closer

Нет ни одного времени года, что могло бы быть лучше осени. Разноцветная листва и темные стволы деревьев, в кронах которых скрывается тусклые лучи солнца. Мэтт так любил все это, так лелеял и берег, но иногда самое любимое может стать чужим. Так же, как и тот самый человек. Даддарио бредет по улочке, перебирая опавшие мокрые листья ногами. Это успокаивало, помогая забыть о проблемах на секунду другую, пока желтые и оранжевые листочки разлетаются в разные стороны по его желанию. Они надеются на спасение, но будучи уже опавшими — их не спасти. Они на самом дне, на мокром асфальте, наблюдая за всеми с самого низа. Вся жизнь шла дальше, но не у них. Именно так чувствовал себя Мэттью, а Гарри даже и не задумывался об этом. — Ты точно не приедешь, Мэтт? — Тепло улыбаясь на том конце провода, спрашивает прекрасная Эм, словно не знает этого гребанного ответа. — Выбрали бы подарок, заехали в гости. Он был бы рад увидеть тебя. Нет, он не рад. Ни капли, если ты об этом. Потому что для него это было игрой, а для Даддарио ~ смыслом вставать по утрам. — Прости, не в этот раз, — покашливая, отвечает Мэттью, не обращая внимания на жжение в грудной клетке, словно от самой ядовитой кислоты. — Я что-то нехорошо себя чувствую. Удачи вам там. Буду скучать. С каких пор он начал врать? Черт возьми, с давних. С того времени, как начал работать с Гарри, мать его, Шамом, которым ему хотелось владеть с самого начала. Чтобы его горящие глаза смотрели только на Мэтта, пожирая голодным взглядом. Чтобы жадные губы Шама впивались в его, вечно искусанные от напряжения и стрессов. Чтобы все, связанное с Гарри, было и частью Мэттью. И все бы хорошо, но он садится на одну из лавочек, доставая пачку дешевых сигарет и зажигалку, подаренную когда-то Шамом, и он крепко сжимает ее в холодной ладони, стараясь вернуть их счастливые времена. Тщетно. Неприятный дым разносится по легким стремительно, и Мэтт немного кашляет, откидываясь спиной назад и прикрывая уставшие глаза. И все так же. Обворожительная улыбка и глаза, которые он мог узнать из миллионов других, но какой в этом смысл, если их обладатель никогда больше не будет принадлежать ему. Мэттью хочет выть от боли, вспоминая вкус губ Гарри, что так легко его покинул. Он хочет провалиться на месте, лишь бы только не думать. Обо всем этом. Выкинув недокуренную пачку сигарет, Даддарио вновь прикрывает веки, прислушиваясь к смеху играющих на площадке детей, но все, что звучало в его голове чертов звонкий смех Гарри. — Я хочу к тебе, — прошептав в пустоту, парень замолк вновь, слушая осенний ветер и шелест листьев, уже надоевших ему. У Гарри послезавтра свадьба. Новая жизнь с потерей старой. Новая мечта. Новая любовь… Он ушел так странно, как и появился, и Мэттью не винил его, ни капли. Возможно, потому что безумно сильно любил. Такое чувство, что никто другой не мог подарить ему счастья, помимо Гарри Шама. Он тяжело вздыхает, обнимая себя крепко, как это делал любимый мужчина, который вскоре станет таким чужим. В мыслях туман и ни одной надежды на то, что все станет лучше. — Как тебе конец такого прекрасного месяца, как сентябрь? Шокированный Мэттью чуть не подпрыгнул на месте, услышав самый далекий голос этой Вселенной. Гребанный Шам сидел перед ним с немного грустной улыбкой, теребя в руках яркий лист клена. — Ты? Ох, черт тебя дери, Гарри! — Я тоже рад тебя видеть, — в уголках его глаз скопились слезинки, которые он попытался незаметно убрать. — Как же Шелби? — Все еще в прибывании шока, спросил Даддарио, желая прям сейчас прижать мужчину к себе с такой силой, чтобы все разбитые части его сердца вновь собрались в одно целое. — Знаешь, не всегда удается найти того, кто захочет провести с тобой всю жизнь. Она бы не смогла вытерпеть меня, несмотря на то, что я — единственный, кто так сильно ее любил. — Сделав небольшую паузу, Гарри поднялся со скамейки и подошел к сидящему напротив парню, чье сердце чуть ли не выпрыгивало из грудной клетки, ломая на пути ребра. — Но знаешь, меня невыносимо терзало бы, если я не любил бы в ответ того, кто готов так страдать из-за меня. Прости, что бросил тебя тогда, Мэттью. Шум поднял глаза, что были красными, и теплые слезы незаметно скрывались в трехдневной щетине. Ему было искренне жаль, черт возьми. Он плакал. — Я люблю тебя, — прошептал задыхающейся от всего этого Мэтт. — Так докажи. Мужчина с полуулыбкой протягивает ему руку, ожидая «ответа». И Мэттью поднимается, крепко цепляясь за его теплую ладонь и переплетая пальцы.

И если осень — не время чудес, то Мэттью и не знает, какое оно…