***
Они истощились быстро. Шёл седьмой месяц войны, и противник был полон сил. Может, у них и был шанс, тысяча шансов, но разбомблённый Лондон, за один миг лишённый электричества и заблуждений, мешал думать о хорошем, о победе, в которую, по правде, не верили даже дети. Правительство заставило сражаться, а, будь воля Лиама, он бы в первую же секунду сложил оружие и сдался карим глазам, с неподдельным состраданием смотревшим на обречённых подростков, ничего, кроме тепла, не желающих, стремящихся лишь почувствовать немного жара от слабого, наполовину потухшего огня. Во второй раз Лиам столкнулся с Зейном где-то неподалёку от Йоркшира, в самом эпицентре бойни, из которой не выбрался ни один его друг. О том, что Великобритания проиграла войну, без конца повторяли по всему миру, но их принуждали умирать ради призрачной, никому не ясной цели. Больше не осталось человека, действительно жаждущего справедливости. Больше не осталось того, кому действительно нужна была Англия. Всё смешалось. Солдаты уже не понимали, что бьют по своим, и каждый, кто держал в руках оружие, был врагом. Товарищи Лиама теряли рассудок от страха, в ужасе носились по сторонам, убивали без разбора в отчаянном стремлении остаться в живых. И посреди этого хаоса, неразберихи, где они отбрасывали снаряжение и пускали в ход кулаки, Лиам рассмотрел того парня, что позволил им спастись несколько месяцев назад. Он лежал на спине, и его окровавленные ладони зажимали рану в боку. Он даже не думал о том, чтобы отползи подальше от других солдат, не до конца осознающих происходящее, уже похоронивших под своими ногами сотни друзей, которых могли спасти. И Лиам знал, что парень с чёрными волосами и сильным акцентом ─ враг, но он впервые за все полгода, проведённые на войне, почувствовал такую решительность. Настолько быстро, насколько он мог, Лиам оказался рядом с ним и, подняв на руки, потащил подальше от громких криков и ежесекундных выстрелов. ─ Из какого ты полка? ─ спросил Зейн на своём языке, однако ему не нужен был ответ. ─ Ты получишь чин. Тебе дадут чин, ─ в полубреду повторил он, ─ ты станешь великим, все запомнят твоё лицо. Конечно же, он не узнал Лиама. Вряд ли в холодную мартовскую ночь Зейн бросил на него хотя бы один короткий взгляд. Пускай это ранило, Лиам продолжал уверенно идти вперёд, с каждым шагом всё больше отдаляясь от друзей, семьи, Англии. Оставляя себе всё меньше путей к выходу. Но в тот момент ему казалось, что жизнь одного солдата стоила цены, которую потребуется заплатить. Лиам по чужой прихоти должен был ненавидеть его, вот только война надоела ему, и он презирал её так сильно, что не мог испытывать и незначительной неприязни к кому-либо ещё. Поступок Лиама был протестом, единственным отпором, который он отважился дать. Зейн продолжал бормотать обещания, он говорил, что никто не посмеет прикоснуться к Лиаму, что с этого мгновения и до конца он под защитой, что любой, кто решит причинить ему вред, получит по заслугам. Слова было почти невозможно различить из-за постоянного грохота, и Лиам плохо понимал язык, но голос Зейна завораживал и вызывал безрассудное доверие. Такое, что, окружённый окровавленными телами, молящимися без надежды на спасение, Лиам верил в счастливое будущее. А затем в его плечо ударила пуля, и он упал лицом в землю, придавив собой и без того стремительно слабеющего Зейна. Лиам понимал, что нужно ползти дальше, что дороги назад уже нет, однако руки и ноги тяжелели без его разрешения, и у него получилось лишь резко откатиться в сторону, чтобы не причинять боли Зейну. Небо над Лиамом было низким и чёрным. Безразличным, равнодушным, пустым. И Лиам не жалел ни о чём, закрывая глаза.***
