Оазис среди песков

      В морозильнике снег хрустящий, на столе бумаги хрустящие: хрущу пальцами, перед тем, как садиться писать этот текст. На улице июнь подбегает к финишной ленте, на кухне пахнет гвоздикой и лавандой, лазурное небо открывается за окном, а я делаю то, что люблю, и оттого люблю всё, даже то, что не делаю. Люблю фиалки и мяту, растущие под окном, люблю ниву (её красотой и простором как воин на поле битвы сражён), люблю одинокий, уединённый путь сквозь эту поэтично покачивающую ниву. Всё люблю. Лето прекрасной незнакомкой голову мне вскружило, делаю не то, что должен, делаю, то, что хочу, что в принципе одно и то же — я должен делать то, что хочу, не больше, не меньше. А я хочу слушать звук клавиатуры при наборе текста, скрип карандаша по бумаге, изредка аплодисменты и ещё реже очаровательную лесть, комплименты и прочие никому не нужные сантименты, которые призраками будущего над моим ухом цепями лязгают. Пишу плохой текст, улыбаюсь, от жары развалился подобно тюленю, солнце порождает лень, оттого бросаю бумаги, хочу слегка потюлениться. Ем зефир и булочку всю в кунжуте, как я в веснушках, пью молоко ледяное, вот, чего я хочу: писать, отдыхать, писать, отдыхать. А всё остальное — пустое.       Но только вот незадача: мир соткал странную паутину, а я в неё попал, как треска попадает в сеть. В моей жизни фальшивый вакуум, моя жизнь — макрокосмос. Не помню, когда стал таким вот порочным гротеским юношей, как из артхаусного кино. Хожу, как контуженный. Предельно странно, что я поступил учиться, погнался за высшим образованием, потому что все поступили, все погнались, чтобы потом в общем месиве работать на работе не по призванию, в два часа ночи раздражённо пить кофе со льдом, и с тем, кого выбрал себе случайно, быть холодным, как этот лёд из кофе. Теперь мечтаю стать дезертиром, сбежать из этой опостылой игры, куда меня когда-то давно втянуло. За книгами и тетрадями я бездарно проживаю юность, и ладно бы, пусть, но я же точно знаю, чего мне от жизни надо, знаю, к чему стремлюсь, знаю, что загадываю на каждую падающую звезду и на каждую ресницу на моей щеке. Когда я стал агнцем, которого приносят в жертву системе, вместе с тысячами такими же, как я сам?       Остановлюсь либо я, либо моё сердце.       Спруту нужно убрать с меня свои щупальца: я не намерен в шестьдесят оплакивать то, как я жил в двадцать. Даже если придётся от боли, обиды тихо стонать, я продолжу менять координаты. Устал на месте стоять, я против всей этой дряни, я решился что-то в своей жизни менять, так что пора всему миру об этом дать знать, чёрт возьми! Мир был бы угрюмым, не будь в нём повстанцев, я изменю для себя бытие, в августе взвившись глянцевым танцем. Не мне пора остепениться, а остальным: что это за жизнь, когда ради диплома даёшь жизни трахать себя в очко, когда кроме работы нет ничего, что держало бы на краю моста, мимо которого каждый день ходишь по своему единственному маршруту дом-работа-работа-дом? Я лучше буду играть в чехарду с доберманами бизнесмена, чем играть в игру, которую он затеял со мной и другими мышами. Быть отличником, поступить в престижный вуз, заиметь диплом, найти работу, поиметь как можно скорее кого-нибудь кроме своей руки — блядь, да это же бутафория! Тут либо вы слепы, либо мне херувим спустил с небес озарение.       Вы не слушаете, а чтобы привлечь внимание публики, нужно сменить октаву. Наблюдать, как кто-то гарцующий кричит о себе, похоже, достало вас. Ты! Тебя правда радует эта вся тягомотина? С учёбой, работой, семьёй в двадцать и детьми в двадцать пять? Это не хуже ли подкроватных монстров, от которых тебя в детстве бросало в дрожь? — «Да так якобы надо, все живут так и счастливы». — Нет! Ложь! Они-то счастливы? Брось. Счастливы те, кто зимой собирает хворост, гнёт свою линию и не проводит газ. Они у печи сидят всей семьёй, может, с друзьями-соседями, вся их одежда — винтаж. Счастлив нищий, но такой богатый рабочий, в апельсиновой роще вечером танцующий под старенький граммофон. Не тот счастлив, у кого машина из салона, кто дрожит над каждой её царапиной, нет. Счастлив тот, у кого не гудок в машине — клаксон. Детям не надо всех этих гаджетов, счастливым детям растянуться б в траве, смотреть в небо, ну ладно, ещё им бы приставку старенькую, чтобы играя, сломали джойстик, но не было б горечи, было бы много хохота. Молодёжи страну бы объездить, сидя в фольсфагене жук, или стать пешими странниками, под розой каниной на латыни, шиповнике собачьим по-нашему сладко вздремнуть. Я буду драться с минотавром фальшивой, несчастной жизни, я смогу всё превозмочь. Но не один, мне кто-то из вас должен помочь.       Это дуэль, и я кричу: «К барьеру!»