Kindness of people

Бет Грин неплохо разбиралась в людях — по крайней мере, отлично чувствовала тех, с кем ей будет комфортно в будущем. Так она встретила своего первого парня, который погиб на ферме её отца. Так она познакомилась со многими из друзей, которые теперь остались в далёком прошлом. До апокалипсиса. Сперва в её жизни, по сравнению с другими выжившими, изменилось немногое: подумаешь, мысль о поступлении в колледж испарилась навеки. Зато её семья была с ней. Но с каждым днём стремительно меняющийся далеко не в лучшую сторону мир разрушал её прежнюю реальность, пока наконец не отнял у неё дом и знакомых. С помощью людей, которые нашли их ферму незадолго до появления стада ходячих, семья Грин выбралась, но не в полном составе. Ветер перемен, на который Бет так надеялась в последние годы школы, теперь носил её по всему штату вместе с людьми, которых она знала не долго, но которым верила. Бет сдружилась с женщинами группы Рика Граймса — его женой Лори и Кэрол, нашла общий язык практически со всеми мужчинами, даже с малышом Карлом. Но лишь Мёрфи МакМанус оставался для неё загадкой. Уже при первой встрече Бет заметила в его глазах что-то, что не давало ей покоя, сразу же, как только встретила. Он ещё на ферме показался ей не таким, как все, — и вовсе не из-за его простоватого вида. Нелюдимый и мрачный, словно грозовая туча, но добрый и чуткий, понимающий. Мёрфи мог ни с кем не разговаривать, хмуриться целыми днями и жить отдельно от всех, но тут же бесстрашно отправиться на поиски пропавшей дочери Кэрол, Софии. Бет прекрасно помнила его взгляд — остекленевший, будто у мёртвого, — когда София вышла из ворот амбара вслед за ходячими, которых держал там отец. Всю зиму, пока группе приходилось скитаться в поисках относительно безопасного места для жизни, Мёрфи спал и ел меньше всех, регулярно отправлялся в лес и охотился на белок. И, когда они наткнулись на тюрьму, Мёрфи был тем, кто убил больше всего ходячих, зачищая её периметр. Но Бет даже и не думала, что рано или поздно Мёрфи МакМанус останется единственным живым человеком в её окружении. Не думала вплоть до того дня, когда последние её мечты о безопасности были разрушены Губернатором, превратившим тюрьму, их новый дом, в горящие и кишащие ходячими развалины. А Мёрфи просто схватил её за руку, и они бежали, бежали, бежали — прочь от иллюзий дома, от надежды найти остальных членов группы. Просто — прочь. — — - Они сидели на веранде старого домишки какого-то безымянного пьяницы. Горло уже не жгло от каждого глотка — Бет наконец свыклась со вкусом самогона. В голове приятно гудело, и дневная выходка Мёрфи — игра в убийство ходячего — уже не беспокоила её. Каждый имеет право на ярость — в этом мире всем уже давно всё равно. Мёрфи смотрел куда-то в сторону. Его взгляд не был полным тоски или надежды — он просто был, ничего не выражая. Мёрфи, казалось, устал от этой жизни, от этого бега… Может быть, и от Бет немного. Она никогда не считала себя идеальным компаньоном, но сейчас просто обязана была им стать. Что-то в Мёрфи мучило её сердце. И Бет отчаянно желала помочь ему так же, как он ей, когда погиб Зак — и когда убили папу. Наконец Мёрфи повернулся к ней… Нет, скорее, просто хотел встать и пойти в дом, но зацепился взглядом за силуэт рядом и даже немного вздрогнул — он, наверное, никогда не выживал с кем-то вот так. Или же выживал, просто не привык, что это девушка? — Понимаю, почему папа бросил пить, — невпопад сказала Бет, чтобы Мёрфи не почувствовал себя неловко, пытаясь придумать, как начать разговор. — Тебе плохо? — спросил он заботливо, и что-то внутри неё сжалось от внезапной нежности к нему. — Нет, всегда бы так себя чувствовала, — ответила