***
Время шло, а поселение в лесу словно замерзло. Люди, конечно, старели чуть быстрее друидов. Прошло чуть больше четырех десятков лет. Изгои продолжали пополнять ряды. Новички с радостью обучались травничеству и с не меньшим рвением передавали свои знания жителям. В лесу появилось много незнакомцев и это вызвало всплеск агрессии оборотней. Уже умудренный опытом Морриган все никак не мог подобрать ключа к стае без вожака, поэтому приходилось применять силу. Былой советник занялась обучением послушниц, тем, что раньше целиком и полностью висело на них самих. А место главы культа заняла ее дочь — Мередит. Все детство она с восторгом взирала на мать и ныне старалась во всем походить на нее и быть лидером не хуже, но помня весь ужас, преследовавший ее почти все детство в боях, она отдала свою дочь на воспитание Минерве. Девчонке уже минуло десять лет, сама Мередит в ее возрасте уже имела собственного питомца, неумело держала в руках лук и всегда была в отряде с матерью. Бабушка любила Мирану до беспамятства, все же опасаясь дурного влияния своей любви. Даллас, часто бывавший в их доме, нередко подшучивал над ворчанием Морригана, когда бабушка начинала баловать Мирану, снова и снова обещая так больше не делать. Правитель бросал на мужчину гневный, но беззлобный взор, он относился к нему по-отечески и, конечно же, не мог злиться на него всерьез. Морриган вообще мало на кого мог действительно долго злиться. Иногда он, опираясь на посох из ясеня, долго молча вглядывался в Далласа, а тот безмолвно смотрел в ответ. С поры их знакомства друид подряхлел, он не сдерживал свое старение, как прочие, желая оставаться равным жене. Даллас же, прожив без малого полвека, без особых проблем мог затеряться среди мужчин лет на пятнадцать, а то и двадцать моложе его. Темно-русые волосы едва тронула седина, улыбчивое лицо еще не было испещрено глубокими морщинами. Он все еще был силен и энергичен, и все еще считал себя юнцом. Впрочем, небезосновательно. Он наравне с молодняком совершал обходы. Ребята восхищались им, брали пример с него, потому что, в отличие от них, он уже не спешил никуда, зная цену времени. Он не таскался по лесу с гулом, а предпочитал внимать природе, сидя на дереве повыше. Но более всего Далласу нравилось следить со своего места за теми, кто был изгнан в леса. Как их уверенность испарялась с каждым шагом. Гости, не пройдя и сотни шагов, становились похожи на домашних котят, которым вернуться назад не позволяет только страх смерти. И тот же страх мешает идти вперед. Конечно же, лес не станет им помогать, друиды тоже, и те, кому суждено, дойдут до цели, иные — нет. Иные станут кормом диким животным или сгинут в чаще. Исключений прежде никто не видел. Солнце лениво тянулось к горизонту, день неспешно приближался к концу. Мужчина с довольной улыбкой, словно крупный кот, лежал на широкой ветви высокого дерева, закинув руки за голову, и слушал негромкое ворчание древа о нахальности уже не молодого человека. Окружающие деревья перекликались с ним, создавая убаюкивающий шелест листвы. Кто-то поддакивал ему, но больше подшучивали. Эта идиллия успокаивала, друиду не было нужды бегать к границе, проверяя безопасность. Он знал все, находясь в одном месте. То ли слишком расслабившись, то ли заслушавшись шелестом, Даллас лишь запоздало заметил шаги. Он слегка свесился, взглянув вниз. Крупный сук тихо скрипнул от движения. Через лес шла девушка с луком. Однако она шла слишком быстро и уверенно, а главное, верно, будто уже была там. Только Даллас готов был поклясться, что раньше он не видел в поселении эту лучницу с копной медной проволоки на голове. Она резко остановилась, услышав скрип. Мужчина чудом увернулся от ее стрелы, пущенной ему в голову. Резко дернувшись, он спрыгнул с дерева. Рыжая приняла боевую стойку, отскочив в сторону. — Хороший выстрел, — в ярко-изумрудных глаза тепло сверкнула улыбка. — Кто ты? — девушка была предупреждена, что здесь небезопасно, но не знала, что именно представляет угрозу, а потому заранее держала ухо востро. — Могу составить компанию, провожатый тебе, как я понял, не нужен, — с той же улыбкой он проигнорировал