***
В свои восемь Люси уже понимала, что она — не совсем ребенок здешних земель. В её руках свечи зажигались сами собой, чрезвычайно редкие в здешних краях пшеничные волосы, когда та касалась их в злости или раздражении, легко превращались в кудри и локоны, а люди, которым посчастливилось дотронуться до её гладкой кожи, получали от этого одно только наслаждение, скользящее по телу легким током. Её практически сразу же отправили в школу для гейш. Даже при том, что её волосы не были идеально черными, а глаза довольно маленькими и узкими, их матушка смогла увидеть в ней что-то, что в будущем могло прославить на всю Японию. Ей незачем было противиться, сбегать, потому что ни друзей, ни родных не было. Солнце только-только начинало заходить за горизонт, растворяясь в нем оттенками красного, синего и желтого. Некоторые далекие тучи будто обгорали напоследок, сменяя свои цвета с грязного белого на колоритную сангрию. Становилось заметно прохладнее, близился холодный вечер ноября, но это не мешало повседневной работе. Люси испускала изо рта пар, укрываясь «гусиной» кожей, но продолжала старательно исполнять свои обязанности. Девочка сидела на траве в саду, стирая кимоно своей «старшей сестры» — первой содержанки их матушки. Её руки болели от изнурительной работы, а в голове крутилась мысль о том, чтобы когда-нибудь сбежать. Только вот Люси отлично понимала, что никогда бы не смогла этого сделать. Сначала она посмотрела на далекую вишню, затем обратно на тазик с водой. Переводя взгляд, она заприметила темную фигуру, стоящую вдалеке. Люси бегло осмотрелась вокруг, но никого больше не увидела, пока не посмотрела на свои руки. — Как тебя зовут, малышка? — раздался голос над её головой. Это был молодой высокий парень в черных самурайских доспехах и жуткой темной мэнгу. Он присел перед ней, опираясь на одно колено, будто бы преклоняясь перед своей хозяйкой. — Я… — запнулась девочка, — меня зовут Люси. Нацу заколдованно потянулся рукой, облаченной в югакэ и тэкко, к её мокрым ладоням. Сквозь перчатки он ощущал знакомое тепло и легкий ток, исходящий от её тела; она была узнаваема даже будучи ребенком. Схватив её правую руку, он притянул её к своему лицу, чтобы та коснулась маски, но как только это произошло, девочка вырвалась и резко отстранилась, разом вдохнув полные легкие воздуха. — Почему? — У лисы девять жизней за плечами. Каждая из них — прекраснее предыдущей. В последней она обретет то, чего лишает себя сознательно все восемь прошлых — человеческие чувства. Перед её глазами мелькнула картина одновременно волшебная и пугающая. Девушка, так жутко похожая на неё, держала за руку парня с истерзанной окровавленной грудью. Они лежали среди белых цветов, название которых не было ей известно, и все выглядело так, будто бы время вокруг них остановилось навеки. Это видение показалось безумно знакомым, чем-то, что насильно отобрали много лет назад, что было очень важной частью её прошлого. Особенно девочке приглянулся хвост. — Люси! Люси, быстро иди сюда, маленькая негодяйка! — с крыльца высокой пагоды крикнула старая женщина — матушка. Люси мимолетно посмотрела на парня, внутренне очень желая еще поговорить с ним, но, услышав повторный крик наставницы, умчалась в дом, придерживая свое зеленое кимоно.***
Солнце давно исчезло за горизонтом, но это не мешало ей управляться с веерами при зажженных свечах. В её руках они оживали, будто бы у неё была возможность пробуждать души в вещах. Даже при отсутствии музыки она умело создавала собственный ритм. В свои восемнадцать Люси наконец-то поняла: становятся гейшами не потому, что это их выбор, а потому, что выбора у них нет. Завтра важный день, очень важный. Люси готовилась к нему так внимательно и сильно, будто от этого зависела её жизнь. Впрочем, так оно и было: церемония мидзуагэ должна была помочь ей найти собственного данно, который содержал бы её и