Смерть. Разлучницу. Нами осталась, чтобы увидеть его казнь. И не пролила ни слезинки, только прижимала тонкими пальцами к своему пока еще плоскому животу соломенную шляпу. Ловила в воспоминаниях блики морских бабочек, улетающих в неизвестность и уносящих в несбывшееся память о команде Мугивар. «Подождите, бабочки! Не улетайте без меня!» - Нам пора, - голос Джимбея далеко. Джимбей еще «одна нога» среди Пиратов Соломенной Шляпы. Такая сильная, прошедшая бесчисленное число палуб, проплывшая моря и прожившая три жизни: от солдата армии Нептуна до Шичибукая, от Шичибукая до предателя, от предателя до… накама. Синего, огромного, храброго. Рыбочеловек. Герой, друг и враг. Его так много, он один. Последний, кто мог позаботиться о женщине Короля Пиратов и его нерожденном сыне. Судьба повторяется. Пират умирает с улыбкой на устах. Оставляет жену и ребенка в одиночестве. Умирает весело. Как всегда, окунаясь в очередное приключение с головой. Приключение без возврата. «Улыбайся, Нами!» Мандарин пятый. Не зацветший. Шумело спокойное море, донося до одинокого дома на безымянном острове пение гигантских китов и эхо былых приключений. Ветер теребил белые прозрачные занавески, оставляя свой мимолетный след на рыжих кудрях. Улетал, не беря с собой. С кухни плыли кисло-сладкие запахи мандариновых пирогов, и кипел чайник, танцуя балет маленьких лебедей легендарной Окамы. Когда-то воровка и пират, ныне просто женщина на пятом месяце беременности, она ждала гостей. Каждый день ждала, до рези в глазах вглядываясь в горизонт. А вдруг… Сейчас… Вот-вот… Немного… и прилетит по морю быстроходный корабль бывшего Шичибукая. И спрыгнут с палубы на землю голубоволосая принцесса, мечтающая спасти всех, и самая быстрая в мире утка. А за ними, тяжело переваливаясь, будет идти Джимбей… «Я привезу их. Обещаю». И Нами ждала, не расставаясь с письмом своих друзей, со строками, теперь написанными в ее сердце: «Мы приплывем! Жди нас, Нами!» И Нами ждала. День. Неделю. Месяц. Так долго ждала, и будет ждать вечность. Они обещали. На подоконник упала газета, птицы-почтальоны так редко долетают до забытого всеми острова. Нами, улыбаясь, взяла корреспонденцию – ей интересно, что творится в мире, о чем расскажут вновь черные буквы белой бумаги. Они обещали. Но они не приплывут. Сгорела Арабаста, утонула в зыбучем песке восстания. Желтые перья самой быстрой утки в мире разлетались по пустыне солнечными кляксами, оседая на кладбище песчаного сердца. И голубоволосая принцесса, мечтавшая спасти всех, рассталась с жизнью на эшафоте бунтовщиков. И друг-рыбочеловек не вернется к Нами на летящем паруснике – утонул в собственной крови, защищая ту, которую не смог привезти. Они обещали. Все. Не обещайте мне! Просто вернитесь. Упала к ногам шелестом печали газета. Потекли по ногам кровавые струйки. И ты, малыш, не обещай! Просто живи со мной, дыши со мной. Останься. Не останется. Ведь он так похож на отца. «Улыбайся, Нами!» Мандарин шестой. Последний. «Прощай, Санни». Превращаясь в пепел, ярко горело Солнце тысячи морей. Рушились балки, ломались мачты, тлела палуба. Он был с ней дольше всех. Последний. До конца не хотел покидать рыжеволосую накама. Но и его срок истек. «Прощай, Санни! Догоняй нашу Мерри и сумасшедшую команду. Я знаю, они плывут сейчас где-то в неведомом море. И ждут тебя, последний мой. Лети к ним, к приключениям, к целому миру». Треск пламени и плач дельфинов. В конце концов, вся ее жизнь - лишь несбывшееся обещание. Когда-то мальчишка с огромной мечтой позвал ее в море. «Нами, ты моя накама!» Когда-то зеленоволосый мечник задолжал ей миллионы белли. «Ты ведьма!» Когда-то самый трусливый лгун стал ее лучшим другом. «Нами, я больше не самый слабый!» Когда-то смешная каравелла летала вместе с ней. «Я повожу вас еще немного!» Когда-то любвеобильный кок готовил ей мандариновое варенье. «Прекрасная Нами-свааан!!!» Когда-то одна добрая принцесса пообещала ей встречу. «Я всегда буду вашей накама!» Когда-то смешная утка в кепке выиграла у нее гонку. «Крррра!!!» Когда-то робкий монстр спас ей жизнь. «Дура! Мне ни капельки не приятно!» Когда-то убийца и враг стала ей сестрой. «Рада видеть тебя, Нами-тян». Когда-то извращенец-киборг сильно был избит, называя ее противной кличкой. «Эй, девка!» Когда-то скелет с афро играл ей на скрипке. «Ту самую! Йо-хо-хо! Я сыграю ту самую!» Когда-то гордый рыбочеловек склонял перед ней голову, моля о прощении. «Я готов искупить свою вину». - На этой посудине далеко не уплывешь, - проворчал старик, но ловко спрятал за пазуху золотые белли, брошенные ему странной огневолосой женщиной... Но ведьма лишь рассмеялась и спустила паруса куцего суденышка. Море Нового Мира ждало. Как и всегда. «Улыбайся, Нами!»