ее вопрос. — Откуда ты знаешь, куда я иду? – это начинало раздражать, он слишком учтив для человека, который поджидает на деревьях и набивается в попутчики. Он вновь промолчал, глядя ей в глаза. Это продлилось несколько минут, затем она выдохнула, сжав в ладони лук, и заговорила, но уже так, как того ждал Даллас: — Я Лютиэн, мне надоело терпеть издевки и травлю от мужчин в городе, где я жила. Я решила дать отпор. И меня изгнали, как сумасшедшую, сказали, что дурочка. Могу, мол, быть опасной, — когда она закончила говорить, друид внимательно посмотрел на нее, а потом громко рассмеялся. — Да уж. В самом деле, сумасшедшая. Абсолютно не в себе, — она смотрела на него с такой непередаваемой болью и ненавистью, что хватило бы с лихвой, чтобы отравить небольшое море, он же продолжил говорить, — именно такие и находят у нас пристанище. Морриган встретит тебя с особо теплыми объятьями. Показав ей жестом следовать за ним, Даллас пошел в сторону поселения. Лютиэн уставилась на уходящего друида. Она впервые не ненавидела человека, который так жестоко подшутил над ней. Ей показалось, что он уже брат ей, и путь её окончен, теперь она дома. — Эй, — мужчина обернулся через десяток метров, махнув ей рукой снова, — догоняй. Кстати, я Даллас. Она поспешила догнать его, как маленький ребёнок, который, едва успев испугаться, что потерялся, видит родителя. И хотя она не догадывалась, он вполне годился ей в отцы.***
Друиды и раньше находили в лесу напуганных и потерянных странников, заблудившихся в поисках поселения, и приводили их к Морригану. Вот только Лютиэн не была похожа на них. Она смело шла за Далласом и не казалась вымотанной. Впрочем, она не могла скрыть волнения, когда её проводили к правителю. Несмотря на видимость суровости, старец внимательно выслушал её и отправил выбирать себе жилище. С наплывом новых людей в поселении с кровом не было проблем, но девушка, едва войдя в поселение, приметила на окраине полуразрушенную хижину на дереве, которая когда-то давно служила местом для дурачеств. Теперь Лютиэн хотела отблагодарить друидов за доброту, поэтому вместо отдыха и знакомства с жителями она предпочла отправиться в храм Селемене. Культу всегда были необходимы лишние руки, способные держать и, весьма желательно, пользоваться оружием. Особенно в последнее время, когда в лесах появилось слишком много оборотней. Они стали сбиваться в стаи и представлять немалую опасность. Занятость в культе была настолько высокой, что бывало, что Мередит неделями не видела Мирану. В таких условиях владение луком рыжей восхитило последователей культа и подарило надежду. Она помогала оттачивать лучницам своё мастерство и бывала с ними на охоте на обезумевших животных, стараясь скрывать свою заинтересованность друидом, затаившемся в листве близстоящего дерева. Даллас все чаще и чаще следил за ней. Как некогда он, Лютиэн пришла сюда без страха; как некогда за ним, за её спиной было нечто, что привело её сюда. Очередная охота раскрыла её тайну. На востоке обезумели лоси. Массивными рогами они бились друг с другом и о деревья, пуская кровь. И на этот запах крови пришли и оборотни. Стражи не могли одолеть сразу два фронта. Мередит приняла решение отступить. Жрица не могла знать, что волки загнали рыжую в скалы. Даллас был готов вступить в бой, даже несмотря на огромную высоту между обрывом, где он притаился, и ущельем, куда загнали Лютиэн. Его не испугало, что он, неудачно спрыгнув, мог больше не подняться. Однако за мгновение до броска оборотней девушка легко вскочила по едва заметным выступам, буквально взлетев над ловушкой. Только в этот момент друид заметил, как ветер внимает девушке. — Не так уж просто меня поймать, — она улыбнулась, подобравшись вплотную к мужчине. — Да уж, — он тяжело выдохнул, — не думал, что ты выберешься. — Поэтому готов был разбиться, — она задорно хихикнула. Больше не было смысла скрываться. Они начали все чаще бывать вместе, подкармливая свои чувства друг к другу. Он рассказал ей об обычаях лесных жителей, о литерах, наследуемых от матери, о друидах и их силе, о том, что ведал ему лес. — Так вот почему мать и дочь леди Мередит так