оплачивал все расходы. Если повезет, он может даже выкупить её из дома гейш, и это была настоящая причина её стараний. Хотела ли она оставаться гейшей и получать дорогие кимоно всю свою оставшуюся жизнь? Конечно нет. В её окно что-то постучалось. Люси удивленно замерла, прикидывая варианты, стараясь не забывать, что её комната находится на третьем этаже. Затем отложила в сторону веера, тихо подойдя к окну и, распахнув его, не поверила своим глазам. Десять лет прошло для неё. Сотни — для него. На этот раз Нацу практически не смог найти разницу между этой красивой, высокой девушкой с длинными блестящими золотистыми волосами и большими карими глазами и кицунэ, некогда спасшей его от забвения и дарящей вечную жизнь. — Ты?! — таки решилась спросить Люси, поддавшись чуть вперед. На крыше за окном стоял тот, кто давным-давно стал для неё воплощением детской мечты. — Привет, Люси. А ты подросла, — он снял с лица маску, и та в его руках превратилась всего лишь в черную пыль. — Стала настоящей гейшей? Люси постаралась взять себя в руки, но её улыбка, за которой упадали все мужчины, приходившие в веселый квартал, все равно рвалась наружу. Она вдруг поняла, что не знает его имени, но, только подумав об этом, ей на ум пришло лето, совершенное лето. Уже давно девушка поняла, что если она о чем-то думала, будто слышала голос интуиции, то это было правдой. Чуть позже она назовет его «Нацу», пробив у себя в голове ещё одну брешь и плотнее обвив свой лисий хвост вокруг его шеи. — Завтра моё совершеннолетие. Я практикуюсь в танце, чтобы привлечь богатого данно, который будет меня содержать. — Её голос звучал воодушевлённо, пока она не добавила: — А если повезет, даже выкупит из чайного домика… Всё в её виде, голосе, взгляде будто говорило ему: «Помоги мне». В Люси хлопотал настоящий дух кицунэ, дух хитрой лисицы, в чьих сетях он оказался, подписав договор на вечную жизнь, и с того самого момента эта жизнь принадлежала только ей. Нацу протянул одну руку ей, другой держась за раму окна, и поймал в ответ удивленный взгляд. — Гейши — это воплощения искусства? Гейши — это танец? Ты любишь танцы? — Конечно. Танец — это вся моя жизнь. — Тогда пойдем со мной, Люси, и я покажу тебе танец сумерек. Люси несколько секунд сомневается, прижимая руку к груди только чтобы не вцепиться в протянутую ладонь парня зубами. Эти сомнения порождают и мысли о том, что это сон, но ей без получаса восемнадцать и хочется любви: запретной, единственной, первой. А ещё верить, что всё это действительно реально. Нацу подхватывает её на руки, испытывая немыслимое наслаждение только от одного тепла, которое он чувствовал сквозь дорогой шелк кимоно, надетое на голое тело. Гейша-кицунэ — это женщина, которой ты добровольно служишь всю свою жизнь. Женщина, способная взглядом сказать больше, чем словами. Женщина, чьими устами говорит истина, на которую достаточно только смотреть, чтобы почувствовать все наслаждения этого мира. Однажды согласившись станцевать с ней, ты никогда больше не отпустишь её руку. Нацу был для Люси мечтой. Она для него — сказкой. — Только не кричи, — с заговорческой улыбкой произнес он, прислонив к губам указательный палец, когда ту охватил восторг во время прыжка с одной крыши на другую. Люси чувствовала его тепло, пусть и думала, что демон, тот, кто давно умер, должен быть действительно холодным. Смотрела на небо, зачарованная видом звезд на ночном небосводе, и мельком заприметила, что у Нацу глаза похожи на два ярких изумруда. У неё внутри разливалось волшебное тепло, зарождаясь в животе и отдавая к конечностям, будто ей наконец-то позволили отдохнуть, окунули в горячую ванную с пахучими солями. Теплый июльский ветер развевал её кимоно, обдувая ноги и побуждая к тому, чтобы расстаться со всем этим миром роскоши и красоты. Её руки тянулись к волосами, вытягивая золотые заколки, усыпанные драгоценными