***
Вот здесь, в этом самом месте они встретились впервые. То есть, как, впервые — они, конечно же, были знакомы. Но вот так, по настоящему — нет. Это был курс, кажется, третий… ну да, третий. Девятнадцатого ноября — спустя ровно два месяца после ее четырнадцатого дня рождения. Было так же грустно и тоскливо. Она сидела у этого самого окна, глядя на эту же самую долину. Только тогда было еще и пасмурно, а она была простужена. В тот день она с самого утра была не в духе и вымещала свое плохое настроение на всех, кто оказывался рядом. Она не высыпалась нормально уже два месяца, и, как не обидно было признавать это, потихоньку начинала сдавать. Она стала раздражительной и слезливой, вздрагивала от каждого шороха, а на каждом углу мерещилась какая-то ерунда. В довершение всего, ей постоянно хотелось спать, но стоило лечь в кровать — сон, как рукой снимало. Пора было признать, что она взвалила на себя слишком много, но Гермиона была слишком горда для этого. Поссорившись с Роном из-за какой-то ерунды, она отправилась в Хогсмид в одиночку. Помимо раздражительности и страха, гнетущих мыслей о дементорах и Блэке, ее не покидала жуткая, почти параноидальная мысль о том, что ровно все «недомогания» Люпина пока приходились ровно на полнолуния. Она старалась не думать об этом, но едва девочка закрывала глаза, перед ними вставала страница из учебника, где подробно описывалось, как распознать оборотня. Ну не мог же Снейп, явно ненавидевший Люпина уже давно, просто так дать им именно этот параграф. Страницы учебника по Древним Рунам плыли у нее перед глазами, руны расползались по бумаге, танцевали на линеечках кан-кан, и Гермиона не могла прочесть ни слова из написанного. Наконец, она не выдержала и уставилась в окно. Он появился внезапно, с негромким «Бу!» схватив ее за плечи. Каким-то непостижимым образом, он умудрился подкрасться к ней абсолютно бесшумно. От неожиданности, она вскрикнула и подскочила на месте. Сердце в ее груди изобразило какой-то квиддичный кульбит и заскакало, как потревоженный волнистый попугайчик в клетке. — Ты что, дебил?! — рявкнула она прежде, чем успела подумать или хоть осознать, кто это был. — Воу, воу! — удивленно поднял руки Фред, — нервы у тебя, Грейнджер, ни к черту… — Да ты что?! А вот ты почаще к людям со спины подкрадывайся! — огрызнулась она. — Спокойно, спокойно, — протянул он, присаживаясь напротив нее. — Ты вообще в порядке? А то какая-то ты странная в последнее время… «Ты имел в виду, обидчивая и агрессивная?» — хотела было съязвить Гермиона, но промолчала. Ей вдруг страшно захотелось рассказать кому-нибудь о Хроновороте на золотой цепочке, оттягивающем ее шею под форменной рубашкой. — Я просто устала, — ответила она, наконец, немного успокоившись. — Врешь, — беззлобно заметил Фред. — «Просто» так не устают. А ну признавайся, ты решила поставить личный рекорд по учебе? Ни минуты сна и чтение учебников исключительно вверх ногами? Она непонимающе уставилась на него. Тот кивнул на книгу в ее руках. И правда… она держала ее наоборот. Так вот, почему прочесть не получалось… — Не твоего ума дела, — нахмурилась она. — И вообще, почему ты без Джорджа? Я думала, вы поступаете в комплекте. — А что, я без него сам по себе не ценен, да? — в полушутку обиделся он. — И вообще, кто тебе сказал, что я не Джордж? — У тебя на шарфе написано: «Ф. У.» — ответила она. — Это, конечно, так же может означать, что ты Фигль Ушастый, — добавила она прежде, чем он сам успел пошутить на эту тему, — но мне что-то подсказывает, что имелось в виду все же «Фред Уизли». — Да ты, я смотрю, сегодня просто королева сарказма, — усмехнулся