Целуя вечность

* Ты был такой один. С ручной гранатой вместо сердца. * Последний раз мы виделись на Маркет стрит перед концертом в клубе 85attacks. Старая панк-тусовка. Ты приехал туда своим ходом, потому что попросили, наверняка с невероятным трудом распрощавшись с гитарой и тишиной лакированного кабинета. Ты был уставшим и растрепанным, в индийской клетчатой рубашке и бейсбольной кепке с помятым козырьком. Из наушников кричали Misfits, а за спиной гремел рюкзак с таблетками, как будто говоря: «Привет, я Билли Джо. Я не сплю пятые сутки подряд и у меня все в норме». Ты всегда был таким сильным и молодым, казалось, даже не видно проседи в щетине, а черный цвет волос – это не целая пачка краски в ванной комнате, вылитая на белеющие вески. Ты не был жалким во всем этом. Просто замученным. Я протянул тебе руку, а ты через секунду крепко, по-мужски обнял меня, и я ощутил твои руки на своей спине. Они были теплыми. -Какими судьбами? – поинтересовался я. -Да так, нужно встретиться с парнями из The Wagon. Будем обсуждать родео, виски, цветы и, может быть, поговорим о возрождении панк-рока, - ты смущенно почесал нос и поправил рюкзак, будто внезапно поняв, что я могу ВСЕ знать. И я знал. Пару дней назад мне звонил Колтон. Он рассказал, что тебя арестовали на Сан-Пабло-авеню и оставили в камере на сутки. Один из копов даже не узнал тебя. Наверняка ты был кудрявым и взлохмаченным, обычным парнем иногда любящим уродовать песни Green Day на своей дешевой гитаре, купленной еще в 80-е. Ты тогда напился до чертиков, чуть не снес столб и не убил пешехода. - Тебе все рассказали, да? -Да. -Слушай, больше не повторится. Даже не думай об этом. Просто так получилось, и это было в последний раз, - не знаю зачем, но ты оправдывался. По одному выражению глаз я видел, как ты тогда мечтал испариться. И я бы даже предоставил тебе эту возможность, если бы ты не был настолько прав. Я действительно думал об этой аварии. -Брось. Ерунда, - соврал я. – Мы толком не виделись уже несколько недель. Я бы с удовольствием попытал тебя, если бы ты смог обменять один допрос на другой, - Я кивнул в сторону клуба, а ты невинно улыбнулся. Тебя там уже заждались. -Окей. Жди меня здесь. Я буду через полчаса. Ты испарился через мгновение, а я только успел сказать про себя: «я знаю» и добавить: «я всегда все о тебе знаю». * Я выкурил сигарету, сидя на черном низком заборе и думая о предстоящем разговоре с представителем лэйбла, который обещал позвонить со дня на день. Я разглядывал желтые такси и обляпанные дерьмом машины через никотиновый дым, пропадающий из моего поля зрения всего на пару секунд и тут же появляющийся снова. Я волновался, думал о тебе, а внутри все сжималось в колючий комок нервов, отчего было даже немного больно. Больно. Ты давно обещал рассказать все, как есть. Мне и окружающим, но это признание превратилось в драму протяженностью в целую жизнь. Драму, пропитанную дымом от сигарет, противной ложью и ароматом успокоительного. А еще ночными поцелуями в переулках между домами на Уэбстер стрит. Нас там не знали. Ты появился рядом ровно через полчаса, как и обещал. Теперь я понял, почему столько лет жду и верю в твои обещания. -Замерз? – ты пристроился рядом, будто и не уходил никуда, будто просто внезапно заговорил. -Не успел еще. Со случайными знакомыми покончено? Ты кивнул, наверно, а я затушил сигарету и спрятал свою пачку «Кента» во внутренний карман куртки, намекая, что готов увести тебя прямо сейчас. И ты не будешь против. * Мы поймали машину у обочины. Пока ты договаривался с