камнями, даря волосам долгожданную свободу. Они полились золотистым водопадом, мерцая в свете луны, и это стоило того, чтобы завтра матушка наказала её и, разбудив ни свет, ни заря, потратила два часа на повторную укладку волос к мидзуагэ. Вспомнив о своей участи навсегда остаться золотой птицей в чужих руках, где-то в груди она почувствовала давление отчаяния и горя. Люси вовсе не желала такой жизни. — Может ли быть, что все это — лишь мой сон? И сейчас я валяюсь в комнате на полу, сжимая в руках веера? — теснее прижавшись к Нацу, грустно поинтересовалась она, когда демон с крыши высокой пагоды перепрыгнул на дерево в начале леса. Больше всего на свете она желала, чтобы все это было правдой. И ночная прогулка крышами, и тепло гостя, который нес её на руках так, будто она легче пушинки, и мимолетное блаженное чувство, разливающееся внутри неё. — Возможно, — уклончиво ответил он, перепрыгивая на другое дерево, — но только потому, что я сам все еще сомневаюсь, реальность это или сон. Люси вспомнила, как он приходил к ней еще совсем маленькой, ловко обратив внимание на то, что тот так и не изменился внешне. — Если это сон, то как же давно ты спишь? — Несколько сотен лет, если подумать. И… ты тоже. Девушка подняла на него удивленный взгляд своих бездонных карих глаз, нахмурив брови, что показалось Нацу чем-то очень милым и забавным. Он засмеялся как раз тогда, когда соскочил с дерева на небольшой мостик и нехотя опустил её на землю. — Тебя это удивляет? — все еще с улыбкой поинтересовался он. — Конечно, удивляет! — воспротивилась Люси, сердито вперив в него взгляд. — А разве не должно? Она ступила шаг вперед, чуть не упав на своих сандалиях, затем недовольно поморщилась и, стянув их с ног, люто бросила неудобную обувь в речку под мостом. Там они вдруг загорелись, превратившись в два фонарика, и поплыли вдоль реки, становясь единственными более яркими источниками света. Здесь, среди деревьев, было намного темнее, и ей на миг подумалось, что было бы чудесно, если бы вдоль этой реки всегда ночью плыли огни. Слушая Нацу, она продолжала уперто смотреть на воду и желать исполнения своего желания, но ничего не происходило. — Ты знаешь, кто такие кицунэ? — с интересом наблюдая за тем, что она делает, спросил он. — Это из мифологии. Дух лисы, принимающий внешний вид молодой девушки, у которого есть девять хвостов. Что ты имеешь в виду? — спросила она следом, вспомнив кусок памяти из детства, который всплыл в её голове, когда Люси прикоснулась к маске Они. — Что я — кицунэ? — Каждый её хвост — это новая жизнь. Лиса бессмертна, и умереть может только в двух случаях: будучи убитой и отдав за кого-то свою жизнь. — Я отдала за тебя жизнь, ведь так? Восьмую жизнь… когда ты умирал, я превратила тебя в демона, чтобы ты выжил и нашел меня, когда я перерожусь? — вдумчиво произнесла девушка, оперившись на широкие деревянные перила моста. Она все так же старательно представляла, как один за другим в воде зажигаются огни, и Нацу, заметив это, улыбнулся. — Ты увидела это, когда коснулась моей маски впервые? — устремив свой взгляд вдаль, спросил он. Люси согласилась. — А помнишь ли ты, как меня зовут? — Нет… вернее, я догадываюсь, но не знаю, точно ли это. — Потому что я еще ни разу не называл тебе своего имени. Ты сама знала его уже тогда. У тебя отличная интуиция, я прав? — Ну… есть такое. Право, она редко помогает мне в моей жизни. — Меня это не удивляет. Люси понуро опустила голову на перила, старательно пытаясь подавить отчаяние из-за страха провести всю жизнь, верша чайные церемонии, вечера с богатыми людьми, получая дорогие однотипные подарки и отбиваясь от стерв-конкуренток. — Конечно. Большинство людей считают, что жизнь гейши — одно сплошное удовольствие, отдых, богатство и искусство. Никто и не подозревает, насколько это сложно и изнурительно. Горечь в её голосе развевалась в воздухе и будто отравляла его, наполняя грудь тяжестью и поднимая бурю негодования. Нацу сжимал кулаки, смотря на её грустное лицо, проглатывал слова возмущения, боясь нарушить все спокойствие этого вечера, но все равно не мог с собой ничего поделать. Просто не мог позволить ей коротать жизнь в золотой клетке. — Ты хочешь сбежать? — Больше всего на свете.***
