Уже три недели прошло с момента событий на Кубе, а Эрик все еще не находил себе места. Тяжелое чувство вины грызло его все больше и больше, заставляя кричать от кошмаров ночью и разрывая внутренности когтистой лапой днем. Внешнее спокойствие было лишь искусной маской, которую Эрик старательно натягивал на себя, думая о дурацких мимах, выступающих на улицах городов. Он понимал, что без нее теперь не обойтись, ведь он сознательно стал сигнальным маяком для небольшой группы мутантов, бесконечно напоминал себе, что его принципы и цели остались прежними, что он должен быть сильным, несгибаемым лидером и вести свой народ, но раз за разом в ночной тиши проигрывал безмолвный спор с самим собой. Больше всего ему хотелось оказаться рядом с Чарльзом, встать на колени и обнять его.
Однако наступало утро, и Эрик становился Магнето. Они обосновались на одной из бывших баз Шоу, получив в свое распоряжение необходимую аппаратуру и даже кое-какие секретные документы. Вместе с Азазелем и Риптайдом они составляли планы по спасению Эммы Фрост, которая была необходима их команде. Мистик редко участвовала в обсуждениях, но усердно тренировалась и заставляла учиться Ангел, резко растерявшую весь свой боевой пыл.
Так проходили день за днем. Все изменилось в одну ночь, когда совершенно измотанный кошмаром Эрик вышел покурить. Он с удовольствием зажег сигарету, с каждой затяжкой отпуская из своего разума горящие от боли и разочарования голубые глаза Чарльза.
Инстинкты сработали даже раньше слуха. Все металлические предметы в комнате взлетели, мгновенно становясь оружием, и только после этого Эрик услышал сдавленные рыдания. Он немного расслабился, опустил предметы на место и, подумав, что в очередной раз плачет Ангел, уже пошел к себе, когда понял, что звук исходит из комнаты Мистик. Это было необычно, и Эрик решил, что на правах лидера имеет право узнать в чем дело.
Он зашел в комнату без стука. Мистик сидела на кровати спиной к двери и что-то читала, давясь сдавленными всхлипами.
– Мистик, что случилось? – строгим голосом спросил Эрик.
– Нет-нет, ничего, – быстро вытирая слезы и пряча что-то под подушку, отозвалась она.
Разумеется, Эрик не поверил и решительным шагом подошел к ее кровати, бесцеремонно выудив из-под подушки какую-то книгу с белой обложкой. А, посмотрев на нее, сам чуть не упал, увидев в своих руках медицинскую карту Чарльза. Он крепко ухватился за спинку кровати и невидящим взглядом уставился на ее обложку.
– Эрик, прости, он мой брат. Я пошла за тобой, но я не могу не беспокоиться о нем, – объясняла девушка, закусив губу.
– Ты выкрала карту, – жестким тоном констатировал Эрик. – Не смей так подставляться. Ты больше не Рейвен Чарльза, ты Мистик. Не разочаровывай меня.
Он резко развернулся и ушел, оставив за собой острое ощущение холода и безысходности. Девушка обняла коленки и впервые позволила себе расплакаться по-настоящему. Рейвен понимала Эрика, видела их отношения с Чарльзом, но не смела даже чуть-чуть подтолкнуть или помочь, решив заняться собственной судьбой, а не разгребать ошибки двух запутавшихся мужчин. Из карты она все равно уже узнала все, что хотела.
Эрик шел по коридору, прижимая историю болезни к груди так, словно она была самым большим сокровищем в мире. Залетев в свою комнату, он взмахом руки закрыл замок, уселся на стул и принялся читать.
«Чертовы медицинские термины!» – он со злостью отшвырнул карту и снова закурил, раздумывая что делать. В общих чертах Леншерр понял, что Чарльз пострадал гораздо серьезнее, чем он думал раньше, но, даже перечитав карту, не смог правильно оценить, чем такая травма могла бы грозить в будущем. Допускать мысли о самом худшем не хотелось. Промучившись до рассвета, Эрик принял единственное возможное решение: он должен поговорить с врачом Чарльза лично, чтобы узнать о его состоянии и услышать дальнейшие прогнозы. Таким образом он надеялся хоть немного заглушить совесть, которая грызла его сильнее с каждым днем.