таксистом, я позволил себе погладить тебя по талии, успокаивая внутреннюю дрожь. Мы так давно не виделись. Я сильно соскучился и был готов срастись с тобой внутренними органами, поделиться артериальной кровью и забраться тебе под кожу, когда ты спишь и видишь свои ночные кошмары. Я так скучал, малыш. Мы забрались на заднее сиденье автомобиля, ты прижался к окну, усаживаясь и рукавом вытирая стекло. Я расстегнул куртку и откинулся на спинку сиденья. Мы едем на Бульвар разбитых грез, чтобы снова скрываться от общественности, проигрывая новый акт нашей печальной драмы. В нашем мире, где на церковные праздники шли дожди, а крыши домов перестали быть местом для влюбленных и превратились в пристанища суицидников, Бульвар был местом, где нас никто не видел, и я становился там твоим непризнанным Ромео. Я положил руку на твое колено и услышал, как ты едва уловимо всхлипнул, сжимая мою ладонь. Ты становился собой. -Начнешь свой допрос? – прошептал ты. -Хотел взять с собой лампу или плеть, но они не поместились в мой карман. Поэтому обойдемся подручными средствами. -Окей, - ты был аккуратным, но желающим впитаться в меня без остатка. С лохматыми волосами, уставший, с готовностью к капитуляции. * -Панк-рок возродили? – уже позади хлопнула дверь такси, а тело окатило спазмическое чувство холода. -Нет. Добили окончательно, и теперь, кажется, он умер уже навсегда. -Одна пуля в висок старого приятеля и готово. Вообще-то его еще можно было спасти. Со мной бы хоть посоветовался, - мы уже шли вдоль аллеи, тускло освещенной парковыми фонарями, мерцающими, гаснущими и зажигающимися вновь. Проезжая часть осталась далеко позади. Ночь на Бульваре в самом разгаре. -Он был обречен. И если честно, сам умолял о смерти. -Очко в твою пользу, маньяк. -И в твою, Робин Гуд. -Редко дома бываешь. Клубы, бары, полицейский участок. Сдаешь себя с потрохами, - я заприметил лавку прямо под высоченным фонарем и свернул к ней, завлекая тебя за собой. - Эдриэнн все о тебе знает? -Не знаю. Возможно. Скорее всего, она уже догадывается. Последний месяц ты почти не ночевал дома, конечно, она догадывалась, но, скорее всего, ее мысли были о женщине. Она нюхала твои рубашки, пока ты брился, и ковырялась в твоем телефоне. Паршивая работенка для законной жены. И очень унизительная. Но она пока мирится и мирится довольно успешно. -Она звонила мне во вторник, несколько недель назад, спрашивала, не у меня ли ты. -И что ты ей ответил? – мы сели на лавочку. Под светом фонаря стало видно, как теплый пар клубится у наших лиц. -Что не видел тебя уже давно, - ответил я, а ты закатил глаза и вдохнул побольше воздуха. - Знаешь, это первое, что в голову приходит, когда на второй половине кровати храпит взлохмаченный придурок, пару часов назад простанывающий твое имя, - я почти привык, что ты теперь принадлежишь только мне. Как только ты впервые позволил мне прикоснуться к себе ночью, в 11-м номере мотеля со сломанным телевизором. Тогда нам было нечего делать, и мы решили поиграть. Ты заставил меня ласкать себя, как я делал бы это, не окажись тебя рядом. Мы стали похожи на диких неопытных животных. Прижимались и дышали друг другом, кончали под шипящие звуки телевизионных помех. С тех самых пор ты рядом. Был рядом, когда мучился от бессонницы после рождения Джоуи, был рядом, когда Эдриэнн собиралась от тебя уйти и даже, когда на свет появился Джейкоб, ты заглядывал вроде бы на пару часов в наш мотель, где мы бесследно пропадали до утра. -Спасибо. -Это и меня касается. Если у тебя все рухнет в херам, я окажусь именно