Война закончилась. Едва Лиам проснулся, это предложение навязчивой мелодией расплывалось в мозгу. Он не мог думать ни о чём другом, кроме окружающих его тишины и чистоты, тепла, напоминающего о родном доме. На самом деле война не закончилась. Где-то в паре сотен километров до сих пор бесцельно умирали люди, только тогда Лиам понятия об этом не имел. ─ Кто победил? ─ очень тихо спросил он у пустоты. ─ Молчи, ─ едва слышным шёпотом ответила пустота. Лиам повернул голову, ожидая увидеть своего полковника, но рядом с ним сидел Зейн. Склонившись, рукой он упирался в бедро Лиама, и его лицо было очень близко, и мысль о наконец-то снявших форму подростках наконец уступила место другой. Ещё более опасной. Проблема была в том, что Лиам беспрекословно доверял Зейну. Он не знал о нём совсем ничего, он не знал даже его имени. Просто Зейн не стал убивать его однажды. И он не стал убивать его сейчас. ─ Ничего не говори, ─ медленно произнёс Зейн. Лиам почти не вслушивался в слова, он лишь пытался понять Зейна, всмотреться в него, запечатлеть в памяти смешной акцент, сухие губы и отросшие волосы. ─ Они не знают, что ты англичанин. Молчи, а потом я помогу тебе уйти. Понял? Лиам с трудом кивнул и положил руку поверх ладони Зейна. Тот, казалось, не придавал значения своей позе, пока не почувствовал прикосновения горячих пальцев. Стоило Лиаму дотронуться до него, Зейн отпрянул и, тяжело сглотнув, сказал: ─ Я принесу тебе воды. Глаза Лиама засветились благодарностью, и он немного смягчился, позволив себе маленькую улыбку. Зейн медленно поднялся с кожаного стула, сдерживаясь, чтобы не ухватиться за свой бок и не застонать от резкой режущей боли. На нём была надета простая белая рубашка, из-под которой выпирала повязка на животе. Лиам забыл о ранении Зейна, потому что он казался здоровым и очень спокойным, как будто не существовало пули, способной задеть его, как будто они все по негласному согласию летели мимо. На секунду лицо Зейна исказила кривая усмешка, и он едва заметно согнулся, чтобы уменьшить боль, но тут же собрался и быстро вышел из комнаты. На спинке стула висел пиджак Зейна с несколькими орденами. Ему было немногим больше двадцати, но он уже успел обзавестись наградами. Тогда Лиам подумал, что Зейн определённо похож на человека, который будет идти к цели, не скорбя над потерями, он станет ходить по головам, и он не остановится ни перед чем. Зейн из тех, кто пустит пулю в лоб самому близкому, чтобы добиться своего. Он вернулся быстро, со стаканом мутной воды в изрезанных руках. Зейн приподнял голову Лиама за затылок и помог ему утолить жажду. Вокруг почти не было людей, а те, кто слонялся по помещению, занимались другими солдатами и не обращали внимания ни на что, кроме своей работы. Хотелось так много спросить: кончилась ли война, или почему Зейн решил стать убийцей, или почему он решил стать спасителем. Вот только он приказал молчать, и Лиам послушно закрыл рот. Он был в одиночестве среди нескольких десятков врагов, способных уничтожить его без раздумий. Без страха, без грусти. В детстве Лиам думал, что такие, как Зейн, ─ спасающие противников, защищающие незнакомцев, помогающие из чувства долга, ─ настоящие мужчины. Честные, смелые, благородные. И в их поступках никогда нет двойного дна, потому что они не прячутся под масками, не ищут оправданий. И они всегда побеждают. Но Лиам чувствовал, что счастливого конца не увидит. Ведь он больше не был ребёнком.***