зовут, — с детским удивлением вскрикнула Лютиэн, сверкнув глазами, — а я хотела дочь назвать Аллерией. — Плохой выбор, — Даллас поморщился, — сильное имя, но больно тёмное. — Как скажешь, — она ещё шире улыбнулась, обняв его. Друид погрузился в задумчивость. — Душа моя, ты понимаешь, сколько мне лет? — он наконец разорвал молчание тихим голосом. Этот разговор давно должен был случиться, но Даллас тянул. — Хм, — Лютиэн сделала вид, что задумалась, едва скрывая веселость, — чуть за тридцать? Почти сорок? — Почти, — он грустно улыбнулся, — сорок девять. — Ну и что? — она беззаботно пожала плечами. — А тебе двадцать шесть. — И что? — Ты можешь выбрать что-нибудь получше. — Мне не нужно лучше, мне нужен ты, — рыжая по-детски поцеловала его в щеку. Морриган был не в восторге, но не сказал ни слова, обручив их, и был искренне рад, когда спустя время у пары появился ребёнок. — Какое имя ты хотел бы ей дать? — Лютиэн тепло улыбнулась мужу, держа на руках дочь. — Лиралей, — душа Далласа ликовала, прошлые полвека казались пустыми по сравнению с этим моментом. Но рыжая не могла изменить своей пламенной душе. Как только она снова смогла держать лук и стрелять с той же силой, она вернулась к Стражам. Хотя мужчина просил её потерпеть ещё немного, чувствуя необъяснимую тревогу. И она нашла своё основание, когда проснувшись утром, он не нашёл Лютиэн дома, но дух ветра беспокойно, виновато вился над колыбелью девочки. Он бросился в храм Селемене. Там его уже ждали. Как вдовца. Мередит публично принесла ему соболезнования и свои извинения. Будто бы это была её вина. Будто что-то ещё можно было изменить. Даллас слишком резко осунулся. Лицо расчертили морщины потери, лёгкая благородная седина разрослась, а глаза вобрали в себя непомерную горечь. Она же была для него совсем девчонкой. Он должен был её сберечь. Тогда немало погибло и стражей, и охотников, но мужчина видел только одну смерть. Головой он понимал, что его помощь необходима, но, бросив все, ушёл к источнику. Он сидел у воды часами, упиваясь своим горем, счёт пошёл на дни. Минерва запретила трогать его кому-либо, забрав девочку под своё крыло. Былой советник оттягивала момент, когда Далласа необходимо вытянуть в реальный мир. — Бедный ты мой ребёнок, — со стороны было довольно странно видеть, как старик стоял рядом с постаревшим мужчиной, по-отечески положив ему ладонь на голову, — как бы ни было велико твоё горе, ты не сможешь сидеть здесь всю жизнь и оплакивать её. Твоё дитя требует твоего внимания и участия в своей жизни. Даллас безмолвно и совершенно безэмоционально кивнул. Девочку посещал в тайны леса в источнике под древом, дающем жизнь лесу, сам отец. Первый человек, которому позволили примкнуть к тайне леса, усилив свои силы. С годами все меньше людей после купания в озере слышали голос леса, но даже неодаренные обретали связь с лесом. — Ты будешь известна этому лесу как дочь Далласа и Лютиэн. Я нарекаю тебя именем, — друид, стоя по пояс в воде, медленно опускал девочку в воду под её весёлый смех, — Аллерия, — воды мелькнули отблеском света, шепот окружающих резко стих. Воцарилось молчание. Даллас резко вздрогнул, сбросив с себя дрему и очнувшись, и тихо добавил, — то есть Лиралей. Исправляться было, конечно, поздно, для благополучия девочки все стали звали звать её Лиралей, тщетно надеясь, что это поможет. А спустя три года выдалось ужасно сухое лето. Стараниями людей с равнины сгорела треть леса. Все друиды, имеющую тесную связь с лесом, вынуждены были уйти в забвение, став частью леса, и помочь его восстановлению. Нарушая все правила, Морриган дал жене склянку, позволяющую уйти в сон к нему, но оговорив с ней, что это должно быть сделано лишь в крайнем случае и с лёгкой душой. Минерва не сдержала обещания. Поздней осенью Мередит погибла от лап оборотней, а её место заняла Арма — всадница Селемене. Мирана была слишком юна для этого. В отчаянии Минерва, противореча своей сути, бросилась к ясеню, которым обернулся её муж, и ушла в сон. Она стала изломанной ивой. Баланс в лесу был нарушен, и забвение друидов, столь естественное и полное покоя, обернулось тюрьмой, из которой никто из поселения не мог их услышать из-за неопытности и помочь.***
