Спи тревожно в бесконечной ночи, Думай о ком-то, но обнимая меня. Горя мечтой, утопая в мечте, Если мы зализываем раны друг другу - это смертельная любовь. Мое тело, окруженное холодом, так горячо, горячо. Секс для тебя. Мое сердце, корчащееся в агонии, падает, падает. Секс для тебя.
Он уже давно сидит здесь. Ему не хочется идти домой. Не хочется видеть лицо жены, слушать ее упреки и несмолкаемые вопросы, где он был и что делал. И объяснять в сотый раз, почему он больше не хочет детей. Ему не хочется вновь уходить в соседнюю комнату с кошкой в руках и заглушать посторонние звуки музыкой из наушников. Не хочется пить горький кофе в компании друзей и вести светские беседы с коллегами по цеху, потому что так принято. И колесить по городу в попытке убить время. Ему вообще ничего не хочется. Он устал. От всего на свете. Ему уже пятьдесят, он не молод. И ему глубоко похер на весь белый свет. По крайней мере, этим вечером. Ведь он пьян. Он презирает брань, но сейчас бы крепко выругался в сторону особо шумной компании за соседним столиком. Он не хам, но с радостью бы сейчас выплеснул свое чувство безысходности на первого встречного, и плевать, что подумают остальные. Он ненавидит конфликты, но с удовольствием бы влез сейчас в драку, развяжись она между беспамятно пьяными посетителями этого гадюшника. Одно лишь правда - он тот еще кобель. И это заставляет его усмехаться самому себе в бокал дорогого виски. Да, он бы трахнул кого-нибудь сейчас прямо в уборной этого затасканного бара. Он бы выебал бармена, этого миловидного мальчика за стойкой, поставив его на четвереньки на холодный кафель, рядом с унитазом, от которого несет дерьмом. Он бы даже отсосал тому блондину, заказывающему дешевое пойло у официанта, от которого потом будет блевать на глазах у прохожих. Странно, но он бы даже дал тому неотесанному байкеру нагнуть себя за углом жилого дома, где и расположился этот чертов бар. А потом бы и выругался, и подрался, и еще много "и". Он непростительно пьян. Мутный взгляд блуждает по залу, оббитому красным кожзаменителем. Вульгарно, безвкусно, дешево. Черная мебель и якобы винтажные лампы - мерзость, какую поискать. И все бы ничего, но кружащаяся от алкоголя голова такая горячая. Кто-то в его мозгу шепчет такие страшные вещи, что в пору бежать отсюда куда подальше. Обратиться к врачам за помощью и попросить их запереть его в одиночной белой комнате с мягкими стенами. Ради безопасности окружающих его повес, вливающих в себя новые и новые порции отравы, что превращает порядочных людей в скот. И он не исключение. Дрожащие пальцы неуклюже вытирают раскрытые в обжигающем дыхании губы. Сам дьявол потешается над ним. А ведь, казалось, что его жизнь удалась. Карьера, деньги, слава, любовь фанатов. Есть все: и друзья, и враги. Но опять мало. Опять чего-то не хватает. Нет чувства удовлетворения, нет радости от проделанной работы. Старший брат - и то чужой. У него своя семья, жена, дети. Работа, которую он, наверное, любит. И это бесит. Дико бесит. А ведь "Аччан", вроде, не завистливый. Так же независтлив, как и не хам. Какая чушь. - Эй. Он хватает за руку первого прошедшего мимо его столика человека. И не спешит поднимать глаза, чтобы посмотреть на свою жертву, продолжая изучать содержимое своего бокала. Ему просто скучно. - Какого черта ты тут делаешь? - Простите? Сакурай поднимает голову и встречается взглядом с раздраженным молодым человеком, который, впрочем, узнав посетителя, тут же сменяет гнев на милость. О, какая удача! Неуж-то и этим парням некуда пойти этой ночью? Он точно знает этого паренька. Как же его... - Напомни свое имя? - пьяно ухмыляется Атсуши, и мужчина, которого он крепко держал за запястье, кланяется в ответ. - Аой, - представляется музыкант, не смея вырвать руку из чужой хватки. И хотя характер "паренька" был тот еще подарок, а Сакурай был в не трезвом уме, молодой коллега не мог поступить иначе. - Широяма Юу. Гитарист группы the Gazette. Добрый