Бет искренне. Ей действительно было хорошо, и лёгкая дымка алкоголя в голове медленно развязывала ей язык. Мёрфи горько усмехнулся и вдруг сказал: — Коннор тоже любил быть пьяным. Только пил не самогон, а ирландский виски. Хотя и самогон случалось… Бет даже немного протрезвела от неожиданности. Мёрфи никогда и никому не рассказывал о том, что было с ним до группы Рика. Лори говорила, что его подобрали в лесу, уже такого — настороженного, недоверчивого, скрытного. Никто не знал, что произошло с ним, но все подозревали, что он кого-то потерял. Откуда пришёл Мёрфи и кто сопровождал его раньше — всё это было тайной за семью печатями. — Кто такой Коннор? — осторожно спросила она, склонив голову набок. Мёрфи бросил на неё беглый взгляд, будто решая, стоит ли рассказывать ей что-то сокровенное. Бет терпеливо ждала, всматриваясь в него, и Мёрфи немного нервно потёр татуировку на руке — какое-то слово, не на английском, поэтому Бет не имела понятия, что оно означало. Бет знала, что у Мёрфи много татуировок — ещё одна, большая, в виде креста, на предплечье, три поменьше на шее, груди и на левой руке чуть ниже подмышки. А ещё — Бет довелось видеть последние две только раз, когда она поздно зашла в душ в тюрьме, — ноги распятого Иисуса Христа, занимающие почти всю поверхность спины, и дракон на правой лопатке. Происхождение татуировок тоже было тайной, но это огромное изображение довершило картину для Бет — тот, кого Мёрфи потерял, был для него самым важным человеком на свете, потому что наверняка на чьей-то спине находилась верхняя часть распятия. Мёрфи тяжело вздохнул, будто ставя печать на мысленном договоре с самим собой, и, видимо, решение было в пользу Бет, потому что он уставился на её колени, казалось, глядя сквозь них, — наверное, просто ради того, чтобы на что-то смотреть, — и наконец заговорил: — Нас было двое. Я и мой брат. Мы… Простые парни. Хотели уехать в Ирландию, вернуться к своим корням… — Вы — ирландцы? — спросила Бет, и Мёрфи кивнул. Она и прежде догадывалась об этом, но сейчас получила подтверждение. — Коннор был славный малый, — продолжал он, — из тех, которые пьют ради веселья и никого не обижают. Да, мы оба с ним были не без греха, но никогда не трогали тех, кто слабее нас. Не трогали невиновных. Всякого хватало в нашей жизни — и плохого, и хорошего, но никогда нам с братом не бывало по-настоящему паршиво — вместе мы не боялись никого и ничего. Но… Слышала что-нибудь о Бостонских Святых? Бет сразу поняла, что Мёрфи имел в виду. Разумеется, она слышала. Кто в Америке не знал о трёх мужчинах, которые выкосили изрядную часть бостонской мафии? Иногда Бет задумывалась, кто же эти Святые и что заставило их выбрать такой путь, но ей и в голову не приходило, что когда-нибудь она встретит одного из них. Более того, что двое из них — братья. — А третий, старше… Это был ваш отец? — Бет говорила тихо, чтоб не спугнуть Мёрфи, — боялась, что он тут же закроется. Но, кажется, он вполне доверял ей. — Да, — Мёрфи снова потёр татуировку на тыльной стороне ладони, и Бет всё же спросила: — Что она значит? Мёрфи недоуменно посмотрел на татуировку, потом на Бет. Наверное, он так привык к этому слову на своей руке, что не мог представить, что для кого-то оно окажется незнакомым. — Справедливость. На латыни, — Бет кивнула, но Мёрфи продолжил: — У Коннора было тем же шрифтом на левой руке, чтоб симметрично, написано «Истина». Божью матерь, — Мёрфи щёлкнул по изображению у себя на шее, — мы накололи в одном и том же месте. И остальные, кроме… Он замолчал и снова посмотрел в темноту леса. Было тихо, лишь ветер шуршал листвой, и Бет ненадолго позволила себе забыть о том, что творится вокруг. Она