он. — Девушка! — подозвал он официантку. — Пожалуйста, принесите этой мисс тыквенный кекс. А то она съест меня. — Тыквенные закончились, — равнодушно сообщила та. — Тогда морковный пирог. — Ты что, решил, что мне мало того, что ты рыжий? Решил дополнительно рыжим пирогом меня накормить? — съязвила Гермиона. — Вы видите, какой у нас тяжелый случай? — покачал головой Фред, обращаясь к официантке за сочувствием. — Побыстрее, если можно. Она фыркнула и через пару минут вернулась с тарелочкой пирога, облитого лимонным кремом. Гермиона скептично воззрилась на пирог, скрестив руки на груди. — Он вкусный, — заверил ее Фред, — не отравлен. Гарантировано. Гермиона по-прежнему сидела, надувшись. Тогда он пожал плечами, взял со стола ложку и отломив кусочек, поднес к ее губам. — Ну хорошо, будем как с маленькой. Давай, открывай рот — за маму, за папу, за малыша Ронни… Она не выдержала, и, как ни старалась не улыбнуться, уголки ее губ предательски поползли вверх. — Не может быть! — ахнул Уизли. — Дамы и господа, она улыбнулась! Вы можете в это поверить? Быть может, она еще и откроет рот и попробует пирог? Спорим, она не сможет, а так и будет сидеть, до вечера, надувшись, как гусыня? — А вот и спорим, — мрачно сообщила Гермиона, которую уже порядком достал этот цирк, и молниеносным движением слизнула пирог с ложки. — Чуть ложку не откусила! — притворно ужаснулся Фред. — Эй, ты чего? — удивился он, заметив, что у нее на глазах выступили слезы. — Как фкуфно… — прошептала она, прижав к щекам холодные руки. Пирог и впрямь был восхитителен. Как раз то, что нужно в середине ноября, когда на улице холодно, а в душе гадко. Теплый мягкий пирог с изюмом, орехами, апельсиновой цедрой и нотками мускатного ореха и корицы. — Ну, Грейнджер, ты даешь, — усмехнулся он и добавил, уже обращаясь к официантке: — принесите нам чаю, пожалуйста… черный с чабрецом… а то кто-то сейчас точно подавится.***
В этой встрече не было ничего особенного. Друзья — пусть даже и не самые близкие — периодически встречаются, чтобы помочь или подбодрить. В этом нет ничего необычного. С тем же успехом, на его месте мог бы быть Рон. Или Гарри. Или еще кто-нибудь… нет, решила Гермиона, на месте Фреда мог быть только Фред. В тот день она вернулась в замок в приподнятом настроении, и жизнь уже не казалась ей такой мрачной. А через год все повторилось. Не было больше хроноворота, не было Люпина. Зато, был этот чертов турнир. И Рон не разговаривал с Гарри, а она находилась меж двух огней, сохраняя нейтралитет с каждым. Ох уж эти мальчишки… В Хогсмиде было людно. Все заполонили ученики Шармбатона и Дурмстранга. О том, чтобы посидеть в «Трех метлах» не могло быть и речи — все места заняты. Гермиона пришла сюда с Роном, но тот быстро нашел где-то несколько бутылок сливочного пива, и уже через полчаса с ним стало невозможно разговаривать, так что она по-тихому от него улизнула. Единственным местом, где народу было поменьше, оказалось то самое кафе — с чаем и кексами. И снова, тыквенных у них не было. Гермиона пожала плечами и заказала морковный пирог. Но едва она сунула в рот первую ложку, радуясь восхитительному вкусу и предстоящей паре часов спокойного чтения, как у нее над ухом кто-то пропел: — Так-так-так… мисс Грейнджер… как знал, что найду вас здесь. Вам, похоже мало рыжего в вашей жизни, раз уж вы польстились на рыжий пирог… Гермиона обернулась. — Фред! — возмутилась она. — Я же просила тебя так не делать! — Зато так весело смотреть, как ты вздрагиваешь, — ухмыльнулся он, плюхнувшись на стул напротив нее. — Как дела? — невинно поинтересовался он. — Прекрасно, — ответила