тем, кто будет стоять в центре крушения и махать белым флагом за нас обоих. -Я просто жду подходящего момента. Это непросто, Майк. Пойми ты, она – не пустое место. -Я знаю, знаю, - нужно было взять горячего кофе у автомата. Сегодня ужасно холодно. -Если завтра я приду с сумкой и объявлю ей свое решение, это станет сродни расстрелу. И для меня тоже. Все пойдет наперекосяк. -Все уже наперекосяк, Билли, - я вытер лоб. - Будь реалистом. -Не злись. Просто это место меня бесит. -Ты влез в это ебанное дерьмо с таблетками и теперь просишь меня не злиться? Нельзя просто взять и бросить все к чертям? Уехать к матери, тете, бабушке? -Как? – ты отчаянно разводишь руками. Я вроде даже верю тебе, но я уже слишком устал ждать, чтобы держать себя в руках. - Эдриэнн это не понравится. Придется распрощаться со всем, что стало нам так дорого за эти годы: друзьями, привычками, супермаркетом по воскресеньям. Придется продать дом, мальчикам сменить школу. -Не усложняй. Ты же помнишь, что ты уже взрослый мальчик, да? -Помню, – ты закрываешь лицо ладонями, а я гадаю, о чем ты сейчас думаешь. Я всегда надеялся, что до первой седины мы уже будем вместе, а прошлое останется в прошлом. - Иногда я задумываюсь, что было бы, позволь я себе такую роскошь, как свобода. Как… ты. Все было бы по-другому. -Нет, я думаю, все осталось бы, как есть. Разве что на день Благодарения за столом сидели бы всего два человека. -Три, - поправляешь ты. -Три. Да. На самом деле в однополых семьях творится такой же пиздец, как и в обычных. Краем глаза вижу, как ты согласно киваешь. -Олли Армстронг начала бы свою заунывную моралистическую балладу вроде: «Билли Джо, если бы твой отец мог, он умер бы дважды. Тебе нужен Иисус или спасение кантри музыкой». Если бы. Столько «если бы» появляется, когда ты превращаешься в чмо, правда? – ты поворачиваешься ко мне и смотришь своими глазами, полными безысходности. Наверно, я не прав, что так давлю на тебя. Тебе правда ужасно сложно со всем этим бороться одному. - В этих условиях, наверно, выгодно выдавать несуществующее за действительное, - я кладу ногу на ногу. - У тебя чудесная жизнь, Билли. Семья, друзья, стабильные отношения уже 20 лет. Ты счастливчик, хочешь ты это признавать или нет. -Да. Только этот «счастливчик» горстями глотает снотворное и на стену лезет от мигрени. С чего бы это вдруг, да? Да, мой мальчик, это сложно. Я знаю. Но все лучше, чем в тайне слизывать сливочный крем с тел друг друга и бояться быть замеченными, шляться по дешевым отелям и прижиматься друг к другу в вонючих клубных туалетах. Я уже сделал этот шаг, теперь я жду его от тебя. Уже очень давно. -Ты превращаешь жизнь вокруг себя а полнейшее отрицалово. Таблетки, наркотики. Зачем все это? У тебя есть музыка. Пусть она спасает тебя хотя бы сейчас. -Возможно, я не сдох до сих пор только потому, что написал пару песен и сжег ударную установку, - ты чешешь запястье, и даже в полумраке я вижу, как на нем остается красный след от твоих ногтей. - И эта музыка еще и приносит мне деньги, так что на таблетки и наркотики хватает. Я подвинулся к тебе ближе и схватил за ладони, останавливая это нервное движение рук. Все будет хорошо, малыш, только держись, осталось совсем немного. Я медленно поднес твои руки к своим губам и поцеловал их. Они пахли чешским пивом и молоком, как обычно пах сам ты, когда лежал обездвиженный, беззащитный, спиной на затертых простынях придорожных отелей, и я нюхал твою шею. -Ложись, - прошептал я и ты подчинился, послушно опуская голову мне на плечо. - Иногда ты так говоришь