Эрик не смог заснуть до конца ночи, и уже рано с утра поднял недовольного Азазеля, наплел что-то тому о чрезвычайно важных документах, которые он хочет выкрасть у правительства, и приказал перенести его в Нью-Йорк, конечно же не сказав, что именно там находилась клиника, куда после Кубы перевезли Чарльза. Они договорились встретиться через три часа, и Эрик, привычно убедившись, что за ним нет слежки, поспешно двинулся в сторону больницы.
Яркие солнечные блики отражались от зеркальных поверхностей небоскребов, перемешиваясь с суетливым потоком людей и раздражая Эрика еще больше. Он уже даже успел пожалеть, что не взял такси или что не влетел прямо в окно кабинета врача, но только поправил темные очки и надвинул пониже на лоб шляпу.
«Театральные эффекты всегда были твоей слабостью, друг мой», – промурлыкал голос Чарльза в голове. Эрик помотал головой, избавляясь от непрошенного воспоминания и через стеклянные двери прошел к улыбчивой девушке в приемном покое.
– Здравствуйте, я хотел бы поговорить с лечащим врачом Чарльза Ксавьера, – Леншерр попытался улыбнуться своей самой чарующей улыбкой, но, похоже, это только напугало молоденькую медсестру.
– А кем вы ему приходитесь? – с подозрением спросила она.
– Близкий друг. К сожалению, я был в долгой командировке и только сейчас узнал об этом несчастном случае. – Эрик призвал все свое актерское мастерство, понимая, что сейчас не время размахивать металлическими предметами, хотя и очень хотелось.
– Хорошо, я проведу вас в кабинет, – сдалась напору Леншерра медсестра. – Лечащего врача Ксавьера зовут Дэвид Уайт.
Кабинет доктора Уайта был на удивление уютным и чем-то напоминал маленькую гостиную в особняке Ксавьера. Два удобных стула для посетителей, компактный диван, аккуратные стеллажи с книгами и картами пациентов и большой стол, на котором все предметы лежали в идеальном порядке. Медсестра предложила Леншерру подождать доктора на стуле и ушла.
Эрик послушно сел и с любопытством оглядел комнату. Благодаря острому аналитическому уму и постоянной практике, он давно научился составлять психологический портрет по рабочему месту человека. Это не раз оказывалось полезным при слежке за подручными Шоу. Вот и сейчас Эрик, переводя взгляд с одного предмета на другой, медленно представлял себе характер доктора. Примерный семьянин, который с головой погружен в работу. Методичный и дисциплинированный. Явный профессионал. Неудивительно, все-таки у Чарльза была возможность нанять самых лучших врачей для своего восстановления, так что он уже наверняка в полном порядке. От молчаливого созерцания кабинета его отвлек чистый сильный голос доктора Уайта.
– Здравствуйте, Вы друг Чарльза Ксавьера? – Дэвид протянул руку и Эрик встал, чтобы ее пожать. – Садитесь, я готов выслушать Ваши вопросы.
– Да, меня зовут Эрик Леншерр, здравствуйте, доктор. Я хотел бы узнать все о состоянии Чарльза.
– Прям уж все? – усмехнулся врач. – Вы сказали, что Вас зовут Эрик? Интересно.
– Что интересно? – напрягся Леншерр, ожидая какого-то подвоха.
– Теперь понятно кого звал Чарльз, когда его доставили к нам, – слегка улыбнулся доктор, но мгновенно стал серьезным и по-деловому продолжил. – Итак, ситуация у мистера Ксавьера не самая лучшая. К сожалению, я так и не знаю, как и кто ему оказывал первую помощь, ранение произошло на Кубе, но должен признать, что без нее он бы не дожил до перевозки к нам. Однако на момент поступления ситуация была критическая. Он потерял много крови, сознание было спутанное, жизненные показатели значительно ниже нормы, чудом в рану не была занесена инфекция. Пулю, как ни странно, мы не нашли, но это неважно. Важно то, что у Ксавьера оказался перебит позвоночник. Едва стабилизировав состояние, я его прооперировал. С командой хирургов мы, как могли, собрали его позвоночник, удалили осколки костей и гематому. После чего на два дня он был погружен в искусственную кому.