Шли годы. Жители смирились, что все мудрецы и старейшины пропали безвозвратно. Вождём решили избрать Мирану, а пока та не готова, её регентом стала Арма. Именно её заслуга, что поселение не развалилось. Она приложила все силы, чтобы защитить людей, оставшихся без мудрости наставников. И, пожалуй, одна из немногих, кто помнил историю девчонки с копной медной проволоки на голове. Ветер по-прежнему вился вокруг неё, распространяя её звонкий заливистый смех над лесом. У Армы болезненно сжималось сердце, когда она отмечала, что девочка просто копия матери, и только блеск зелёных глаз и любовь к уединению у неё от отца. Она часто убегала в глушь, и там ветер тихим шелестом листьев рассказывал историю, в которой каждое слово несло мораль, веря, что лисица не натворит ошибок. Это была её любимая история, самая забавная и трагичная до нелепости. Она могла лишь догадываться, что это не сказка на ночь со времен, когда ветер качал её в колыбели, это история её дома и её семьи. Лисица росла, с ней росло и любопытство. Вскоре ей стало недостаточно того, что она изучила лес от края до края. Ей хотелось увидеть нечто новое, что-нибудь из того, что упоминал свободолюбивый дух, странствовавший не одну сотню лет с предками Лютиэн. Лиралей мечтала увидеть море и степи, пустыни из песка, и особенно пустыни изо льда и снега. Почему-то северные земли сильнее всего влекли девушку. Она воображала их волшебным хрустальным царством. Лиралей буквально грезила ими. Надеясь отвлечь девчонку от этой рисковой затеи, Арма вручила ей лук матери и ненавязчиво пригласила в стан охотников. Всадница рассчитывала, что это привяжет Лир к поселению, а гены матери помогут овладеть оружием. Впрочем, в чем-то она не прогадала — лисица словно родилась с луком в лапах. Вот только Арма не учла, что Лютиэн здесь держали не долг и верность, а отсутствие иного дома и любовь Далласа. Да, новое увлечение немного охладило пыл Лиралей к странствиям, но оно же дало способ обороны, а значит, развязало руки. Никто не удивился, когда рано утром в один из майских дней Лиралей покинула поселение. Это не было редкостью. Но когда не вернулась через несколько часов, дней запаниковали все. Это было невиданно, чтобы кто-то из жителей заблудился в лесу. Чащу прочесали сверху донизу, заглянули под каждый камешек и сучок, но не нашли ничего. С тяжелым сердцем пришлось признать, что Лир вышла из-под сени леса и отправилась на поиски себя.***
Лисица несколько часов кряду стремительно шла на север, стараясь унять бурю эмоций внутри. Оказалось, что дойти до окраины леса, выйти за его пределы и устремиться прочь ново, необычно и страшно. Очень страшно. Но небо из-за этого не упало ей на голову, а земля не начала рушиться под ногами. Это был всего лишь шаг, но почему-то ее уже полдня трясло как ненормальную. Дух ветра стелился следом за ней, не отставая ни на шаг, и старался не вырывать ее из размышлений, разве что, мягко направляя, когда она сбивалась с курса. Часто же ему приходилось видеть такие побеги, и так же он был безмолвно за плечом прародителей Лиралей, как сейчас. Девчонка отходила очень медленно. Прошло много часов до момента, когда она вновь заговорила с духом. Он же делал все возможное, чтобы люди в городах и поселениях, которые встречались им на пути, не слишком сильно ей докучали. Стремительность Лиралей достаточно быстро привела их к заброшенной переправе через ледяной, бурный и глубокий ручей, который отделял материк от не очень людного ледника. Уж там лисица порезвилась вдоволь, увидев впервые пушистый рассыпчатый снег. Она, как завороженная, сидела и просто смотрела на маленькие кусочки холодной ваты. Как они медленно тают на ладони, оставляя капельку воды. И не переставала поражаться мягкости снега, даже если это целый сугроб. Но настоящим открытием для нее стало, что каждая снежинка уникальна и прекрасна. Прекрасна в своей геометричности, симметрии и простоте, даже невесомости. Ребенку вечного лета невыносима была мысль, что природа может создать что-то настолько правильное. И с тем, настолько холодное. Восторг, который