вечер. - Точно, - Сакурай щелкает пальцами свободной руки, будто догадался сам. - Юу. Выпьешь со мной? Гитариста нисколько не задело столь неформальное обращение к себе. Сакурай Атсуши был старше его на целых тринадцать лет и являлся иконой Visual kei стиля. Он был живым воплощением красоты, голоса и таланта, идеалом многих музыкантов и одним из основателей этого самого стиля, который и представлял на сцене Аой вместе со своей группой. Отказать такому человеку было невозможно, глупо и крайне невежливо, но Широяма понимал без слов: вокалисту достаточно. - Я сочту за честь выпить с вами, только... не поймите неправильно. У меня нет права говорить это, но, думаю, вам уже хватит. - Ты прав, у тебя нет на это права. Аой теряется на миг, чувствуя неприятный укол в груди после столь холодного замечания, и молча наблюдает за тем, как Сакурай залпом опустошает черт знает какой бокал. Но кто он такой, чтобы указывать вокалисту BUCK-TICK, что ему делать? И все же, нужно как-то сгладить ситуацию. Нельзя оставлять все, как есть. Тем более, что они встречаются в первый раз. И если он станет еще и последним... - Я могу отвезти вас домой, - предлагает Аой, когда пьяный взгляд именитого певца вновь отстраненно вперивается в пустой бокал. - Вот как? - хмыкает Атсуши, с громким стуком возвращая бокал на столик. - Я настолько пьян? Думаешь, не смогу вызвать такси? - Простите, я не это имел... - Отвези меня в гостиницу, - перебивает принявшегося оправдываться музыканта брюнет и, наконец, отпускает его напряженную руку. - Конечно, - тут же кивает мужчина, оглянувшись за спину. - Я только предупрежу друзей. - Не предупреждай, - губы Атсуши растягиваются в жуткую улыбку. - Просто поехали, Юу. Позвонишь им по дороге. В этом клоповнике, как ни странно, превосходная связь. - Тогда позвольте вам помочь? - Чтобы какой-то сопляк тащил меня на себе? - Сакурай поднимается на ноги так легко и непринужденно, будто и не пил вовсе. Но по заторможенной ленивой речи, легкой хрипотце голосовых связок и совершенно не фокусирующемуся на лице Аоя взгляду Юу понимает, что певец безбожно набрался. И пусть его держат ноги, а осанка остается аристократически прямой, Сакурай Атсуши совершенно не отдает отчета своим действиям. - Эй. Мужчина нарочито вежливо одергивает черный пуловер Аоя, дизайнером которого выступил его вокалист, заставляя смотреть прямо в черные, непроницаемые глаза. - Разница поколений не столь велика, но нынешняя мода оставляет желать лучшего. Сам Сакурай был одет в классический мужской костюм. Черные брюки и пиджак с шелковыми вставками и отворотами, черная шелковая рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц от воротничка, и классические остроносые туфли. Лишь руки и лицо выдавали в нем представителя рок-индустрии. Накладные ногти были покрыты темно-бордовым лаком. Они были точь-в-точь, как из клипа Romance. Макияж тоже. Черные тени делали и без того сильный взгляд мужчины еще острее. Под ним хотелось сжаться до размеров моли - таким ничтожным ощущал себя Аой в компании легендарного музыканта. И вообще, целиком и общем, Сакурай представлял собой эталон настоящего мужчины. - Прошу прощения, - зачем-то отвечает Аой, бросая краткий взгляд на свои узкие черные джинсы и белые кроссовки, больше похожие на раздутый зефир. Действительно, будто небо и земля. Атсуши тихо усмехается одними связками. - Ты не можешь просить прощения. Это не твоя вина. Певец отворачивается от гитариста и, сунув руки в карманы брюк, уверенным шагом идет к выходу из бара. Юу не остается ничего другого, кроме как последовать за ним. - Где твоя тачка? - Вот эта, - вежливо указывает Аой в сторону стоянки, когда они вышли из пропахшего гнилью помещения. - Неплохо, - безразлично кивает певец и возобновляет шаг. Он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, наверняка колкое и грубое, но почему-то осекается. Приподнимает уголки губ в странной улыбке и, дождавшись характерного звука при снятии