Сидя у стола на изысканной шелковой подстилке в строгой японской позе, Люси старательно ждала, когда придет человек, согласившийся стать её данно. Прежде они с матушкой обошли каждого, со всеми учтиво поздоровались и поговорили, но со всеми договориться должна именно её наставница, а не она. Люси потянулась руками к шее, окрашенной белилами, и неприятно поморщилась: ей все чаще казалось, что на неё нацепили громоздкий ошейник и водят на коротком поводке. Без права выбора, куда пойти, без шанса на настоящую жизнь. У неё внутри бушевали страх и ужас с отвращением на самой верхушке, которые Люси с трудом подавляла остатками надежды на то, что вчерашняя ночь была вовсе не сном, не плодом её фантазии. Она сжимала в руках кимоно, смотря на свои руки и морщась от боли, существующей одновременно и в сердце, и в теле: утром матушка таки наказала её, — и за исчезнувшие сандалии, и за испорченную прическу, и за пропавшие драгоценные заколки. — Ты хочешь сбежать? — Больше всего на свете. Он сказал ей, что каждая новая жизнь кицунэ прекраснее предыдущей, а в последней она находит в себе человеческие чувства. Последнюю жизнь она живет как человек, который не подчиняется границам времени, живет вечно, пока не отдаст за кого-то жизнь или не будет убит. Люси думалось, что своего собственного демона она создала, чтобы в следующей жизни умереть благородно, а не от рук убийцы. Она представляла, как кто-то засмотрится на её последний хвост, желая убить (причину этого, увы, так и не узнала), а он встанет на её защиту и избавит от любой опасности. Сейчас Люси казалось, что защита ей нужна всегда и везде, даже если она просто будет ощущать, что кто-то печется о её жизни. В конце концов, ей просто хотелось, чтобы её любил хоть кто-то. Открылась дверь и внутрь вошел высокий старый мужчина. Люси тут же разочарованно упала духом, но поспешила на лицо нацепить улыбку. Ей было важно произнести хорошее впечатление, чтобы данно был готов отдать ей чуть не все свои сбережения, а, если повезет, и выкупил из чайного домика. Конечно, это было не тем вариантом побега, на который она рассчитывала, но пока у неё не было другого выбора, кроме как надеяться на собственные силы. Мужчина присел напротив, добро ей улыбнувшись. Когда Люси потянулась за чайником, он остановил её руку, и что-то в этом касании показалось ей знакомым. — Чего на свете вы желаете больше всего? — спросил он, чуть наклонившись вперед. Сердце её мигом замерло и рухнуло вниз, поднимая внутри бурю эмоций. Люси задержала дыхание, но, все еще боясь, что это лишь совпадение, не показала внешне ничего. В тусклом освещении комнаты она, приглядевшись, заметила, что в её собеседника на редкость красивые, зеленые глаза, как два сияющих изумруда. — Свободы, — одними губами ответила Люси, пытаясь подавить в себе нарастающие сомнения. — А что же в вашем понимании это такое — свобода? «Доверяй ему, — нашептывал голос в голове, — доверяй». И Люси послушно подчинялась, не имея возможности отвести взгляда от его глаз. — Это то, что нельзя почувствовать материально, что не сбежит, не потеряется, не оставит. Свобода проявляется в чувствах, их вольном выборе и проявлении. Когда ты свободен, никто не может обременить тебя, сделать то, что ему вздумается. Там, где царит свобода, не обязательно много мира, зато есть право выбора, право на личность. Свободный человек властен идти туда, куда захочет, жить так, как захочет. Но настоящая свобода полагается в том, что по волю желания ты можешь лишить себя её сам. — Что вы имеете ввиду? — учтиво