вспоминала всё, что знала о Святых из новостей. Последнее убийство, зверское нападение на священника, наверняка заставило братьев вернуться — их не было довольно долго. Но что случилось потом? — Когда убили отца Маккини, мы вернулись из Ирландии, чтобы напомнить о себе плохим людям, — Мёрфи говорил так, будто рассказывал свою историю ребёнку, — и даже зачистили один склад. Там готовилась партия героина на продажу банде Риколетти. Всю ночь после этого мы отдыхали и пили, уснули в спальне, закрылись на щеколду. А утром у меня разболелась голова, и я попросил Коннора принести мне пива… Мёрфи неожиданно прервался, ссутулился, подтянул ноги к груди и уткнулся лицом в ладони. Плечи его начали подрагивать, и Бет, как и днём, бросилась к нему и обняла его. Рассказывать дальше не имело смысла — вернулся ли Коннор к брату укушенным или же его убили ходячие, не было разницы. Мёрфи в любом случае считал себя виноватым в его смерти. До этого дня Бет не знала, как выглядят плачущие мужчины. Она, конечно, видела убивающегося по Лори Рика, но почему-то не считала этот раз — тактично отвела глаза, и нельзя было сказать, что действительно смотрела. Но Мёрфи второй раз за день открывался ей с новой стороны. Он был таким же ранимым человеком, как и она. Некоторое время они просто сидели в тишине. Длины её рук было маловато, чтобы обнять его как следует, но Мёрфи, конечно, это было не нужно — поддержка Бет была важнее. Потом Мёрфи завозился в объятиях, и Бет немного отстранилась, чтобы не мешать, как вдруг он обхватил её лицо ладонями и поцеловал. Это был совершенно невинный поцелуй — просто прикосновение, но Бет от неожиданности охнула, приоткрыв рот, и Мёрфи смял своими губами её нижнюю губу, царапая нежную кожу длинной щетиной. Не получив ответа, он опомнился и попытался отстраниться, но замершая было Бет обвила руками его шею, придвинувшись ближе, хоть это оказалось неудобным, и неловко постаралась повторить действия Мёрфи. Целовалась она очень плохо — некогда особо было тренироваться, и потому, когда губы Мёрфи под её губами растянулись в улыбку, отстранилась, отчаянно краснея. — Какой же я засранец, господи, — произнёс Мёрфи, не переставая улыбаться. — Сколько тебе лет, пташка? Бет положила ладони на горящие от стыда щёки и сердито пробормотала: — Я уже совершеннолетняя вообще-то. — И давно? — Мёрфи вздохнул и потянулся к ней. Она хотела было уклониться, но он ухватил её за запястье и привлёк к себе, обнимая. Бет тут же прильнула к нему, пряча лицо на его груди, и, слегка обидевшись, засопела, отчего Мёрфи тихо засмеялся. Снова ночная тишь повисла в воздухе, прерываемая только звуками леса. А потом Мёрфи заговорил: — У нас с тобой никого не осталось, кроме друг друга. Я не знаю, выбрались ли остальные из тюрьмы и встретим ли мы их, но я никому не позволю отнять тебя у меня. Я буду защищать тебя, слышишь, Бет? Я не переживу, если потеряю ещё и тебя. От его слов у Бет часто-часто забилось сердце. Это не было признанием в любви — Бет умела отличать девичьи мечтания от жизни. Эти слова значили намного больше. Её ладошка скользнула в большую ладонь Мёрфи, и Бет переплела их пальцы так же, как грусть и горечь от пережитых потерь сплетались сейчас в её сердце с тёплой привязанностью к единственному, кто у неё остался, и тихим недоверчивым счастьем этих минут. — Я постараюсь, чтобы этого не случилось, — прошептала она, глядя на их руки и слушая, как гулко бьётся сердце в груди Мёрфи. — Я тоже не хочу расставаться с тобой. Мёрфи не ответил, но прижал Бет к себе немного крепче, и какое-то время она сидела, прикрыв глаза, успокоенная его близостью. А потом её посетила восхитительная идея. — Давай тут всё сожжём?..