вызвало в ней это небольшое проявление северного края, повел ее дальше. Хотя ветер надеялся увести ее отсюда до того, как она покинет материк. Он лучше лисенка знал, насколько лицемерен и обманчив лед, но девочку было уже не остановить. Проще было согласиться, чем спорить с ней, когда она так горит этой затеей. А стоило бы. Пылающая любопытством не хотела довольствоваться окраинами. Через несколько часов порядком замерзшая, уставшая и голодная, Лиралей была вынуждена признать, что идея была, откровенно говоря, глупой. Однако и этого было мало. На исходе дня начала подниматься буря. И девушка отлично понимала, что имеет все шансы ее не пережить. Ледяной ветер пробирал до костей сквозь тонкий плащ. Его утепления было недостаточно для таких температур. Как бы ни старался дух, у него не получалось полностью защитить ее от мороза. А уж огонь был чем-то из области фантастики. Очень скоро метель вымела последнее тепло, а потом и надежду, оставляя следы паники. Продрогшая Лиралей понемногу начала проваливаться в последнюю дрему и не сразу поняла, что на ее плечи легла тяжелая меховая накидка. Тепло постепенно возвращалось. Когда лисица пришла в себя, она оказалась у огня в просторной пещере. Неподалеку хлопотала со склянками светловолосая девушка в белых мехах. Заметив движение, она протянула Лир дымящую кружку, от которой тянулся запах трав: — Ты как? Сильно замерзла? Лиралей плотнее закуталась в мех, которым ее накрыли, и неловко кивнула. С тех пор как девочка покинула родной лес, никто не стремился помочь ни словом, ни делом, напротив, каждый старался нажиться на ней. Как и говорила когда-то Арма. Потому доброта незнакомки вызвала у рыжей смятение. Волшебница улыбнулась и слегка кивнула на стакан с теплым отваром, бросив на него короткий взгляд: — Выпей, не бойся. Это поможет согреться. — Спасибо, — Лир сбросила с немного согревшихся рук покрывало, взяв из рук предложенную кружку, и по ее продрогшим пальцам неспешно побежало тепло. Тишину в жилище волшебницы нарушал лишь клекот огня. Пока хозяйка колдовала с разнообразными флаконами, у Лир появилось время осмотреться. Вдруг девушка резко повернулась к своей спасительнице, словно ее осенило нечто важное: — А разве здесь можно что-то вырастить? — только сейчас девушка заметила растения, полностью закованные в лед. — Нет, травы собраны на материке, чуть южнее, зато прекрасно сохраняются во льдах, — волшебница подошла к огню и села близ лисицы, — кстати, я Рилай. — Лиралей, — лисенок слабо улыбнулась. Девушка, сидящая рядом, казалась немногим старше ее самой и настроена была вполне дружелюбно. Так прозрачно и незаметно между ними завязалась беседа, в которой Лир рассказала о своем побеге из дома и что ей случилось встретить после, а Рилай — о своей жизни на леднике. — Так, ты согрелась? Буря уже улеглась. Я могла бы показать тебе ледник, — морозная дева неспешно поднялась на ног и потянулась за посохом, украшенным большим ледяным кристаллом, играющим на огне идеально отполированными гранями и создающим непередаваемую, волшебную игру бликов и отблесков. — Разве здесь ещё кто-то есть? Ледник показался мне заброшенным, — Лиралей точно помнила, что за все то время, которое они провели с духом на леднике до бури, они не встретили ни одной живой души. — Буря умеет оповещать о своём приходе задолго до метели, — Рилай тепло улыбнулась этому искреннему детскому вопросу, — местные жители наверняка успели спрятаться. Когда они выбрались из тёплой пещеры, над ними простиралось абсолютно чистое лазурное небо. Солнце, как яркий фонарь, висело словно приколоченное гвоздями, а лучи его били по снежной равнине, совершенно не грея. И большой кристалл на посохе волшебницы, и его малые естественные сёстры разбивали солнечные лучи в сияющие отблики. Будто бы белый песок в бескрайней пустыне щедро посыпали мельчайшими бриллиантами. Их свет ослеплял и вызывал восхищение. Лиралей завороженно опустилась на колени, едва касаясь пальцами снега и не веря, что это не больше, чем замороженная вода. Рилай давно не видела гостей в своём царстве вечного льда и уже забыла, какой восторг это может вызывать. Потому восторг