Чертополох

Я раньше не смотрел себе под ноги. Тоненькой ниткой стекает сгущенка в стакан с горячим чаем, горящим чаем, и я думаю, что она никогда не прервется. Но, ребята, это не так. Все безоговорочно имеет свой конец. Пока я выдвигаю здесь банальные истины, моя кофейного цвета кошка смотрит на клавиши ноутбука очень уж хитро. Её продолговатое тело уже готово к прыжку, я даже вижу, как она слегка ерзает в нерешительности и приподнимает одну лапку. Вот уже сейчас, ещё секунда – и прыжок, без обычного предупредительного мурлыканья. Кошка прыгает на клавиатуру и у меня тут же появляется бессмысленность в моем гладко прочесанном и отредактированном тексе. Я пишу рассказ. Кошка непосредственно ложиться на клавиатуру и начинает урчать. Её шерсть пахнет молоком. Прогоняю. И испачканную ложку суну в чашку, глядя, как напиток ещё на полутон помутнел от сахарно-молочной белой слизи. В чем странность моего повествования? В том, что я никогда не смотрел себе под ноги. Вот шел себе по улицам, или по коридорам университета, и не боялся споткнуться. Мой шаг был напористым и твердым, и в первое время я даже не задумывался над тем, что со мной что-то не так. И однажды я понял, что не могу смотреть в низ. Почти личное качество, фобия – которая неизвестно отчего появилась и не известно когда бы могла исчезнуть. Глупо, правда? Что-то похожее часто бывает в детстве: ты мысленно даешь себе приказ, - я никогда не буду наступать на тоненькие полосы пространства между плитами, чтобы не обжечься. И не наступаешь. Моё же заболевание странное и редкое, или, может быть, это просто какой-то глупый каприз. И оно доставляет некоторые хлопоты. Но я никогда не обращался к психологам. Пока я нормально справлялся, изредка падая и набивая себе синяки и ссадины, изредка задевая детей или кусты, или ещё какие-то предметы мебели или объекты природы. Конечно, часто слышал в свой адрес некоторые оскорбления. Подумывал даже, завести себе тросточку как у слепого, и купить под неё пальто, чтоб гармонично всё выглядело. С другой стороны, я знал причину своего упрямства. Я не лечил это отклонение – потому, что хотел быть особенным. Мне иногда даже казалось – что в этом и есть моя уникальность. По-сути, ничего особенного во мне нет, я посредственный человек, отгородившийся от мира. К тому же, ещё и непонятно чем занимаюсь. В моем возрасте, быть лаборантом на кафедре совсем не престижно. Друзей у меня не много, а, может, и нет совсем – это смотря кого причислять к ним. Да и, в сущности, людям после 30 уже не так и важны друзья. Многие обзаводятся семьями, и жизнь у них идет своим чередом. Не женатые же приятели, встречаются только потому, что им нужно с кем-то общаться и как-то разнообразить свое пребывание на этой планете. Я лично так и поступаю. Среди моих знакомых ближе всего мне стала Марьяна. Это обычная девушка под 30. Я познакомился с ней года три назад, она тоже работала в нашем университете и тоже лаборантом. Не красавица, не особенно общительная. Черные волосы, подстриженные под каре, и карие под в комплект к прическе глаза, тонкие губы. Сама очень худая, выступающие скулы и нос длинноват. Постоянный лихорадочный румянец. Какая-то сыпь на коже. Костлявая, форм никаких нет. Но, мы сразу нашли с ней общий язык. Говорили о фильмах, обсуждали русский арт хаус и современную литературу. О последней, я знал не много, но вместе с ней разжигал в себе негатив к Пауло Коэльо и потом даже взял в библиотеке Маркеса, которого, вскоре, с радостью вернул недочитанным. Я никогда не относился к ней, как к девушке. Нет, точнее сказать, как к сексуальному объекту. Не знаю, что там думала себе она. Литературы