***
— Ладно, Дарио, раз ты так хочешь. — Илья тяжело вздохнул, скрещивая руки на груди. — Я поеду с тобой в Португалию. — My mom’ll be glad to meet you. — Порчи коварно улыбнулся. — Стоп… что?***
В Питере было солнечно. Даже столь ранним майским утром не было типичной хмурой погоды, разве что утренняя прохлада обнимала голые плечи, заставляя вздрогнуть и пожалеть о том, что ты не взял с собой теплой кофты. Хватило бы и маленького компактного чемоданчика, но Порчи настоял на том, что летят они надолго, а потому и вещей надо взять приличное количество. Илья в ответ лишь сказал, что лично он все нужное уместит и в рюкзак, и «если тебе так хочется тащить огромный чемодан, — я не против». Порчи давно привык к тому, что с утра Мамая лучше не трогать: такова его ворчливая натура. Нужно было просто подождать, пока он проснется окончательно, а после уже и поговорить можно, и поприставать. Сидя в зале ожидания, Вийера листал давние фотки в телефоне, ностальгируя и положив голову Илье на плечо. Тот молча пил кофе и думал о чем-то своем. Как же долго Порчи уговаривал Илью оставить все дела хотя бы на пару недель и вместе улететь в солнечный Лиссабон. Нужно же хоть когда-то отдыхать, тем более с учетом того, что в стране, где их двоих мало кто знает (Дарио даже в Лондоне был публичнее, чем в Португалии), можно будет, не стесняясь, держаться за руки, всячески нежничать, жаться друг к другу и наедине, и в людных местах. Невольно от таких мыслей на губах появлялась легкая улыбка. Илью же тревожило два предстоящих события: во-первых, перелет на самолете, а во-вторых, знакомство с родителями своего бойфренда. И он не мог определиться, что же страшнее. — Илья, не ссы. — Порчи снова рассмешил своим акцентом. Что ж, он вернул улыбку на лицо Мамая. — Everything’ll be OK. Вийера прекрасно знал об аэрофобии менеджера. Нет, не так. Об аэрофобии Ильи Мамая знали все. Знали Мирон, Ваня, Порчи, Эрик, знали все, кто с ним хоть раз в жизни находился в одном самолете, знали стюардессы, наверное, знали даже пилоты. Такого пассажира в рейс и врагу не пожелаешь. Если сначала это вызывало усмешку, ведь, вроде бы, взрослый человек, а готов чуть ли не разрыдаться, как маленькая девочка. Потом это вызывало раздражение: истерики Ильи реально действовали на нервы, а особенно Мирону, который чаще всего находился к нему ближе всех, но, когда удар на себя принял заботливый португалец, все вздохнули с облегчением, в том числе и сам Илья. Ему нужно было сжимать чью-то руку, нужно было чувствовать поддержку, нужно было слышать в ответ не «ты можешь помолчать, истеричка?», а «nobody dies, breathe deeply». Если раньше Мамай жутко боялся показать свою слабость, то сейчас знал, что Порчи его поддержит, предоставит жилетку, в которую можно выплакаться, плечо, на которое можно опереться, а главное — своё сердце, которое Илья ни за что не разобьёт. — I know, Dario.***
Четыре с половиной часа. Четыре. С половиной. Часа. Перелета. Илья на трясущихся ногах вошел в самолет, протянул билеты улыбчивой стюардессе, а затем, держа за руку Порчи, мелкими шажками, проклиная в душе тех, кто задерживал движение в и так узком проходе, пошел к нужным местам. Благо, сидели они рядом, иначе Мамай ни за что бы не согласился на столь долгий перелет. Заняв место у окна, Илья нервно сглотнул, глядя в иллюминатор. Он еле-еле мог выдержать два часа и то — с радостью променял бы их на двое суток в поезде, или даже на сутки в автобусе, лишь бы не отрываться от земли. Выходя из самолета, Илья был готов упасть на колени, целуя родимую землю-матушку, а останавливали его только правила приличия и здравый смысл. — Porchy. — Мамай предпочитал на людях не звать португальца по имени. Уж больно это было интимно, он не хотел, чтобы кто-то еще его мог так окликнуть. Слишком ревностное отношение к всего лишь пяти буквам, которые он мог как-угодно произнести, в зависимости от ситуации. — You haven’t forgotten about the film? Вийера усмехнулся, устраиваясь поудобнее и доставая из рюкзака сначала