поинтересовался мужчина, все еще не отпуская её руку. — Я подозреваю любовь. Когда ты влюблен в кого-то, то отдаешь своё сердце ему. Имея в руках свободу, ты сам можешь выбирать, кого любить. — А если бы я сказал, что мое сердце давно принадлежит вам? Вы бы смогли подарить мне свободу? От мысли, что под маской этого мужчины скрывается её Они, сердце её забилось в разы сильнее, а к щекам прилила кровь, скрывшись под искусными белилами на её лице. — К сожалению, только если отдам вам свое сердце взамен. Мужчина поднес руку к лицу, заставив на какое-то время её забыть, как дышать. Медленно седые волосы становились розовыми, в то время как его укрывал плотный черный дым, собирающийся под ладонью в уже хорошо знакомую ей маску и полностью сменяя облик. — Нацу? — не контролируя себя, громко спросила Люси, только мгновение спустя осознав, что только что произнесла его имя. — И вот, я снова не представился, а ты уже знаешь, как меня зовут.***
Не смотря на дождь, колоритные фейерверки растворялись в отражении ручейка, смешиваясь с путешествующими вдоль по нему крошечными огнями. Они выплывали из-под воды прямо под небольшим деревянным мостом раз в году, когда до двенадцатого июля оставалось всего полчаса. Это место считалось священным и было ограждено нитями, за которые человеку ступать не разрешалось. Ученые не могли понять причину этого волшебства, но среди местных жителей шествовала легенда, будто бы все это — дело рук древней и великой кицунэ. Поговаривают, в день своего рождения она сильно затосковала, разгневавшись на желавших заключить её в клетку людей, и пустила вдоль по реке огни, чтобы спалить деревню. Но только она разбросала искры, как туда прибежал молодой парень и принялся просить у кицунэ прощения. Он не одобрял желаний своих сожителей и, чтобы уберечь их от её гнева, решил отдать взамен свою жизнь. Кицунэ он очень понравился и та, превратив его в демона, вскоре полюбила его всем сердцем. Слывет, что духи навсегда покинули это место, но раз в году возвращаются, чтобы подарить другим парам чистую любовь и благословление. — Грей-сама… я люблю вас! — взволновано пролепетала девушка с необычными синими волосами, крепче сжимая ручку зонта и невзначай пытаясь скрыть под ним своё лицо. Она стояла на мосту прямо напротив высокого и красивого парня и говорила достаточно громко, даже зная, что если их услышат, может не поздоровиться от местного охранника. Своими словами она привлекла взор жившего там духа лисы, обладавшего длинными светлыми волосами и девятью хвостами. Девочка блеснула яркими зелеными глазами, широко улыбнулась и спрыгнула с дерева на бортики моста, босыми ногами расплескивая капли дождя. Её розовое кимоно было ей слегка великовато, потому что та, не спросив разрешения, взяла его у своей матери, совершенно позабыв о погоде. — Прости, Джувия, но я не могу ответить тебе взаимностью, — ответил её собеседник, потянувшись рукой к волосам. «Волнуется», — подумала маленькая кицунэ. А когда наступило молчание и его аура, витающая вокруг тела, сменила свой окрас на цвета тоски, печали и вины, та мельком отметила для себя еще кое-что: «Не значит ли это, что лжет?» Она внимательнее присмотрелась к их чертам, стараясь хорошенько их запомнить, после чего вновь повторила для себя в голове их имена. Её задорная улыбка стала еще шире, а в теле разлилось тепло: девочке так хотелось уже наконец-то самой ощутить любовь! Она слышала историю её родителей, с восхищением прокручивала её в голове вновь и вновь, пока это не превратилось в детскую сказку, в которую так хотелось верить. «Надо будет попросить родителей подарить счастье и им», — напоследок подумала она, поворачиваясь в другую сторону и смотря на плывущие по воде последние огоньки. История местных жителей не была правдой, но откуда же им, действительно, знать, что её мама просто пыталась избавиться от ненавистных ей сандалий?