В ночь, когда Лиам должен был бежать, они бесшумно продвигались к лесу. Одна рука Зейна лежала на его пояснице, придавая уверенности, мягко подталкивая идти вперёд, показывая, что дороги назад нет. И не было. Вторая крепко держала большой нож, блестящий под светом луны. ─ Я родился в очень богатой семье. ─ Зейн начал говорить, когда они подобрались к границе между лагерем и лесом. Дальше он не пойдёт. Лиам не тешил себя ложными ожиданиями, не надеялся, что Зейн решится сбежать прочь от войны вместе с ним, но он не хотел навсегда терять его, поэтому слова Зейна приковали Лиама к земле, заставили замереть и не дышать. ─ Отец всегда мечтал о том, чтобы я стал великим. Только он не давал мне шанса. Он покупал оценки, уважение, друзей. Потом он вложил в мои руки оружие и отправил воевать. И это был первый раз, когда он позволил по-настоящему сражаться за славу. Я убивал, я был безжалостным, я никогда не прощал слабости никому, и я не простил её себе. ─ Он придвинулся ближе, резко поднял взгляд и посмотрел Лиаму в глаза. ─ Ты должен быть мёртв, однако стоишь здесь. Незаметно они оказались на таком маленьком расстоянии друг от друга, что Лиам мог в темноте видеть крошечное пятнышко рядом с его зрачком. ─ Нельзя помогать врагам, ─ сказал Зейн, медленно подняв и приставив нож к горлу Лиама. Руки не дрожали, и тыльная сторона ладони, легко касавшаяся голой кожи плеч, не прикрытых тканью куртки, источала холод. Ничего в Зейне не выдавало волнения, но он был в отчаянии. Лиам знал, что он не сможет убить его. Просто старая привычка поступать правильно, так, как необходимо, мешала и не давала закрыть глаза на собственное преступление. И, возможно, Зейн верил, что будет наказан и что убийство Лиама было бы искуплением. ─ Нельзя помогать врагам, ─ повторил он самому себе. ─ Нельзя. Давление на горле усилилось. На секунду Лиам засомневался. Он подумал, что Зейн всё-таки решится и перережет ему глотку, но спустя мгновение тот покачал головой и с бессильной злостью во взгляде сказал: ─ Я не разрешал тебе открывать рот. Он пытался сохранить контроль, однако он утекал между его пальцев с каждой проносящейся в мозгу мыслью. Зейн хотел убрать нож и отпустить Лиама, он правда хотел. Металл уже не прикасался к коже, когда в глаза Лиаму ударил резкий яркий свет. Он зажмурился, не до конца осознавая, что происходит, а Зейн сориентировался моментально, словно так всё и было задумано с самого начала. Развернул Лиама спиной, завёл его руки назад и повалил на землю. К ним бежали какие-то тощие пакистанские мальчишки, и Лиам не понимал ни единого произнесённого ими слова. Тогда ему казалось, что его застрелят сразу, в нескольких шагах от места, которое могло спасти жизнь, и человека, ради которого он зачем-то пожертвовал всем. Но Лиаму не хотелось молиться. Он желал лишь вспомнить время, когда боялся умирать, и найти хоть одну причину, почему так болезненно надеялся никогда не исчезать. Ведь на самом деле этот мир ─ последнее дерьмо, но, в конце концов, только его люди и заслужили.***
В грязном подвале, куда отправляли всех британцев, ждущих расстрела, Лиам провёл две бесконечно долгие недели. Там он познакомился с мальчиком по имени Гарри ─ самым замкнутым сокамерником, о котором можно мечтать. Они никогда не разговаривали, и Лиаму нравилось молчание, позволяющее проводить свои последние дни за осмыслением всех растраченных впустую минут. Один из болтливых пакистанцев, приносивший им немного еды и воды пару раз в сутки, однажды шёпотом поведал Лиаму, что где-то в Англии Гарри ждал другой мальчик, который наивно надеялся, что однажды он вернётся домой. Охранникам нравился Лиам, эти парни протягивали ему сигареты, пускай он не курил и не любил дым, и рассказывали истории, что невозможно было разобрать из-за их сильного акцента. Но искренний смех помогал Лиаму чувствовать себя не таким разбитым, чувствовать, что он умирает не в одиночестве. Поэтому он засыпал со слабой улыбкой на губах под почти не различимые всхлипы Гарри. Впервые они заговорили за час до того, как его забрали. ─ Почему ты счастлив? ─ спросил он. ─ Почему тебя не