***
К ночи дождь зарядил как из ведра, размыв проселочные дороги. В машине запотевали стекла, а диджей местного радио, маясь от безделья перемежал народный фолк с попсовыми мотивами. Дальний свет фар арендованного на днях фольксвагена уперся в стену ливня. Машина заворчала, заскрипела подвеской и на дальнейшие уговоры «Еще чуть-чуть, еще немного» не шла. Женщина отпустила педаль, и надвинув по самый нос капюшон куртки шагнула в рыхлую земляную жижу, успев запачкать не только новые сапоги, но и потёртые светлые джинсы. Скрипнув зубами, она двинулась прямиком к полосе скошенных колосьев, образовавших более-менее твёрдый настил. Машина печально вздохнула и сверкнув фарами приказала долго жить. Из-под капота робко выглянула струйка дыма. — Мне то что. Сегодня твой день. — сказала она под ноги, застывшей столбиком грязно зеленой мыши. Пискнув, та нырнула в открытую дверь и закопошилась в электронике. Осторожно ступая по настилу, она продолжила путь, но через двести метров остановившись, выдохнула. — Проклятье, я не собираюсь всю дорогу до этого богом забытого поместья топать на своих двоих. Рывком она откинула капюшон, запоздало сообразив, что это не самая удачная ее идея. Дождь, скользя по коротким волосам, намерился забраться за шкирку, щекочущими каплями дразня тонкий свитер. Она поежилась, напряженно вслушиваясь в темноту. Ага, вот оно! Рядом заржала лошадь. Затем сквозь стену ливня проскользнул темный всадник, осадив легко ступающего по грязи черного коня. — Ты! — глухо пророкотал наездник, властно указывая на ночную странницу пальцем. — Ты … — До владений Крокаш подбросишь? — деловито поинтересовалась женщина, так же указав пальцем на чернеющий вдали лесной массив. — Оно должно быть в той стороне. — Но… — заколебался всадник. — Оставишь девушку в беде? Дворянскую честь пятнаешь. — пожурила она, приглядываясь с какой стороны удобней подступиться к коню. — Эм… так и быть. — заколебался наездник, помогая маленькой женщине устроиться впереди себя. — Но я должен, нет, просто обязан спросить. Ты голову мою не видела? — Что, опять? — она сочувственно похлопала его по кожаной перчатке, сжимающей поводья. — Так недавно же нашли. — Думал на Самайн при параде явиться. Отполировал, покрыл средством, оставил в поле на камне просушиться. А тут эти, как их, ненормальные с выпиленными из орешника мечами, и латами из картона. — Реконструкторы. — Реконструкторы. — повторил он, выдохнув всем телом с кипящей ненавистью. — Исторические клубы, гробокопатели. Уж я то их дождусь, найду заразу, свяжу за ноги и оттаскаю по полю, пока их мозговая жидкость в землю не впитается. Трусивший легкой рысцой конь вступил под сень лесного покрова. Все еще густая осенняя шапка приглушала разыгравшийся ливень. Но лишь ненамного, чтобы услышать далекий животный вой. — Владения там. Левее асфальтовой дороги. — всадник указал на светлую линию, выделявшуюся среди темного лесного настила. — Дальше не поеду. — Благодарю. — женщина ловко извернулась, спрыгивая на землю. — Поместье семьи Крокаш. Верно? — Много их было. Совсем недавно переехали. Купили землю. Отстроились. Понаставили охрану. Забавные юнцы. Не трусили особо, когда я невзначай мимо проскакивал. Таких бы к нам, в кавалерию. Мы бы этих немсков пластом раскатали. А теперь пусто, да. Несколько местных слуг. Садовник и приходящий учитель. Этой дорогой катается. — всадник похлопал нетерпеливо бьющего копытом коня. Ночь — время бешеной скачки. Животное не видело смысла в пустых разговорах. — Заказы принимаешь? — что-то для себя решив пророкотал безголовый всадник, и чуть понизив голос виновато добавил — … ну после того случая. — он указал ей на грудь. — Чувствуешь? — невольно она скрестила руки, закрывая еще не успевшую зажить рану. Всадник неохотно подался вперед, изображая утверждение. — Не по моей части работа, но приму. За помощь и в долг следующих просьб. — Может окажется, что и по твоей. Кто знает? До Самайна. Договорились? — он развернул нетерпеливого коня, галопом унесшегося прочь. Дважды провыла собака.***