сигнализации, молча садится на пассажирское кресло. - Куда ехать? - спрашивает Юу, стараясь больше не провоцировать брюнета на соседнем кресле. - Трогай. Объясню по дороге. Автомобиль останавливается возле одного из самых дорогих и престижных отелей Токио. Сакурай, молчавший всю дорогу и лишь изредка указывающий путь водителю, лениво отстегивает ремень безопасности. - Проводи меня до номера. Мне не хорошо. - Конечно, - кивает Аой услужливо и быстро выныривает из теплого салона в осень столицы. Он поспешно обходит автомобиль и открывает Сакураю дверь. - Как мило с твоей стороны, - замечает певец, выбираясь на тротуар немного шатко, но все так же достойно. - Закажи люкс. Сакурай не просил - он приказывал. Тихо, спокойно, но приказывал. Ему, Аою. И, сам не зная, почему, гитарист покорно выполнял любую его прихоть, с удивлением отмечая отсутствие у себя недовольства этим фактом. Если бы он услышал этот тон от кого-то иного, Широяма бы не медля послал гордеца на хер. Но что было в Сакурае, что он до сих пор не оставил певца на произвол судьбы? - Добрый вечер, - Юу кивает встретившей его на ресепшне девушке. Он заказывает номер люкс, принимает небрежно протянутый кошелек из руки Атсуши и расплачивается за сутки проживания в отеле чужой картой. А после, забрав электронный ключ, провожает певца до самого номера. - Это здесь, - добравшись до нужной двери вместе с певцом, Аой открывает ее и отдает ключ временному владельцу. - Может, попросить персонал... Гитарист не успевает договорить, как его вновь хватают за руку и вталкивают в номер против воли. Дверь с хлопком возвращается на место, и Широяма оказывается вжат в нее спиной со стороны прихожей крепким телом музыканта. Сакурай нависает над ним, будто туча, врезаясь черным стеклянным взглядом в недоумевающие глаза напротив. Но стоит Аою открыть рот, чтобы окликнуть, казалось, потерявшегося в пьяном угаре мужчину, как Атсуши накрывает его своим, проглатывая так и не вырвавшееся наружу обращение к себе. Мягкие губы певца обожгли кожу так внезапно, что Широяма невольно замер на месте. Наглый язык сразу же протиснулся между зубами, завладел ртом Аоя, будто собственным, так приятно лаская чужой неподвижный язык. Рука с острыми ногтями уверенно прижала запястье гитариста к двери рядом с его головой, вторая же обвила талию, сократив расстояние между их телами до минимума. Разделяла только одежда, и никакой возможности упереть ладонь в грудь и оттолкнуть. А ведь Аой хотел. Рефлекторно, в целях примитивной самозащиты. Хотел, но не смог. Вместо этого он продолжал бездействовать. Позволяя Атсуши сминать свои губы в порыве всепоглощающей страсти. Такой тягучей, такой вязкой и манящей, что тело среагировало против желания его владельца. Сакурай не просто целовал. Он делал это непростительно хорошо. Он, мать его дери, делал это так охренительно, что ноги подкашивались. Еще никто не целовал Аоя так, как это делал Сакурай. Ни одна живая душа не вела себя так развязно, не подчиняла так нахально, не принуждала так умело, что не было сил возмущаться. В голову гитариста приходили лишь нецензурные реплики, казалось, он вспомнил все крылатые выражения их басиста, растеряв весь словарный запас. И, сам того не понимая, Широяма ответил этому напору, желая продлить эти ощущения как можно дольше. Он просто подчинился. Тихий смешок звучал как победный. Атсуши принял чужую капитуляцию, проявленную слабость перед обещанным удовольствием. Он знал, что не мог проиграть. Не потому, что был старше, не из-за положения в обществе, по праву занятого им долгой упорной работой. Он сломил мальчишку, коим для него являлся Аой, лишь собственной волей, которая не ведала пощады - сейчас. Алкоголь, скука, отвращение ко всему живому и непреодолимая тяга к очернению еще одной души сделали свое дело. Им помог опыт, приобретенный певцом благодаря таким вот глупым выходкам, коими заканчивалась каждая пьянка на его веку. Из-за этих выходок он и женился в первый раз