Гермиона, — Гарри, в связи с этим турниром, и думать не хочет об учебе. Все как с ума посходили. Надеюсь, никто в процессе не умрет, и нам дадут спокойно сдать экзамены. — Кто о чем, а Гермиона — об экзаменах, — возвел очи горе Фред. — Но я спрашивал не о Гарри. Как дела у тебя? — Ну… — она даже удивилась, — как… обычно… хорошо.? Она вдруг задумалась о том, что же происходит в лично ее жизни. И есть ли вообще понятие «ее личная жизнь». — Я… кажется… — неловко пробормотала она, — и кстати, а где Джордж? — вдруг спохватилась Гермиона, радуясь возможности переменить тему. — А что, — серьезно произнес Фред, — я без него… сам по себе, действительно не ценен? — Нет, ты что?.. — опешила она. — Просто это так странно — вы ведь всегда вместе… Ей бы никогда не пришло в голову, что его могло бы обидеть то, что их с братом воспринимают, как единое целое, и в ее голову вдруг пришла мысль о том, что, возможно, он спросил, как дела у нее именно потому что у него этого никто никогда не спрашивал. И, быть может, понятие «личная жизнь» ему еще более чуждо, чем ей. В конце концов, она не проводит с Гарри и Роном абсолютно все свое время — в конце дня она уходит в свою собственную спальню, а на лето они разъезжаются по домам. К тому же, она все-таки девочка… а Гарри и Рон… уж точно не похожи на нее, как две капли воды. Пока она размышляла над этим, Фред неотрывно смотрел на нее, будто точно знал, о чем она думает, и к какому пугающему выводу приходит. — Кстати, как там твой роман с мальчиком-который-выжил? — вдруг поинтересовался Фред, резко меняя тему. Гермиона непонимающе уставилась на него. — Если тебе все еще приходят гневные письма от его поклонниц, могу одолжить тебе парочку личных изобретений… — предложил он, хитро улыбаясь. — Эээ… — пробормотала она, все еще недоумевая из-за столь внезапной перемены. — Нет, спасибо. Я считаю, что игнор — самое лучшее средство в подобных случаях. И, пожалуйста, хоть ты обойдись без шуток на эту тему. — А, собственно, почему? — А потому. Она нахмурилась и замолчала. И чего он, собственно, влез с этими разговорами про «личную жизнь»? Ведь она никогда даже не думала о… ее никто не звал на свидания, она никогда не целовалась даже… она, так презиравшая девчонок, которые пользуются косметикой и думают только о мальчиках… из-за всех этих слухов вдруг почувствовала себя какой-то очень одинокой и ущербной. Кто захочет позвать ее на свидание — заучку Гермиону? — Я же… — зачем-то пробормотала она, — ничего особенного… — Ничего себе «ничего особенного»! — фыркнул Фред. — Мисс Грейнджер, да вы самая особенная девушка, из всех, кого я когда-либо встречал. Как у вас вообще язык поворачивается говорить о себе подобные вещи? — Правда? — недоверчиво нахмурилась Гермиона. — Правда, — сказал он. — Ты очень умная и талантливая ведьма. Одна из самых талантливых, что я видел. А еще, ты очень красивая. Она вдруг почувствовала, как ее лицу стало очень жарко. — Ты что, покраснела? — удивился он. — Нет, — буркнула она, чувствуя, как ее лицу становится еще жарче. — Забавная ты все-таки, — усмехнулся Фред.***