Ворота она так и не нашла. Не было намека и на калитку. Шипя и чертыхаясь, она ухватилась за нижние ветви растущего близ ясеня, подтянулась и найдя брешь в колючей проволоке перемахнула через забор. Горло тут же сдавило удушьем, разрывая болью легкие. Она же зареклась, никакой работы до сочельника. Сквозь пульсирующую боль, дрожащей рукой она нащупала в кармане сверок с кореньями, сунув за щеку, прожевала, глотая вяжущий тошнотворный сок. Стало легче. На время. Вспоминая процесс дыхания, она наконец отыскала центральную, засыпанию щебнем дорогу к особняку. Поместье семьи Крокаш не было старинным замком, хотя отчаянно под него косило. Вероятно, из-за в какой-то мере неприлично возвышающейся над домом башни. Очередной проект безумного архитектора, увлекающегося стариной, но стремящееся разбавить ее модерном. Найдя в очередном богатом простофиле родственную душу, он быстренько набросал проект этого дома-монстра и пока, заказчик не опомнился, отправился с гонораром на Багамы. А дом так и построили, чтобы распугивать шатающихся по лесу любителей природного отдыха и грибников. Так и возникают страшные сказки, обрастают слухами, процветают, пока на месте небылиц действительно не объявится мерзостный плод бурного людского воображения, или под конец не займет кто-то из ныне вымирающего народа лесов. Под окнами парадной блуждал пес, периодически поднимая голову и душераздирающе воя. Огромный, с всклокоченной чёрной шерстью и безумно острыми клыками, меж которых сочилась пенистая слюна. Он на мгновение замер, и подобравшись, рванул навстречу непрошеной гостье. — Забываешься. — холодно сказала она, откидывая назад мокрую длинную челку, открывая глаза. Пес, примерившийся было к прыжку замер. Несколько капель слюны упало и зашипело на щебне. Тяжело дыша он смотрел на нее бешеным взглядом, но повторить попытку нападения не решался. — Найди их. Анку скоро пребудет. Укажешь ему путь. Обойдя пса, она спокойно прошла к парадному входу, и преодолев несколько ступеней с трудом толкнула тяжелую входную дверь. Пес, увязавшийся следом, сунул нос в щель следом за ней. Прихожая встретила их напряженной тишиной, в которой прогуливался запах обработанного дерева и листьев бергамота. Были там и еще множество запахов, тревожным колокольчиком звенящих в сознании. Смерть. Весьма скверная. И что-то еще, схожее с пеплом. Она кашлянула, чувствуя, как в груди нарастает холод, пронзая кожу затупленными иглами, и словно жидкий азот растекается по легким, переходит в нутро, обволакивает сердце. Рот наполнился ледяным металлом, лишая пути дыхания. Паршиво. Корень тут не поможет. «Растекись стеклом песок, потоком лейся на восток. Прорастя седым вьюном, обернется боль огнем» — прошептала она, едва выталкивая, чуть ли, не хрипя последние слова. Аккурат воздух в легких подошел к концу. Затем она осторожна вздохнула, чувствуя, как по телу взамен пронзающего холода разливается живительный жар. Ее лихорадило. Но было уже терпимо. Недуг ее не побеспокоит. На время. От просушенной одежды валил пар, сквозь который появилась слюнявая пасть черного пса. Женщина вздрогнула, слегка посторонившись от полуоткрытой двери. Пес скалился, посматривал