Эрик бледнел с каждым словом, а на последнем судорожно сглотнул. Он не думал, не предполагал, что все окажется так плохо, почему-то был уверен, что Чарльз уже здоров и полон энергии. Крепко сжав подлокотник, он нечаянно запустил метроном с шариками, которые охотно задвигались, повинуясь его силе. Эрик проклинал сам себя: надо, надо было усмирить собственную гордыню и обиду, и сначала отправить Чарльза с Азазелем в больницу, а уж потом эффектно исчезать с пляжа. Но он же не думал тогда о Чарльзе, даже не представлял, что тот вполне мог умереть на том ненавистном острове. А доктор и не думал останавливаться, продолжая безжалостный сухой рассказ.
– Интенсивная терапия дала свои результаты, но прогноз неутешителен. Чарльз может свободно двигать верхней половиной туловища, руками, но ноги останутся парализованными, с этим современная медицина ничего сделать не может. Как только мистер Ксавьер пришел в себя, он попросил отпустить его домой. Рядом с ним все время находился его друг Хэнк Маккой, вы, должно быть знакомы. – Эрик сухо кивнул. – Так вот, нехотя, но я выписал его три дня назад. Через день я или мой ассистент ездим к нему и проверяем состояние. Пока я могу назвать его удовлетворительным. Но тем не менее он по-прежнему испытывает сильнейшие боли, поэтому медсестра, которая приставлена к нему круглосуточно, насильно, хочу заметить, дает ему курсом сильные обезболивающие и седативные препараты. У вас остались вопросы, мистер Леншерр?
Эрик не знал куда себя деть. Он лишь покачал головой, поблагодарил доктора, как во сне вышел из больницы и, натыкаясь на прохожих, медленно побрел по улице. Чувство вины и злость на самого себя на глазах разрушали его стальную личность.
Азазель нашел совершенно потерянного лидера на другом конце города только к вечеру.
***
Два дня прошли как в пелене. Словно туман накрыл Эрика, скрыв его от окружающего мира. Он белесой невидимой отравляющей дымкой заползал в легкие и под кожу, заставляя рычать и швырять вещи, а потом сворачиваться на кровати и смотреть в одну точку. Непозволительное поведение для повелителя металла и лидера сопротивления мутантов, но Эрику было плевать. Он заперся у себя и не пускал никого. Впервые в жизни он сорвался.
Казалось, он просто забыл, как надо жить. Он никогда не думал, что что-то может затмить смерть матери, но сейчас единственные воспоминания, которые бились в воспаленном сознании, было посвящены одному только Чарльзу. И вспоминая пронзительные глаза телепата, Леншерр забывал, как надо дышать, разбиваясь на осколки.
К концу второго дня Эрик пришел к выводу, что единственное, что он хочет – это увидеть Чарльза. И только тогда болезненное отчаяние неожиданно отступило, оставив привычную холодную решимость. Эрик просто шагнул за свое окно и полетел в сторону особняка Чарльза, проклиная въедливый, словно кислота, дождь.
Он добрался только под утро, когда до рассвета оставалось всего пару часов, мокрый и продрогший, нерешительно завис около балкона, который вел в комнату Чарльза, но все же через пару минут мягко приземлился, скрываясь в ночной тени, и заглянул в темноту поместья.
Чарльз лежал на своей кровати и, кажется, крепко спал.
Даже не задумываясь о возможных последствиях, Эрик практически вбежал в комнату, оставляя за собой мокрые грязные следы и торопливо сел на стул рядом с кроватью, с отчаянной надеждой вглядываясь в лицо своего друга.