А на бал он пригласил Анджелину Джонсон. И это было ужасно обидно. Ведь их вторая такая встреча могла бы так же ничего не изменить. Но именно тогда пятнадцатилетняя Гермиона вдруг заметила, что у Фреда широкие плечи и глаза не просто голубые, а с серо-зелеными крапинками по краю радужки, что когда он смеется, то на его левой щеке появляется ямочка, и что у него очень красивые руки. А еще, что от него пахнет чем-то вроде малиновой шипучки и травяного сока. И наконец, то, что он ни капельки не похож на Джорджа. И это изменило все. Фред был первым, кто сказал ей, что она красива, и серьезно имел это ввиду. Фред был первым, с кем она действительно почувствовала себя девушкой. К сожалению, на следующий же день он снова стал прежним и весь год появлялся исключительно в сопровождении Джорджа. Он пригласил на бал Анджелину Джонсон. Эту красивую и взрослую Анджелину Джонсон с большой грудью и гладкими блестящими волосами. Причем, пригласил в своей обычной выпендрежной и показушно-небрежной манере. О, как это разозлило Гермиону. Она сама не могла понять, почему это вдруг вызвало у нее столько гнева. Какое ей дело до этого Уизли? Но ситуация усугубилась еще и тем, что Гарри и Рон тут же сообщили, что не хотят «остаться с парочкой троллей». Парочкой троллей… ПАРОЧКОЙ ТРОЛЛЕЙ?! — тут уж она не выдержала. Вот, значит, как… раз уж Элоиза Миджен, очаровательная девочка с Хаффлпаффа со светло-русыми волосами и большими зелеными глазами, умная и хорошая, по их мнению, тролль, то кто тогда она, Гермиона? И нет, чтобы хоть один из них ее пригласил — зачем же? Должно быть, она и есть тролль… кому нужна тощая заучка с лошадиными зубами, плоской грудью и торчащими во все стороны жесткими патлами? Она бросилась наверх в свою спальню и не меньше получаса проревела от жалости к себе. Должно быть, Фред всего лишь разыграл ее в своей обычной манере. А она… ведь на какое-то время она действительно поверила, что красива… но если этого не видят ее лучшие друзья… то кто же сможет? И потому ее ужасно удивило, когда на следующий же день в библиотеке к ней подошел Виктор Крам и, стеснительно отводя глаза, с очаровательным акцентом пригласил пойти вместе с ним. Сначала она решила, что это шутка. Но Крам был абсолютно серьезен, и это вмиг вернуло ей веру в себя. А едва Рон спохватился, что она «тоже девушка», та злорадно сообщила ему, что ее уже пригласили. Она просто не могла дождаться бала, чтобы он увидел, как она идет с его кумиром. Мучения с укладкой и очень кстати подвернувшийся Малфой с его чарами увеличения зубов определенно стоили эффекта. Гермиона чувствовала, что все на нее смотрят, и чувствовала, что сейчас она, пожалуй, выглядит ничуть не хуже этой Анджелины Джонсон, а может быть даже и Флер Делакур. Но главное — когда они с Крамом открывали бал, Фред восхищенно посмотрел на нее и подмигнул ей. И этим взглядом она была вознаграждена за все.***
А в конце года возродился Волдеморт. Эта жуткая новость потрясла всех. Летом ей и Рону не позволили общаться с Гарри. Гермиона переехала на площадь Гриммо вместе со всеми Уизли. Она надеялась, что сможет пообщаться с Фредом, но именно тогда окончательно ушел Перси, и близнецы замкнулись в себе. От них не возможно было услышать ни единого серьезного слова. А с сентября в Хогвартсе началось такое… Словом, к девятнадцатому ноября 1995 года стало так гадко, что хотелось лезть на стенку. В замке стоял собачий холод, чуть ли не хуже, чем на улице. Заморозки и ледяные ветра ежедневно атаковали окрестности. Как Гермиона оказалась в этом кафе в том году, она не помнила. С Фредом она не говорила наедине ни разу с прошлого года, и ей безумно хотелось, чтобы в этот раз он тоже пришел. Она снова заказала «рыжий пирог». Посмаковала первую ложку и тут же обернулась посмотреть, не стоит ли Фред за ее спиной. Нет, никого. только пара посетителей за столиками. Прошло три часа, Гермиона сделала домашнее задание по Гербологии, написала письмо Виктору и доела пирог. Настроение опустилось ниже плинтуса. За окном наблюдалась затопленная туманом долина поросшая заиндевевшей травой. — Извини, я опоздал, — сказал Фред, плюхаясь на стул. Девушка вздрогнула. — Где