на пар, едва не рыча. Но молчал. На улице скрипнула повозка, ее колеса умиротворяющие шуршали по гравию. — Ты привел его? — Она глянула через плечо: на улице разливался мертвенный свет фонаря. Вскоре страж могил возьмётся за свою работу, а у нее будет время спокойно обследовать дом. Ее шаг стал намного легче, чем прежде, словно усталость так же испарилась. Теперь ей было довольно жарко, однако она отлично понимала, что жар лишь иллюзия, которая способна ненадолго обмануть ослабленное тело. В просторном холле стояли старинные часы. Глаза, быстро привыкшие, к темноте различили застывший маятник и стрелки, указующие на пол первого. Ночи или дня? По ее внутренним часам было около четырех утра. Рассвет нынче поздний, случись что, аврора ей не помощница. На второй этаж вели две спиральные лестницы с изразцовыми перилами. Довольно детальная работа, жаль дерево уже подгнивало. Пыльно — давненько здесь не прибирались. Часто пыль привлекала мелких паразитов и слабую нечисть, как например серый червь, затаившийся в тени верхних ступенек, с аппетитом поглощающий их физическую реальность. Задумаешься занося шаг над прогрызенным бытием, забудешь сделать шаг, споткнешься и полетишь кубарем, уткнувшись разбитым носом в отсыревший ковер прихожей, где тебя поджидает сероватая виха, похожая на ушастого паука. Она будет рада собрать мусор, выпавший из кармана растяпы. Заметив ее изучающий взгляд, существа юркнули во тьму углов, там и растворились. Осторожно ступая, стараясь не касаться перил она поднялась выше. Правая, слегка приоткрытая дверь оказалась входом в библиотеку. У продавленного дивана возвышалась стопка книг, в большинстве своем это были естественные науки, или талмуды геометрии, заложенные рваными полосками бумагами. На журнальном столике лежала одна единственная книга. Аккуратно поддев страницы, женщина прочла первые попавшиеся строки: «Полночь бьет — и взор, доселе хладный, заблистал, лицо оживлено. И уста бесцветные пьют жадно с темной кровью схожее вино;»* *«Коринфская невеста» Гёте Интересный выбор. Мертвый дом отозвался тоскливой тишиной. Он появился первым. Полноватый мужчина, гладко выбритый и с прилизанной челкой, едва переступил дверь, ведущую из библиотеки в гостиную. Теперь он раскинулся на полу, смотря в потолок невидящим взглядом. Чердачная пыль, пробивающаяся сквозь потолочные прорехи тонким слоем оседала на его бледном обескровленном теле. Даже не рассматривая его ближе, женщина заметила довольно аккуратно перерезанное горло, и несколько темных капель стекших по шее на паркет. Грубая смерть, не лишенная тайного смысла. Женщину она нашла в спальных комнатах для прислуг поместья. Полная особа с сильными от черновой работы руками. Смерть не стала неожиданностью. Сопротивлялась до последнего. Двоих, скорее всего садовника и охранника пес нашел у гаражей. Людей в поместье жило немного, но должен быть кто-то еще. Хозяйская спальня давно пустовала, но одна из соседних комнат была обжита, принадлежа довольно аккуратному человеку, любящему, однако, засыпать под монотонное чтение, или под музыку дискового плеера. Подтверждая догадку, она заглянула в прикроватную тумбу, обнаружив там несколько мужских журналов. Она слегка усмехнулась своему заключению. На письменном столе были полувысохшие поделки, сплетённые можжевеловые веточки, несколько булавок и ловец снов. Там же нашелся альбом с рисунками, весьма детально изображающими домовую нечисть, и даже нескольких лесных обитателей. Единственной фантазией была русалка, томно развалившаяся на камне. У художника явный талант к детализации, но такие, с точно зрения