разрывает изнутри? ─ Я не счастлив, ─ спокойно ответил Лиам. В его голове никак не могло уложиться, что уже скоро человек, стоящий перед ним, не будет существовать. ─ Но я давно принял свою смерть, пусть и не понимал этого. Ещё когда приносил клятву служить Англии до последнего удара сердца. И я не задумывался, смогут ли мои друзья всё отдать ради меня. Просто подумай. Они сами выставили бы нас на аукцион со стартовой ценой в два фунта, и никто не добавил бы ни пенни. Потому что в итоге ты терпишь, когда голову твоего лучшего друга пробивает пуля, но борешься за жизнь первого встречного. Понимаешь, теперь я знаю, что никакого смысла в этом мире нет, что ничего здесь не имеет значения, что все люди ─ семья и незнакомцы. И я знаю, что никогда не был причиной создания планеты, хотя всегда верил, что она вертится вокруг меня. И в действительности я был просто гостем, который отказался играть по правилам. Так что ничего страшного, что меня решили выкинуть отсюда, Гарри. Не нужно бояться. Главное умереть не счастливым, а свободным от вопросов. Потому что тогда умирать совсем не жалко. Гарри кивнул. Когда его уводили, оставляя Лиама в тишине и темноте, он выглядел умиротворённым. Поверившим в безрассудную ложь Лиама. Его должны были убить днём позже. Он хотел хорошо выспаться и прогуляться несколько минут, но Зейн хотел другого. Глубокой ночью он уселся на кровать, и старые пружины заскрипели под его весом. Зейн провёл ладонью по щеке Лиама, освобождая ото сна. Сначала Лиам решил, что это лишь игры воображения, издевательские проделки мозга, жаждущего получить лишнюю дозу адреналина перед тем, как уйти в отставку. Но Зейн сказал: ─ Я приготовил тебе подарок. Лиам ни на что не надеялся и ничего не желал, пока рука Зейна касалась его лица. Этого было достаточно. ─ Давай, дружок, ─ тихо сказал Зейн. ─ Вставай. Тебе понравится. Его подарок был мерзким. В дверях стояла девушка, на вид она вряд ли была старше сестёр Лиама, темноволосая, с красивыми большими глазами, не испуганными и не опечаленными. Пустыми. ─ Она англичанка и готова на всё, чтобы остаться в живых, ─ объяснил Зейн, перекладывая ладонь на шею Лиама. ─ Не из тех, кого перетрахал каждый до того, как лишиться головы на плечах. Этой девочкой ещё никто не пользовался. Тебе понравится. Внутри Лиама всё вскипело от горячей, слепой ярости. Как Зейн мог думать, что ему может понравиться растоптанная, уничтоженная, обречённая девушка, потерявшая себя в стремлении сохранить жизнь? Лиам знал, конечно, он знал, что Зейн ─ не хороший человек, что он ─ монстр. Монстр, которого Лиам выбрал сам. Среди всех умирающих бросился спасать именно Зейна. Человека, никогда не заслуживавшего спасения. ─ Мне не нравится, ─ ледяным тоном произнёс Лиам, и на лице Зейна, безразличном и ничего не выражающем, не дёрнулся ни один нерв. Он убрал руку с его горла и, встав с постели, медленно подошёл к девушке. ─ По-моему, ─ обманчиво спокойно начал Зейн, ─ она хороша. ─ Он кивнул ей, и она принялась снимать одежду, быстро и неловко. ─ Тебе кажется, что у меня плохой вкус на ваших британских шлюх? Где-то в Англии сестры Лиама ждали его и, как он надеялся, не выходили на улицу, не разговаривали с незнакомцами, не делали глупостей. Он боялся представить, что в одном из разрушенных районов Лондона их могли насиловать свои же, те, кто должен был оберегать и защищать. Лиам не понимал, как люди могут поступать так перед смертью: унижать, причинять страдания. Он мечтал уйти не чистым, но хотя бы не изуродовавшим чьё-то существование. Ведь если Лиам ухитрялся жить без физической близости сначала семнадцать лет, а затем последние полгода, то у него определённо получится потерпеть ещё одну ночь. Ему хотелось, чтобы это была лишь