единой всё же не достаточно, чтобы связать два противоположных пола чем-то большим, чем просто чашечкой чая после работы. Ей это, наверное, было слегка обидно. Всё-таки женское самолюбие страдало. Ну как, почему это он ко мне не приставал? Им же всем только этого и надо, – думала она. - Может, с ним что-то не так? О, мне тоже этого было надо. Но отчего-то не с ней. А интересовал меня в её личности в данный момент один вопрос – какая обувь на ней сейчас? Сам посмотреть я не мог. У меня самого были некоторые проблемы с примеркой обуви. Мне нужно было взять её в руки, найти лавочку и присесть, затем приподнять ногу высоковато, до уровня взгляда. Наверное, это смотрелось очень забавно со стороны. По крайней мере, когда Марьяна случайно заметила одну из таких моих манипуляций, когда я разувался у неё дома, подпрыгивая на одной ноге, - она очень смеялась. Я хорошо, очень хорошо помню эту девушку. Воспоминания о ней вызывают сейчас нервную дрожь, но я всё равно думаю, и довожу себя этими мыслями до странного состояния нервного расстройства. Тогда я беру кошку на руки и глажу шелковистую шерстку животного. Легкие вибрации её тельца помогают мне прийти в обычное свое уравновешенное расположение духа. Интересно, имела ли эта девушка на меня какие-нибудь планы? Вряд ли. слегка лысеющий, не привлекательный и в то же время угрюмый и странный мужчина-лаборант на кафедре электроники. А может и имела, впрочем, ибо сама находилась уже в возрасте, когда хочется завести с кем-то серьезные отношения. Да и эти постоянные самодельные пирожки, которыми она меня угощала, можно было взять как прямые улики. Может то, что она меня не привлекала, тоже было патологией, своеобразной. Я надпил глоток уже полуостывшего чая с не размешанной сгущенкой. Холод. За окном уже почти январь. Я с зачатками сумасшествия смотрю на бело-узорчатое окно и вспоминаю ещё один эпизод. Это последний эпизод, который мне хотелось бы пересказать, но который интересно вспоминать, так как он яркий и пугающий. Мы с профессорским составом, персоналом и Марьяной в том числе, поехали на пару дней в горы, отдохнуть. Там, конечно, рос чертополох- огромные заросли неестественно колючего и густого чертополоха. Там были гитары и скалистые дорожки. Марьяна в обтягивающих черных легинсах казалась уж совсем тощей. Мне не нравился чертополох, меня мутило от горного воздуха, и я очень хотел отсюда свалить. Когда они допили чай из пластиковых чашечек, девушка отозвала меня в сторону. - Мне нужно тебе что-то сказать, - прошептала она - давай-ка сюда, подальше, что бы нас никто не видел. - она взяла меня за руку и потащила через чертополох, столь раздражавший меня, прямо поближе к выступу. Стала совсем близко. - Ей, подзывала она меня к себе, – посмотри, какая красота, – кивнула она в низ. Я не смотрел вниз. Я никогда не смотрел вниз и не собирался изменять своим привычкам. Солнце алело и приближалось к нам, увеличиваясь с закатом. Марьяна не говорила, зачем позвала меня сюда. Просто стояла и смотрела. Затем улыбнулась и произнесла: - Просто хотела убежать от этих пней. - Я сам один из таких же пней, – я улыбнулся ей, словно одобряя сказанную только что наивность. - Здесь всюду так много чертополоха. Он везде. Я кивнул. - Вот, смотри, и к ногам твоим подбирается … Растет. А я в детстве балериной хотела стать. А знаешь, почему не стала? - Нет. - Плохо поддаюсь тренировкам. У меня просто какое-то деревянное тело. Приходилось отрабатывать самые простые движения часами. Уж слишком тяжело. Я подумал – зачем она мне всё это рассказывает? - А ты кем быть хотел? - Не поверишь, в раннем детстве, крановщиком хотел стать (Что я говорю, зачем всё это рассказываю?) - По - этому, не смотришь вниз? - Нет, не по – этому, - почему-то обиделся я, - какие глупости. Просто это бесперспективно. - А я вот думаю, что ещё не всё потеряно. Только вот сейчас, этот чертополох разрастется и изранит нас своими колючками. Острыми. Раньше у этих сорняков не было таких огромных колючек. - Она сорвала один стебель и на её руке каплями выступила кровь. Неяркая, ненастоящая. Точно вишневый сок, с помощью которого мы пыталась имитировать её в детстве. - А знаешь, я сейчас упаду, – заявила девушка со смешком, но как-то по-детски решительно. - Я как-то не планировала вот так. Но, какая досада – один раз оступился – и все. Даже не толкал никто. Просто по своей неловкости. У меня тело, точно деревянное. - Зачем это – возмутился я. Не падай. - Да разве же я хотела? Конечно, это не самый худший для меня вариант, – наклонила девушка на бок голову, и вздохнула. Но тут мне делать, в принципе, тоже нечего. Вот, разве, ты бы меня спас… Но что это поменяет? Марьяна снова тихо засмеялась и вдруг ступила назад и исчезла. - Эй, помоги мне – послышалось – я здесь, внизу, упала, держусь за выступ рукой. - Голос был спокойным, требовательным и возмущенным. Но я понимал, что она не врет, что действительно упала, и если я сейчас не посмотрю вниз, не вытащу её – она просто сорвется и разобьется. Но секунды шли, и я не смотрел, а стоял, как парализованный, когда наконец-то понял, что она упала по тонкому сдавленному крику. Проснулся в холодном поту и чуть не заплакал. Какой живой и яркий сон, необычайно яркий. Меня трясло, я не мог ещё толком понять, где я и кто я, и почему меня тошнит и знобит. Глупое ощущение же того, что это всё не по-настоящему, не только не принесло мне облегчения, но и заставило меня усомниться в том, не сплю ли я всё ещё сейчас. Из-за меня, из-за моей трусости запросто мог бы умереть человек. Я ненормален и мне надо лечиться, – вот какой вывод я сделал, успокоившись наконец-то. На часах 7 утра. Уже можно не ложиться, нужно идти на работу. Я пошел чистить зубы, сравнительно быстро оделся и вышел, вдыхая свежий морозный декабрьский воздух. Это было ровно год назад. Я шел по снегу, по рыхлому снегу и снежинки с хрустом ломались под моими ботинками. И мне всё же казалось, что я пробираюсь сквозь заросли чертополоха. И он цветет фиолетово. С красными от мороза руками я вошел в офис. Ощущение, что из-за меня умер человек, плотно окутало меня, словно полиэтиленом, и я не мог никак убедить себя, что это глупый-глупый сон. Сел и сделал чаю. Согрелся. И тут мне сообщили, что мне нужно сдать деньги Марьяне на похороны. Что она оступилась на лестнице - упала, и разбила голову. Никто её не нашел и она истекла кровью и умерла. Очень и очень нелепая смерть… По офису все ходили с хмурыми лицами. Кое-кто из сотрудниц плакал. А я чувствовал себя убийцей. Но такое-то точно лечиться. *** Сейчас я иду за черной машиной, которая медленно катиться по дороге разливая грустные мелодичные звуки. Мороз колется, а я вижу перед собой маленькие фиолетовые цветы-сорняки. А затем вдруг перевожу взгляд под ноги и вижу свои ботики, удивительно чужеродные, будто они совсем не часть моего образа, и существуют отдельно от меня. И снежную утрамбованную дорогу, такую гладкую, что хочется лечь на неё и застыть так. Я слежу, как дорога сменяет свои пестрые кадры передо мной, с разницей в камушек или еловую иголку. И не могу оторвать от неё глаз. А раньше я не смотрел себе под ноги. Но теперь у меня этой фобии уже нет. Все безоговорочно когда-то проходит, даже психические отклонения. Ну и жизни, как бы банально это не звучало.