ты был? — спросила она. — В пыточной, — скривился он, демонстрируя ей перебинтованную руку. — Снова кормил первоклашек своими обморочными орешками? — нахмурилась она. — Когда до тебя наконец дойдет, что это опасно? Тот натянуто улыбнулся. — Вообще-то… — сказал он, — я отбывал наказание потому что попытался отмазать Дэнниса Криви… сопляку хватило ума, съезжая по перилам, вопить что-то о том, что он за Гарри Поттера, победителя Волдеморта. Гермиона прижала ладонь ко рту. — Его же не… Фред поднял на нее мрачный взгляд. — Она же не… — пролепетала Гермиона, — то есть… он же совсем маленький… он же не понимает, что… — Йеп, — он налил себе чаю и залпом выпил всю кружку. — И… и что? — А как ты думаешь? — поднял он бровь. — А МакГонагалл знает? Тот снова изобразил кислую улыбку. — Это же министерство, — вздохнул он. — Что она может сделать? Оставить ее после уроков? — Не смешно, — поджала она губы. — Ну чего ты опять надулась? — усмехнулся Фред. — Вот увидишь — Жаба умрет мучительной смертью еще до конца учебного года. Гермиона не ответила. — Что с тобой? — спросил он. — Ничего. — Врешь. — Вру, — согласилась она, и, помолчав, спросила: — Почему ты разговариваешь со мной только один день в году? — Неправда, — сказал Фред. — Мы постоянно общаемся. Гермиона выразительно на него посмотрела. — Ты знаешь, о чем я. — Кстати, ты знала, что если смешать любовное зелье с… — Фред! — нахмурилась она. — Я серьезно. Зачем ты сюда пришел? — Потому что захотел, — небрежно сказал он и вызывающе улыбнулся. — Странный ты человек, Фред Уизли, — заметила она. — Весь год я тебе не интересна, но вот один день в году ты — раз! — и захотел. — Я… — он осекся. — Я не могу, — сказал он, изменившимся голосом. — Чего ты не можешь? — Не могу приходить чаще, — вздохнул он. — Почему? Фред помолчал, насупившись и глядя в сторону. Это выражение лица, да и вообще сам разговор, были совершенно не похожи на обычного Фреда. — Ты всегда спрашиваешь, почему со мной нет Джорджа… ты права. Мы никогда не бываем порознь. Мы — половинки, понимаешь? Мы все делим на двоих, — он чуть улыбнулся. — У меня нет своего «я». — Что за бред? — пробормотала Гермиона. — Ты отдельный человек… реально существующий… и вы совсем не похожи… Фред невесело усмехнулся. — Так это не работает, — покачал он головой. — Я не могу перестать быть близнецом, или забыть об этом. Во всяком случае, сейчас. Я не могу тебе ничего обещать кроме того, что каждый год в этот самый день я буду здесь с тобой. Потому что я этого хочу. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь по-другому. И если для тебя это слишком сложно — лучше скажи об этом сразу. — Что ж, — сказала она, помолчав. — Если ты существуешь всего один день в году — хорошо. Я буду ждать тебя каждый год. Девятнадцатого ноября. Здесь.***
Ах, Фред… когда начало темнеть, и пришла пора возвращаться в замок, он поцеловал ее в щеку. Она смутилась и покраснела. Он улыбнулся, и они разошлись, не говоря ни слова. А в апреле Фред и Джордж бросили школу. С треском и блеском, но бросили. Она хохотала до слез, глядя, как они улетают под грохот фейерверков. Во всяком случае, она убеждала себя в том, что слезы выступили от смеха. Без ребят стало совсем уж тоскливо. Да, она не общалась с Фредом наедине чаще раза в год, но так или иначе, он всегда был рядом — пусть даже и не похожий на настоящего себя, и с бесплатным приложением в виде Джорджа, но он был. И ей нравилось, когда они двое садились по обе стороны от нее и начинали всеми силами отвлекать от учебы. Теперь их не было, и она ужасно скучала. Когда же Гарри сказал ей, что это он проспонсировал