на сотруднице из своего же стаффа, зачал ребенка, развелся и, наконец, создал проект MORTAL. И это лишь малая часть последствий его загулов. Но все это нисколько не волновало Сакурая, только не в эти решающие секунды. Его волновали мягкие полные губы гитариста чужой группы, подрагивающее в нерешительности тело и немая покорность, согласие, которое Атсуши вырвал силой, наплевав на чужие желания. Только это было важно сейчас. Только это было нужно ему этой ночью. Свежая душистая кровь, которой он бы облился как дорогим парфюмом с ног до головы... Но вот поцелуй прерван, а Атсуши делает шаг назад. Его пальцы сминают в кулак джемпер Аоя на груди, тянут за собой, и завороженный мужчина, словно в бреду, следует за дьяволом во плоти прямиком в бездну. Пока еще неуверенно, но вполне осознанно. А потом гитарист преодолевает точку невозврата, момент, когда можно развернуться, сбежать и забыть. И, поймав этот момент, Сакурай, с улыбкой на бледных губах, подводит мужчину к двуспальной мягкой кровати. Обнимает так, будто никого дороже Широямы на свете нет, целует в шею, будто горячо любимого мужчину, и укладывает на мягкий матрац, нависая над его распростертым телом подобно грифу. Аой понимает, что попался. Он знает, что назад пути нет. Он лишь может предположить, что ждет его впереди, предугадать последствия этой ночи, но барахтаться в простынях в тщетных попытках прервать происходящее не позволяет гордость. Грудь тяжело вздымается от шумного дыхания, пальцы скребут по покрывалу черными ногтями, ведь ему в лицо улыбается безысходность, отразившаяся в глазах Атсуши. Она манит попробовать себя, выпить себя до дна. Обещает сладость послевкусия, пряча за хмелем горечь. И Аой ведется, доверяется лжи. Он хочет быть обманутым, даже если будет жалеть на утро о том, что "напился". - Никогда не делал этого. - Я все сделаю сам. Последние слова перед прыжком в неизвестность, и язык способен только ласкать, забывая родную речь. Сакурай одаривает гитариста невесомым поцелуем в губы, стягивает с себя неудобный пиджак и смело разводит ноги Широямы в стороны. Его губы соскальзывают вниз по матовой щеке Аоя, раскрываются и прихватывают мочку уха. Сакурай втягивает ее в рот, из-за чего Аой слышит влажный звук, и принимается посасывать ее, раскрывая первый бутон удовольствия в теле молодого музыканта. Пока язык играется с серьгами, прохладные ладони пробираются под пуловер, пуская мурашки по коже. Мышцы пресса сокращаются рефлекторно, но не могут избежать чувственного прикосновения. Сакурай с нажимом проводит ладонями по крепкой груди, задирая одежду к горлу, отпускает мочку и проскальзывает языком в ухо, очерчивает изгибы раковины влажным кончиком, пересчитывает кольца в хряще. Белые зубы прикусывают его вершину и отпускают, губы возвращаются к раскрытым губам, но оставляют на них лишь влажный мазок, после которого смело набрасываются на горло. Плотоядно, но мучительно медленно они терзают повлажневшую кожу, прихватывают кадык, целуют подбородок. Отстраняются вновь, и Атсуши, приподнявшись, стягивает с Аоя пуловер. Широяма шумно выдыхает, не отводя глаз от своего мучителя, который занят лишь изучением его тела глазами. Но вот одежда касается пола, и Сакурай вновь склоняется над гитаристом, выдернув еще пару пуговиц из петель своей рубашки. Жадный рот накрывает по очереди затвердевшие соски. Сосет, кусает, обводит языком, обдает жаром. Широяма теряется в ощущениях, крепко зажмурившись. Его ладони мнут покрывало в кулаках, а губы упрямо смыкаются, не позволяя стонам нарушить тишину. Небольшие темно-бордовые ногти легко царапают пресс и бока, из-за чего тело гнется, будто безумное, умоляя о продолжении. В самое время вспомнить о стыде, но совесть молчит так же упрямо, как и сам гитарист. А Сакурай уже спускается ниже, бороздит губами сокращающийся рельеф на животе и ловко расстегивает молнию чужих джинсов. Аой неосознанно напрягается, чувствуя, как сильные руки с легкостью стягивают