человеческой красоты русалки живут разве что в фантазиях. — Подвал или чердак? — она негромко озвучила свои мысли долистывая альбом до конца — чем дальше, тем более жуткими становились рисунки. Появились и совсем отвратительные твари, вроде моровых с облезшими шкурами или мулей с тонкой кожей и неаппетитно перемазанной пастью. За окном посветлело. Из узкого окна двор был как на ладони. Пес кружил вокруг прибывшей кареты, из которой появилась высокая темная фигура. Едва касаясь кончиком обнаженного меча белой извести дорожки, Анку последовал за уводившим его в глубь двора баргестом. На чердаке что-то завозилась, и женщина поспешила к узкой лестнице, ведущей в уродливую чердачную башню. Лампочки здесь давно пришли в негодность, половина светильников была разбита, так что стекло хрустело под подошвами сапог. Светом здесь были крошечные окна бойницы, сделанные так, чтобы придать башне еще большее сходство с замковой пристройкой. Он сидел у окна, наблюдая за работой ночного странника, скорее с любопытством. Неужели они были представлены? На хруст стекла он суетливо обернулся, с трудом ограждая себя от излишне резких движений. Все еще храбрился. Не поздно ли? Черные ввалившиеся глаза смотрели на нее с презрением и болью. Только сейчас она заметила, когтистую руку, поглаживающую кудрявую головку девчушки, казалось, дремавшей у него на коленях. Хорошенькая, жаль, что мертвая. У этой были разорваны запястья, и порядком больше крови, словно ее разбрызгивали для причастия. Бурые капельки были везде: на потолке, стенах, старых вещах, покоившихся в коробках. Смерть была долгой, агонизирующей, страшной. Он наблюдал, или все же решил подарить ей быстрой покой, заодно и подкрепившись? Более всего он был похож на утопающего, которому под дулом у виска велели разжать пальцы со спасательного круга. Именно так, осторожно он опустил голову девочки со своих колен. Поднялся, сделал шаг и исчез. «Свет полуденной росы очи-горе опали» — Тени на миг сгустились, чтобы затем вспыхнуть солнечным огнем. Оказавшийся сзади женщины монстр отступил, шипя, чуть ли не взвизгивая, закрывая обожжённые глаза. Она ударила ногой с разворота прямо в живот, толкнув глотающее воздух чудовище в груду старых коробок. Судя по звону в одной из них был чайный сервиз. «Взросший на земле вьюнок оплетает икры ног. Прорастая из могилы, он лишает тело силы» Свет померк, возвращая тени, сгущающиеся у ног чудовища. Обретя облик цветущего вьюна, они оплели худощавое тело. Тот конвульсивно дернулся, зарычал, напрягся пытаясь разорвать путы тени, свистяще выдохнул сквозь плотно сжатые клыки, затем опустив голову замер — монстр, полуобратившийся, бывший когда-то человеком, а ныне ночной тварью. Женщина наклонилась к полу, поднимая длинную острую щепу, и повертев ее в руках приблизилась к связанному. Она прислонила острый конец щепы к его сонной артерии, слегка надавив. Он сморгнул, скосив на нее глаза. Он был еще подростком, унаследовавший скуластое лицо матери и упрямый отцовский подбородок. Бледный, оживший мертвец, с впалыми черными глазами, в протоках которых скапливались слезы. — Если можешь, убей. — ломающимся голосом сказал он. — Умоляю! Я не хочу так … жить. Голос скорее неприятный, хриплый, недооформившийся, которому никогда не суждено более перерасти в бархатный баритон. — Придется. — сказала маленькая женщина. — Таковы правила, мальчик. Видящий. Чародей. Монстр. Он, накрепко опутанный вьюном, пытался вздохнуть полной грудью и опустил глаза. Щепка пробила вену, наполняя чердак запахом теплой крови. — Значит все-таки подвал. — задумчиво добавила чародейка.