переходник для наушников, а после планшет, на который скачал парочку фильмов разных жанров. Часто они смотрели фильмы с английскими субтитрами, так как порой актеры говорили слишком непонятно, а ни Илья, ни Порчи не являлись носителями языка. Такой вот милый компромисс помогал заодно выучить какие-то фразы, идиомы и странные обороты. По идее, чтобы повысить уровень знания языка, можно начать встречаться с иностранцем, но Илья был с Порчи далеко не из-за этого. Вставив две пары наушников в специальный переходник, Дарио опустил столик, включая на девайсе какой-то заумный скандинавский фильм, который в корне должен был поменять восприятие некоторых ситуаций в социуме. Взлет, ощущение летающих бабочек в животе, что так усиленно рвались наружу, турбулентность, орущие дети позади, хорошая встряска, снижение и «мягкая» посадка: вот семь кругов ада Мамая, через которые он проходит каждый раз, когда летит в самолете. Если садится в адскую машину он атеистом, то, выходя, успевает уверовать в высшие силы, или хотя бы в причастность Порчи к ним, иначе по-другому его железное спокойствие объяснить нельзя. Илья мог вымотать все нервы только за взлет и его нельзя было никак отвлечь, даже фильмом. Дите малое, да и только. Вцепившись в руку Вийеры мертвой хваткой, Илья зажмурился и стиснул зубы. Самолет стремительно набирал скорость, заставляя переживать одновременно несколько ужасных ощущений. Мамай тихонько скулил, сжимая руку португальца до побеления костяшек. Наконец, чуть полегчало, и самолет стал плавно лететь. Они оба выдохнули с облегчением, продолжая смотреть фильм. Примерно через час Илье наскучило. Он вынул наушники из уставших от диалогов героев фильма ушей, а после прикрыл глаза, кладя голову на плечо своего бойфренда. Он почувствовал, как рука Порчи накрыла его ладонь, и потому мягко улыбнулся. Мамай не выспался и был бы не прочь вздремнуть прямо так, но, увы, он настолько панически боялся перелетов, что организм отказывался засыпать в подобной атмосфере. Почувствовав толчок, Илья нахмурился, лишь сильнее сжимая руку Вийеры. Какой там по счету круг ада? Значит, осталось лететь около двух часов. Но встряска продолжалась, а после в салоне стал мигать свет. Люди начали нервничать, дети надрывать глотки, рыдая, все беспокойно переговаривались, а Мамай лихорадочно сжимал руку Порчи, жадно глотая сухой воздух ртом. Типичный для самолета звук. Громкая связь с пилотом. Дарио снял наушники, откладывая их на столик. «Двигатель вышел из строя. Пристегните ремни. Мы сделаем все возможное…» — дальше никто и ничего не слышал. Панический страх, истерика, слезы: люди суетились, некоторые прощались со своими родными, некоторые просто молились, а некоторые пытались сгруппироваться, словно бы это им могло помочь выжить, падая с такой высоты. Трусило. Илья не знал, так трясется самолет или же он сам. Сердцу было тесно в груди, и все тело словно бы отказывалось слушаться. Ничего не могло нормально функционировать. Перед глазами все плыло из-за слез, что оставались на ресницах. Еще бы пару часов: они бы приземлились в солнечном Лиссабоне, обосновались бы в гостинице, провели вместе романтичный вечер. Мамай был уже совсем не против знакомства с родителями Порчи: ему не хотелось умирать. Они оба так молоды, и столько всего предстояло сделать. — I’ll never losе you. — Вжавшись в Порчи, Илья время от времени вздрагивал. Ему не хватало слов, чтобы выразить все то, что он не успел сказать мужчине. — Please, Dario. Please. Порчи чувствовал, как от своих слез мокнут щеки, и как от горячих слез Ильи намокает открытый участок кожи вместе с красной футболкой. Снова несколько толчков. Наверное, осталось совсем немного. Вийера бы никогда не подумал, что все закончится именно так. В салоне нечем дышать, да и больше-то дышать было незачем. — Iʼm with you. Ilya, believe me. — Через пару мгновений, резко оборвавшись, все кончится. Порчи поднял голову Ильи за подбородок, коротко целуя в губы. Последним, что он увидел, оказались заплаканные карие глаза.