их с бедер вместе с бельем. Певец снимает лишь одну штанину, не забыв стащить со ступни носок и кроссовок, который с громким стуком падает на пол, и склоняется над пахом музыканта. Улыбается, будто змей-искуситель, облизывает губы, как в своих клипах, и с упоением вжимается носом в лобок. Первое, что делает Атсуши - глубоко вдыхает запах гладкой кожи, проигнорировав коснувшийся его щеки ствол. Этот запах кружит голову, он до одури хорош. Язык жадно собирает этот аромат, смакует, будто вино, даже не подозревая, что в груди гитариста творится настоящий хаос. Аой терпит крушение, в его сознании разверзлась земля, кружит цунами и рушатся целые города, из-за чего разум рассыпается мелкими частицами прямо в черепе. Сакурай лишь на мгновение одаривает искаженное вожделением лицо взглядом, тихо хмыкает сам себе и отдает все внимание восхитительному телу. Первым его губы находят мошонку. Обхватывают и впускают в рот сначала одно, а потом и другое яичко, взрывая и без того превращающееся в руины сознание Широямы. Атсуши не церемонится, впиваясь ногтями в дрожащие и готовые толкнуться навстречу удовольствию бедра. Оставляя синяки от пальцев на загорелом полотне, он будто издевается, перекатывая языком отяжелевшие половые железы. Так хорошо, что хриплый, едва слышный стон прорывается наружу сквозь плотно сжатые зубы. Он делает это не в первый раз - чувствуется сразу - и делает отлично. Потолок перед глазами Юу теряет всякую четкость, а мысли о том, что все происходящее - глупая ошибка, становятся все глуше. Они исчезают окончательно, когда Атсуши решает перейти к сочащемуся от возбуждения члену, но ленивая манера его ласк едва не заставляет Широяму взвыть от отчаяния. Умелый язык начинает с самого основания. Медленно обведя его по кругу, он неохотно ползет выше по стволу, то и дело сменяясь губами, которые прихватывают кожу то там, то здесь. Тонкая грань, игра на выдержку, все выше, лишь касаясь. Пока нижняя губа не цепляется за головку, и зубы смыкаются под ней - не сильно, как будто придерживая, что заставляет Аоя замереть. Если он дернется навстречу - резцы поранят нежную плоть. Это развязывает руки Сакураю, и он пускает их вверх по телу, вновь гладя, изучая, обводя каждый изгиб. Пальцы находят соски, щипают их без жалости, трутся о вершины подушечками, выкручивают. А оказавшаяся во рту головка, в плену зубов и жара, терпит новую провокацию. Атсуши слизывает с нее проступившую смазку, снова и снова выписывая языком круги, и находит его кончиком небольшое отверстие. Тело гитариста немеет, подброшенное с кровати импульсом. Его мучитель, будто пытаясь проникнуть внутрь, терзает чувствительное место без тени осторожности. И больно, и приятно, хочется еще и в то же время нет сил терпеть дальше. Но пытка прекращается так же внезапно, зубы разжимаются, и Сакурай одним движением насаживается на член музыканта, взяв его целиком в рот. - О, черт... - он не хотел ничего говорить. Вырвалось само и без предупреждения. Широяма закусывает губу, услышав собственный голос, хриплый, низкий и восторженный. Хлюпающий звук под животом и сжавшееся вокруг головки горло уносят Аоя далеко за пределы этой комнаты. Язык давит на уздечку и прижимает головку к небу. Она трется о щеку, когда Сакурай чуть поворачивает голову, и снова проскальзывает в горло. Сильные губы пережимают проступившие под кожей вены, между ними проскальзывает прозрачная слюна. Она стекает вниз по стволу, холодит лобок, снова и снова, пока певец старательно сосет, избавляя гитариста от второй штанины. В конце концов, Широяма не выдерживает и дергано подкидывает бедра навстречу умелому рту. А потом еще раз и еще, получив немое разрешение. Пальцы запутываются в черных волосах, пытаясь задать ритм, пока член исчезает между полных губ и вновь появляется, влажный и чуть покрасневший, так бесстыдно. Атсуши доводит его до крайней точки. Уделяя внимание каждой клеточке кожи, пристально следя за ощущениями любовника, он позволяет