лисёнка вызвал у неё теплую улыбку. — Знаешь, мне рассказывали, что моя мама была желанным гостем северных земель, но родом с юга, — Лир вдруг отвлеклась от снега и с улыбкой взглянула на провожатую. — Папа рассказывал? — Нет, регент нашего вождя, — девочка даже не задумывалась, что это может прозвучать странно или неправильно, — родителей я не помню. С раннего детства со мной был только ветер. — Регент? Какое же несчастье вас постигло? – волшебница не так уж часто встречала такое, чтобы в поселении исчезало столько людей одной возраста одновременно, но вдруг в прядях Лир Рилай увидела знакомые огоньки, когда та махнула головой, — а кем была твоя мать? — М-м, — девочка задумалась, пытаясь понять, что именно нужно волшебнице, — её звали Лютиэн. Она искусно владела луком и была связана с духом ветра. И говорят, у меня её волосы. Ах, огненно-рыжие волосы и лук. Этот смертоносный пламенный вихрь. Рилай очень ясно вспомнила юношу, с которым они так славно общались. Только он мог своим внутренним пламенем переплюнуть Рил и согреть ее вечно холодные руки и мысли. Сердце её тогда было далеко не ледяным. Только предпочёл он не её, а её хорошенькую рыжую сестричку с таким же пламенным характером, под стать ему. Только одно все ещё радовало деву: сестра так и не приняла ответственности, оставаясь возмутительно легкомысленной и беспечной. Не выдержав этого, молодой муж с дочуркой бежали, а послушный ветер замел все следы. И судя по возрасту лисёнка, это был её дедушка. Дева не решилась спрашивать девочку о корнях, но вот что-то ей подсказывало, что род с такой мощью и волей не мог назвать своё дитя так кротко и мелодично. Ей вдруг показалось, что Лир гораздо сильнее и необузданнее, чем кто-то хотел показать, намного сильнее самой Рилай. — Рилай, — из раздумий её вывел голос Лиры, — а твои родители где? — Мои, — бесцветно повторила волшебница почти на автомате, — мать сгорела в пожаре недалеко от экватора, а отец замёрз насмерть на этом леднике. Дева опустила глаза на девочку, заметив, что та стоит, поджав губы, и внимательно смотрит в глаза белокурой. — А тебе не одиноко? — Иногда, — искренне ответила Рилай, вспоминая далеко не родителей, — но ведь у меня есть здесь друзья. Пойдём, я провожу тебя к пристани. Оттуда ты легко продолжишь своё странствие, и заодно посмотришь ледник. — Погоди, у меня есть для тебя кое-что, — девочка полезла в карман и, выудив оттуда книжонку, вытащила меж страниц высушенную белую лилию: — Вот, ты говорила, что растения тут хорошо сохраняются. Чтобы ты помнила, что у тебя есть я. — Спасибо, — волшебница улыбнулась и бережно заковала цветок в лёд. Уж этой династии нельзя отказать в очаровании и притягательности. Как же легко они пробираются в сердце, захватывая его от края до края. Пока Рилай витала в мыслях, они приблизились к ледяной громадной прозрачной камере, в которой виднелись движение. — А что там? — Лир мягко потянула девушку за рукав, осторожно привлекая внимание. — О, это живая волна, его сложно удержать в любой другой тюрьме, поэтому я, его надзиратель, слежу, чтобы он больше никому не причинил зла, — рассеянно ответила волшебница, — я здесь, чтобы остановить таяние ледника. — «И потому что нигде в этом мире больше не нужна», — чуть было не добавила Рилай. К их счастью, у пристани уже стоял корабль, когда они туда вышли. Капитан, старый знакомый Рилай, с радостью взял девчонку на борт и ручался, что она будет доставлена в лучшем виде. Тогда он ещё не знал, что Лиралей найдёт общий язык с юнгой-рецидивистом Сларком, как не знал, что между ними проскользнет искра. Рилай же, как только корабль отчалил, достала белую лилию. И вдруг ей захотелось увидеть эту лилию вместе с прочими вплетенной в свои волосы. Перед ней возник украшенный белыми лентами алтарь, и Дева податливо, с улыбкой вошла в свой мираж, где её шею украшала россыпь звёзд, а следом стелился лёгкий шифон свадебного платья. И чем сильнее затуманивался рассудок Рилай, тем более мутным становился лёд камеры, тем сильнее пригревало солнце снежные равнины, и лёд поддавался теплу все покорней. И над ледяной пустыней раздался едва слышимый треск.