покупку их магазина в Косом переулке, она на него обиделась — получается, что это именно он обеспечил им досрочное прощание с Хогвартсом. С другой стороны, она была рада, что ради этих денег, Фред не занимался ничем опасным и незаконным. Прошло полгода. Погиб Сириус, и какой же отрадой для нее было после невыносимо тяжелого лета снова увидеть Фреда в его магазине. Она даже забыла о том фингале, что оставил ей его чертов волшебный телескоп. Вещи, представленные в «Ужастиках умников Уизли» представляли собой продукты поистине гениального использования чар, и Гермиона не могла не восхититься изобретательности близнецов, хотя и не одобряла направленности большинства товаров. В их следующую встречу, Гермиона вдруг поразилась тому, как сильно Фред изменился за то время, что она его не видела. Он… повзрослел… если это слово вообще может быть применимо к Фреду. — Ты отлично выглядишь, — сказал он ей, и она улыбнулась. После чая с чабрецом и рыжего пирога, они вышли на улицу и отправились гулять по Хогсмиду. Она шла с ним под руку и смеялась над его шутками, радуясь тому, что сейчас можно не думать об экзаменах, или об этом странном учебнике Гарри, его паранойе на счет Малфоя, или о том, что Рон как будто стал еще тупее, чем был, начав встречаться с Лавандой. Этот день был только для нее и Фреда. — Я подумываю выкупить Зонко, — признался он. — Было бы здорово иметь филиал нашего магазина в Хогсмиде. Грядут темные времена, — пафосно сообщил он тоном диктора, — а потому нам как никогда нужно чувство юмора. Гермиона улыбнулась. Если его идея удастся, возможно, они станут видеться чаще. Они прошли деревню насквозь и остановились у самого леса, откуда было видно, как долину заполняют туманные сумерки. — Почему ты тогда подошел ко мне? — вдруг спросила она. — Когда? — Ну… в первый раз… четыре года назад. — Это было так давно? — удивился он. — Не знаю даже… Фред задумался. — Знаешь, — задумчиво протянул он, — это ведь был первый раз в моей жизни, когда я на целый день остался без Джорджа… — Правда? — удивилась Гермиона. — Ну да, — кивнул он. — Представляешь, МакКошка тогда специально поставила нам отработки на разные дни. Вот, у меня и оказался свободный день. Я все слонялся по Хогсмиду — не знал, чем себя занять, и тут встретил тебя. — А на следующий год? — А на следующий год я уже сам захотел с тобой встретиться… кажется, тогда Джордж снова оказался чем-то занят. — Почему? — Что, почему? — Почему ты захотел со мной встретиться? — тихо спросила она. Он заглянул ей в глаза, и она почувствовала, как немеют ее колени, и как бабочки начинают вечеринку в животе. Их лица вдруг оказались слишком близко. Ладони Гермионы сделались холоднее льда, в груди, наоборот, разгорелось пламя, а сердце застучало так быстро, словно участвовало в каком-то неведомом марафоне. Она знала, что сейчас произойдет, и придвинулась чуть ближе. Но в тот самый миг, когда их губы уже почти соприкоснулись, она вдруг вспомнила тот долгий и влажный поцелуй, что оставил ей на прощание Виктор, и резко отстранилась, слегка толкнув Фреда в грудь холодной рукой. Тот удивленно посмотрел на нее. — Я… — пробормотала она, мучительно краснея и отводя глаза. — Я так не могу. Просто ты уйдешь, а я… — Я понял, — кивнул Фред. И он больше никогда не пытался ее поцеловать. Они прошлись еще немного, затем двинулись в сторону замка. К тому моменту, как они дошли до ворот, уже совсем стемнело. Гермиона обняла его на прощание, и он исчез с негромким хлопком. Она вздохнула и бегом бросилась в свою башню. В два шага преодолев расстояние от портрета до спальни, она рухнула на кровать и разревелась. Она сама не знала, почему плачет, ведь это был отличный день, но остановиться никак не могла. В итоге, слезы так утомили ее, что она уснула, не раздеваясь.***