проверка. Безобразный тест Зейна, стремящегося понять, в какой момент парни вроде Лиама теряют самообладание, ломаются, прекращают верить в человечество. Но Зейн жёстко поцеловал девушку и заставил её опуститься перед ним на колени. Она выполняла его приказы послушно и беспрекословно. И, пока она, зажмурившись, самозабвенно отсасывала ему, грезя о счастливом будущем, представляя дом, полный детей и любви, Зейн смотрел Лиаму прямо в глаза, и весь его вид твердил, что он победил. Каждым своим движением он демонстрировал, что точно так же поимел и всех англичан вместе взятых. Особенно Лиама, наивно верящего в честь и милосердие. Он не хотел наблюдать, однако Зейн не отводил от него взгляда, приковывал к себе, рассеивая окружающую обстановку, как будто и не было никакой обречённой девушки, грязной комнаты и скрипящей кровати. Только тёмные полуприкрытые глаза Зейна и едва заметная улыбка на его губах, от которой сердце сжималось и падало вниз, гремело глубоко и далеко, так сильно, что слышал каждый чёртов пакистанец в лагере, но не Зейн. Он не знал, каково это ─ чувствовать, что твоя душа умирает раньше тела. Потому что души у него, как убедился Лиам, никогда не было.***
Девушка ушла, и Зейн остался с Лиамом. Они сидели, опершись о холодную стену, до самого рассвета и без остановки курили дорогие сигареты отца Зейна. Один давился дымом, другой с наслаждением затягивался и шептал на своём языке ничего не значащие обещания. ─ В другой жизни мы могли бы стать друзьями, ─ неожиданно объявил Лиам. Зейн сжал пальцы на его колене и повернул голову, искривив губы в злой насмешке. ─ Зачем мне твоя дружба? ─ горько ухмыльнулся Зейн. ─ Никакой другой жизни не будет. Одной вполне достаточно, чтобы понять, какая это бессмысленная, ни к чему не ведущая штука. Лиам сбросил с себя руку Зейна, встал на ноги и сказал: ─ Может быть, я бы любил тебя в другой жизни. ─ Может быть, я бы тебя ненавидел, ─ прошептал Зейн, поднимаясь и подходя к двери, чтобы уйти. Он замер, окаменел на несколько мгновений, и в мутном свете, проникавшем сквозь маленькое окно у самого потолка, казалось, будто время остановилось, давая Лиаму возможность надышаться воздухом и вспомнить, какого цвета были глаза его матери. Это длилось всего ничего, и через считанные секунды Зейн вновь пришёл в движение, разрушив иллюзию. ─ Увидимся, ─ попрощался с ним Лиам, и он оглянулся, не веря, что действительно услышал это. ─ Увидимся. ─ Звучит как угроза. ─ Может, так и есть. Через пару часов Лиама с завязанными глазами вели сквозь десяток запутанных коридоров, по крутым ступеням и скользкой грязной земле. Он не нуждался в том, чтобы его крепко держали, не давая упасть, и повторяли глупые фразы о вере и спасении. Лиам был готов. Думал, что готов. Он жалел, что больше не закашляется ни от одной выкуренной сигареты, что последняя осталась прилипшей к ботинку Зейна. Жалел, что никотин не убил его раньше пули. Жалел, что считал саморазрушение уделом слабых. Но больше он ни о чём не жалел. С Лиама сняли повязку и поставили в ряд с другими парнями его возраста. Их собирались расстрелять на маленьком холме, где воздух был свежим и прохладным, а ветер несильно обдувал лицо. Восходящее солнце слепило глаза, но Лиам был благодарен, что именно здесь должен попрощаться с миром, жестоким и бесконечно красивым миром, гостеприимно принявшим его и выбросившим без жалости и сомнений. Лиам пытался улыбаться, зная, что сзади него стоял Зейн, держащий в руках оружие, и что именно его выстрел положит всему конец. Зейну дадут чин, а Лиаму ─ пулю в затылок, но, как бы сильно ни отличались их дороги, в итоге они придут к одному и тому же месту, встретятся возле крошечного костра на руинах Лондона и сделают вид, что никогда не были знакомы.