Аою приблизиться к финишной прямой и, конечно же, обламывает гитариста на пике. Широяма не сдерживает просящего стона - он едва не кончил в это восхитительно узкое горло. Но Сакурай не позволяет ему сокрушаться долго - выпрямившись и сдернув с себя рубашку через голову, он грубо поворачивает гитариста на живот, обхватывает рукой его талию и заставляет встать на четвереньки. Ничего не соображающая голова Широямы выдает расплывчатую мысль: сейчас ему придется несладко. Только певец не думает быть настолько грубым. Аой зацепил его, этими сочными губами, тонкой талией, упрямством и тяжелым, почти невыносимым характером. Но даже не это сейчас останавливает певца. Он эстет. Ему нужно, чтобы все было идеально. Кроме того... Ему всегда хочется попробовать на вкус. Тихий смех не предвещает ничего хорошего. Аой закрывает глаза, поджимает губы... и чувствует влажное прикосновение к анусу, совсем не похожее на то, что он ожидал. - Боже. Кончик языка, что совсем недавно хотел пробраться в его член, теперь нагло штурмует сжавшееся от неожиданности кольцо. Поцелуи, развратные, пьянящие, влага, скатывающаяся между ягодиц. Еще немного, и Аой свихнется, вцепившись в покрывало. Непривычно, неудобно, грязно, но, черт возьми, еще. Пока он не сможет отпустить себя, пока кончик языка не протиснется внутрь, хотя бы немного. Этому помогает влажная ладонь, вдруг обхватившая пульсирующий ствол. Аой падает на локти, опускает голову и вжимается лбом в матрац, совсем тихо постанывая в ответ на чужие старания. Это длится так долго - или ему кажется? - что перед глазами распускаются разноцветные круги. Жар проталкивается чуть глубже, оставляет там мокрый след и пропадает. Язык выскальзывает наружу и тут же ведет влажную дорожку вверх, по впадинке между ягодицами, до самого копчика. Расчерчивает поясницу и продолжает путь по позвоночнику. Каждый выступающий позвонок получает легкий поцелуй, и так до самой шеи, где и теряется последняя ласка. Сквозь шум пульса в ушах Широяма слышит шорох одежды за спиной. Сквозь туман видит, как Атсуши облизывает свои пальцы, погрузив их в рот. Певец замечает взгляд из-за плеча, усмехается ему, прикрыв черные глаза, в которых плещется нечто дикое, необузданное, и накрывает гитариста своим телом. Снова поцелуй, в котором Аой ощущает собственный вкус, а в другой миг длинные пальцы уже мягко проталкиваются в дрожащее от нетерпения тело. Не двигаться. А иначе эти длинные ногти изранят все нутро. Они и сейчас, проникая, царапают стенки. Немного больно, но эта боль непростительно приятна. Чуть глубже - первая пара суставов, так четко ощутимых, будто шарниры. Еще немного - вторая. А потом подушечки пальцев находят простату - вот так легко, почти сразу, и мир заходится помехами. Дыхание становится прерывистым. Больше похоже на тщетные попытки глотнуть воздуха при удушении. Руки не держат, но Атсуши все равно заставляет его подняться на них. Его пальцы хозяйничают внутри, вытворяя такие вещи, что ноги отнимаются. На губы падает что-то соленое, Широяма не сразу понимает, что это. Он интуитивно облизывается, чем завораживает взгляд певца, и Атсуши собирает языком выступивший на висках гитариста пот, желая узнать, какой вкус осел сейчас на рецепторах Аоя. Да, их тела блестят в свете рекламных щитов, пробирающегося сквозь занавески окон. Накопленная в бедрах похоть покрыла кожу горькими каплями греха. Красиво. Грудной стон - Аой крепко сжимает в себе умелые пальцы. Их больше недостаточно. Гитарист готов и даже требует. Это вызывает еще одну хищную улыбку на губах Сакурая. Он разводит пальцы, убеждаясь в этом воочию, и вынимает их. Спускает брюки вниз, хватает раскачивающиеся бедра музыканта и раздвигает пальцами упругие ягодицы. Да. Войди в меня. Слова застревают в глотке, так и не прозвучав, но в них не было необходимости. Помогая себе рукой, певец уже вжимается головкой в анус гитариста и легко проскальзывает в жаждущее его тело. Оно само раскрылось для него