Когда Дамблдора убили, детство кончилось. Потянулся страшный год. В процессе попытки доставить Гарри в Нору Джорджу отщепило ухо. Увидев его в первую секунду, она чуть ли не впервые перепутала его Фредом, и ее сердце чуть не разорвалось от ужаса. Но сидеть и, сжимаясь от страха, ждать Фреда и остальных было еще хуже. Последним лучом света в тот год стала их встреча на свадьбе Билла и Флер. Они танцевали вместе, и ей хотелось, чтобы этот момент длился вечно. Так близко, но все еще не переходя черту… Но все было испорчено. Министерство пало, а Гермиона, Гарри и Рон подались в бега. Поиски крестражей, постоянная смена мест — все это действовало на нее не самым лучшим образом. Ее теперешнее состояние очень напоминало то, что происходило с ней тогда, на третьем курсе, и ей безумно не хватало Фреда с его шутками, что могли бы вывести ее из этого мрачного и тоскливого состояния. Девятнадцатого ноября она проснулась с твердым ощущением того, что этот день будет ужасен. Ведь это должен был быть ее день. Ее и Фреда. Она не могла прийти, и чувствовала в этом что-то чудовищно непоправимое. Она завернулась в одеяло и изготовилась плакать. Сейчас она безумно жалела, что не позволила ему тогда поцеловать себя. С другой стороны… возможно, если бы это все-таки произошло, сейчас ей было бы еще хуже. В смежной комнате негромко потрескивало радио. Вдруг сквозь щелчки и шорох помех прорвался голос Фреда. — Доброе утро, дорогие радиослушатели, с вами Ловкач! Гермиона навострила уши, вслушиваясь в родной голос, рассказывающий последние новости. Он перечислил всех недавно погибших, из которых, к ее счастью, она никого не знала. А после минуты молчания, вдруг сказал: — Я знаю, обычно мы так не делаем, но я хочу передать привет одной девушке. Королева Сарказма, если ты слышишь меня, я поздравляю тебя с прошедшим днем рождения. Где бы ты ни была, я надеюсь, что ты в относительной безопасности. Не грусти — все еще образуется. Мы с тобой еще попляшем на свадьбе Поттера. Гермиона прижала ладони ко рту, скрывая счастливую улыбку. На глазах ее выступили слезы. «Если мы через это прорвемся, — пообещала она себе, — я сама его поцелую. И плевать я хотела на то, что по этому поводу скажет Джордж, или кто-либо еще». — Интересно, — услышала она голос Рона, — кто эта Королева Сарказма? Неужели Анджелина? Она усмехнулась в кулак. А вот и нет, малыш Ронни, а вот и нет! Потом была долгая история, когда Рон ушел, и им с Гарри пришлось путешествовать вдвоем. Потом он вернулся, был найден и разрушен еще один крестраж, и, наконец… они трое вернулись в Хогвартс. Этот ужасный жуткий Хогвартс из ночных кошмаров, где всем заправляют Пожиратели. И тогда грянул гром. И началась Последняя Битва. Все знали, что она Последняя. Выход мог быть лишь один. Если они победят, значит есть в мире справедливость, и не зря погибло столько людей. А если нет… что ж, тогда и жить незачем. Но они победят — это точно. И наступит девятнадцатое ноября, когда она посмотрит за окно кофейни и скажет: «а помнишь, как ты передавал мне привет по радио в прошлом году? Я ведь слышала тебя тогда». Она расскажет ему, что с самого начала различала их с Джорджем, и никакой шарф с инициалами здесь не при чем. А он улыбнется, и они, взявшись за руки, уйдут оттуда. Потому что — Гермиона знала — все поменяется, и они смогут быть вместе. Быть может, он уже понял, что Джордж — тоже личность, а не его тень, и что он наверное не будет против. Вместе с Гарри