Каштановые волосы Чарльза сейчас слишком явственно оттеняли нездоровую бледность кожи, ресницы слегка подрагивали, но глаза не открывались. Одеяло покрывало ноги и любимую зеленую домашнюю рубашку, которую так хорошо помнил Эрик. К правой руке вилась трубка капельницы, ладони были расслаблены и казались безжизненными. Но больше всего Эрика напугало, что он не чувствовал присутствия Чарльза в своей голове. Всегда, с первых минут их знакомства, даже во сне, сознание телепата само рвалось навстречу разуму Леншерра, но сейчас Эрик ощущал только пустоту. Он осторожно взял левую руку друга, переплел их пальцы и тихо позвал:
– Чарльз… Ты слышишь меня? Это я, Эрик. Проснись, пожалуйста.
Он так сильно мечтал о том, чтобы телепат проснулся, но в то же время боялся этого до нервной дрожи. Однако Чарльз не проснулся и даже не пошевелился. Эрик вспомнил об обезболивающих, об седативных препаратах и понял, что телепат сейчас просто не в силах открыть глаза.
Эрик обхватил свою голову руками, уткнулся лбом в неподвижные ноги Чарльза и тихо сходил с ума.
Его вина. Его кара. Лучше бы на пляже умер он сам, тогда сейчас Чарльз был бы по-прежнему весел и здоров.
За окном бушевала гроза. Сильный ветер трепал деревья, ломал ветки. Крупные капли дождя барабанили по стеклу, с издевкой наполняя чашу отчаяния Леншерра. Яркая вспышка ударила по глазам, оглушительно громыхнул гром: загорелось дерево в саду поместья, раскидистое, древнее.
Но Эрик ничего этого не видел и не слышал. Сгорая дотла вместе с этим деревом, он тихо шептал как в бреду: «Прости меня, Чарльз, прости меня, прости».
С первыми лучами солнца пришло неожиданное решение. Эрик не может исправить свою ошибку, но может создать для Чарльза мир, где его мечты о собственной школе будут реальностью, где не придется ни от кого прятаться и бояться.
Чарльз все еще спал, когда Леншерр нежно провел пальцами по его щеке, поправляя непослушную прядку волос, поцеловал руку и тихо вышел из комнаты. Теперь у него была цель для существования.
За одну ночь Эрик сгорел дотла и возродился из пепла не хуже птицы феникс.
***
Наутро Чарльз проснулся раньше обычного. Он нехотя разлепил глаза, поморщился от уже привычной боли в спине и поправил иголку от капельницы. Сияло солнце, освещая умытый за ночь сад, а солнечные зайчики прыгали по янтарным каплям, которые дрожали на подоконнике. Где-то вдалеке пели птицы.
Впервые за долгое время Чарльз почувствовал умиротворение. Он помнил сон, в котором рядом был Эрик, тот гладил его и звал по имени, но сам он не чувствовал обиды или раздражения, напротив, как будто слышал повисшие в воздухе слова: «Прости меня, Чарльз», сказанные таким знакомым и родным голосом. И как-то стало сразу легче. Наконец появились силы двигаться вперед, и Чарльз захотел побыстрее начать восстановительный курс терапии, чтобы пересесть в коляску и открыть школу. Он уже подумывал о том, чтобы позвать Хэнка, но тот, словно услышав, уже прибежал, суетливо поправляя очки.
– Профессор, вы наконец-то воспользовались телепатией! – радостно произнес он вместо приветствия, но тут же нахмурился, принюхиваясь и скользя взглядом по отодвинутому стулу у кровати Чарльза, грязным высохшим лужицам, которые тянулись от окна до чуть приоткрытого балкона. – У вас кто-то был ночью?
– Что? Нет, конечно, Хэнк. И тебе доброе утро, друг мой. – Чарльз явно ничего из этого не замечал и так искренне улыбнулся, что вся комната разом стала теплее. – Ты не мог бы позвонить доктору Уайту? Я хотел бы обсудить с ним терапию, которая позволила бы мне хотя бы ездить на кресле, а не лежать целыми днями. Я помню, как он о ней говорил. Пора заняться открытием школы, согласен, Хэнк?
Тот лишь молча кивнул и вышел из комнаты, поражаясь, как один лишь незримый визит Леншерра позволил профессору ожить лучше, чем все его старания за этот месяц.
«Ну что ж, с чего-то надо было начинать», – подумал Хэнк, принимаясь мыть пол.