и теперь затягивает все глубже, даря долгожданное облегчение. Глубоко, мучительно... Тесно и хорошо. Аой роняет долгий стон, качнувшись навстречу чужим бедрам, и Сакурай погружается в него до основания, лишь хрипло выдохнув в ответ. Вот оно. Сжимающаяся вокруг члена плоть, сводящая с ума. Незнакомые ощущения. Чужое падение, которое опрометчиво принимается за вознесение. Сладкий обман разума и доведенных до предела страстей. Они чужие друг другу. Они встретились впервые этим вечером. Их жажда спонтанна, а разница в возрасте так велика, что преодолеть ее невозможно. Восхитительно. То, что нужно мающимся от скуки безумцам. Ведь они так похожи. Целуя друг друга и двигаясь навстречу финалу, все быстрее, яростней и сильнее, они могут забыться, стать кем-то другим, потеряться в иллюзии истинного счастья. Что может быть лучше? Тихие ругательства срываются с губ Аоя уже неосознанно. Большой и горячий член пронзает его тело снова и снова, заставляя раскачиваться над кроватью. С каждой минутой ускоряя темп, они теряют человеческие черты и качества, превращаясь в животных, ничего не понимающих и ни о чем не беспокоящихся. Они слышат только друг друга, переплетая пальцы рук, и ничего важнее уже нет в этой реальности - ни друзей, что остались ждать Широяму в баре, ни жены, что обрывает телефон в попытке дозвониться до супруга. Ни музыки, ни сцены, ни имен. Пока гитарист не кончает в ладонь Сакурая, обхватившую ствол. Атсуши с упоением размазывает сперму по его члену. Она хлюпает между длинными пальцами, когда как выплеснувшаяся в тело Аоя влага вытекает из него и капает на мошонку, заполнив до отказа. Горячая, липкая, она смешивается с его семенем, оставаясь на коже разводами. Певец разворачивает любовника к себе, позволяя ему упасть на сбитое покрывало и, прижав мужчину лопатками к кровати, ложится сверху и целует, будто в благодарность за оказанную услугу. Они не говорят друг другу ни слова. Только дьявольская улыбка на губах Атсуши и пронзительный взгляд отпечатываются в памяти невыцветающим кадром их встречи. А спустя несколько томительных минут Сакурай обрывает возникшую в комнате тишину: - Ты такой же, как и я. Нас объединяет скука и одиночество. Мы не можем сказать прямо, чего желаем на самом деле. Но где-то в глубине души ты заебался так жить, Юу. Тебе не хватает того же, что и мне. Но ни ты, ни я не знаем, чего именно. У этого нет названия и формы. Запаха, цвета, вкуса. Но это что-то не дает спокойно жить, заставляя нас вечно искать то, чего нет. И ни страсть, ни признание, ни деньги не имеют ничего общего с этим чем-то, из-за чего мы сходим с ума вновь и вновь. Он прав. То, что Аой ищет, чего хочет... Он не знает, как это называется, как это выглядит и что значит. Но именно поэтому он здесь. И он рад этому. Сакурай, усмехнувшись, забирает что-то с простыней. Еще не пришедший в себя Широяма смутно улавливает кусочек света в его ладони, узнавая экран своего мобильного, выпавшего из джинсов. Атсуши открывает набор номера, без слов вводит несколько цифр и жмет на вызов. Тихая мелодия где-то на полу говорит о том, что звонок прошел. Певец сбрасывает вызов и сохраняет номер своего телефона прямо на глазах у гитариста. Но над цифрами, что въелись в сознание, вместо имени возникает фраза. "Sex for you". Аой шумно выдыхает. Ведь теперь, блуждая в поисках "чего-то", что не имеет лица, он может найти гида. А иначе все бы закончилось на этом же моменте. Ведь так? - В следующий раз, я буду тем, кто "споет" для тебя, - обжигает истерзанные губы тихий шепот Сакурая. Но это будет в следующий раз. А пока ночь еще в самом разгаре... - Продолжим поиски?Пожалуйста, проглоти сладкий мед, Обнажи свой язык, обними меня. Спи тревожно в бесконечной ночи, Займись с кем-нибудь любовью, ох, смертельной любовью. В красном раскрывающемся цветочном бутоне, горячо, горячо. Секс для тебя. Да, толкай свои бедра. Секс для тебя. ...только сегодня владей и подчиняйся.
BUCK-TICK. "Sex for You"