и Роном она бросилась на помощь Фреду и Перси. И тогда… -…Ты правда шутишь, Перси… Не помню, чтобы ты шутил с тех пор как тебе было… Его голос был прерван раздавшимся взрывом. Все смешалось… вспышка света… взрывная волна… грохот обрушающихся стен, их отшвырнуло назад, и… — Нееееееет! Нет! Нет! Нет, Фред! Нет! Кто это кричал? — она ли? Перси? Может, Гарри? Они медленно поднялись на ноги, и, едва они перешагнули через обломки… она уже знала, что увидит за секунду до того, как действительно увидела. Он лежал на спине, присыпанный каменной крошкой и пылью, невидяще глядя вверх, и улыбался. Он улыбался. А на его левой щеке была ямочка. И все застыло. Она почувствовала, что сейчас упадет, и схватилась за чью-то руку. Перси, рыдая, тряс его за плечи. Рон с воем рухнул на колени рядом с братьями. «Почему они плачут?.. — подумала Гермиона. — Он же улыбается». Она провела рукой по лицу и с удивлением осознала, что оно тоже мокрое от слез. И тогда, какая-то часть ее отключилась. «Я еще вернусь, — сказала она себе. — Но сейчас я должна позаботиться о Гарри». Будто ничего не чувствуя, она заставила Гарри и Рона отправиться на поиски змеи Волдеморта. И снова битва, и снова смерти — она уже устала их считать. Мысленно она все еще находилась там, в коридоре, где под обломками стены улыбался Фред. А когда ей показали тело Гарри, она не выдержала. Это конец. Мир рухнул. Теперь — точно. Она издала такой вопль, на который думала, что не способна, и без сил упала на холодные камни разбитого двора. Потом он, конечно, ожил, убил Волдеморта, и объяснил, как все это провернул. Победили. А Фред по-прежнему улыбался под звездами, сияющими сквозь разбитую крышу большого зала.***
Когда все закончилось, и в них больше никто не нуждался, Гермиона, Гарри и Рон разъехались. Гарри попросту сбежал в неизвестном направлении, прихватив с собой Джинни (и Гермиона не могла его за это винить), Рон вернулся домой в Нору, а она отправилась путешествовать. Странное это было путешествие. Так странно было привыкать к тому, что больше не нужно опасаться быть замеченной, и можно часами валяться на пляже, глядя, как волны цвета Фредовых глаз лениво ложатся на берег, оставляя за собой белое кружево пены. Так странно было, включая радио, слышать новости об открытии музеев и выставок, а не перечисление погибших. Так странно было переезжать на новое место именно тогда, когда этого хотелось, а не тогда, когда настигали враги, и надо было снова бежать. Несколько раз она с воплем просыпалась посреди ночи, хваталась за рюкзак, и лишь потом вспоминала, что война уже кончилась, и ей ничего не угрожает. Она видела, как садится солнце за лавандовым полем, как встает туман над фьордами, и как бушует море в грозу. И все это время она с тоской думала о том, что наступит девятнадцатое ноября, когда она посмотрит за окно кофейни и уже не скажет: «а помнишь, как ты передавал мне привет по радио в прошлом году? Я ведь слышала тебя тогда»…***
Она вернулась в Англию восемнадцатого ноября через специально заказанный портал. В Лондоне было пустынно и холодно. Садилось за домами рыжее солнце. Все, что было разрушенно - отстроили. Как будто войны не было, как будто ничего не случилось. Гермиона сняла комнату в «Дырявом котле» - очень уж не хотелось ехать сейчас домой, рассказывать о поездке, помогать маме накрыть на стол. Хозяин сразу ее узнал и даже попытался разместить бесплатно, но она отказалась. Завтра... уже завтра... пустой стул и долина за окном. Она подняла чемодан наверх в свою комнату. Медленно разделась и улеглась в кровать. Спать. И вот, он наступил — день, когда Фред не пришел.