о себе, что мне становится страшно. -Нет. Я не боюсь, Майк. И ты не бойся, - ты был так близко, дышал ровно, и мне казалось, что мы обзавелись одним пульсом на двоих. - Знаешь, я всегда думал, что будет, если я умру, как все станет после меня. Мальчики, наверно, заведут свои семьи и на Рождество все будут вспоминать меня и называть «папочка Билли Джо», про себя отмечая, каким дерьмом я был и сколько говна успел им сделать. А сейчас… сейчас я понял, что ничего этого не будет. Ни дерьма, ни лести в мой адрес, просто потому что меня уже не будет. Мне стало не по себе от этих слов. -Рановато ты о смерти задумался, - вырвалось из меня. -Когда кишки вылезают через уши, она – это первое, о чем хочется думать. -Твои грехи уже отпущены, Билли. Можешь быть уверен. Слышал же: «Иисус не дает нам испытаний, через которые мы не можем пройти». -Да нет никакого отпущения и жизни после смерти тоже. Ни сковородок, ни котла, ни облачка и крыльев. Все это херь античная, придуманная для благочестивых мамочек. Суку смерть идеализировали, потому что жизнь – говно, потому что ничего кроме этой жизни у нас нет, - теперь ты дрожал от ударившего в кровь адреналина и, наверно, думал только об одном: испариться к чертовой матери из этой жизни, из этих ебанных обстоятельств, в которые сам себя засадил. – Ты веришь мне? -А есть причины не верить? – я театрально улыбнулся и стал нежно гладить тебя по спине. - Хватит себя мучить уже. И меня заодно. -Тебя? -Билли… Билли Джо, – я обнял тебя крепко, ощущая, как ты дрожишь всем телом и запел тихо, почти шепотом. - Nobody likes you. They're all out without you havin' fun. -Да, - ты лучезарно заулыбался, оплетая руками мою шею. Взаимно. -Завязывай с таблетками, ладно? И принимай решение. -Хорошо. Мы просидели на Бульваре еще минут 20, просто молча каждый о своем. Я выкурил сигарету, наблюдая за твоим профилем и все еще надеясь на подростковый поцелуй в темноте. Ты грыз заусенцы и вжимался в свою индийскую клетчатую рубашку. Холодно сегодня. После этого я обнял тебя на прощание, и ты уехал, оставив свое тепло на моих плечах. У тебя еще была семья, и ты не принадлежал мне. Тебя ждали жена и дети. Я смотрел вслед исчезающему вдоль улицы желтому такси, ничего о тебе не зная. Нельзя будет поднимать трубку завтра, нехотя отрываясь от ланча, и надеяться на звонок от лэйбла. Я больше не увижу тебя. Но тогда кажется, что впереди у нас еще целая вечность. * Прошло уже два с половиной месяца, как тебя нет рядом. Ты напился до чертиков, врезался в столб и убил пешехода. Иногда я прихожу на то место, откуда тебя увозила машина скорой помощи и думаю, что до сих пор вижу на асфальте твою кровь. Я наступаю в нее, надеясь, что, возвращаясь пешком, оставлю красные следы к твоему дому. И все будет, как раньше. Не оставляю. Я помню, как мы говорили в нашу последнюю ночь, будто завтра же ты позвонишь мне и пригласишь в какой-нибудь вшивый мотель, скрывающий нас от общественности. Иногда, пялясь в потолок, я все еще слышу Good Riddance в живую и тебя, задерживающего сбившееся дыхание. Мы говорим о музыке шепотом, ночами и это удобно, когда у каждого своя семья. Как-то ты сказал мне, что смерти не стоит бояться, и после нее ничего нет, а теперь я не верю во все это. Потому что, произнося твое имя в тишине, сидя на полу, хочу услышать едва уловимое «да», потому что, следя за твоими окнами после полуночи, хочу увидеть за ними движение. Потому что каждый день хочу слышать музыку. Живую и теплую. Ты не был случайностью в моей жизни, как ей не бывает ссора, опрокинутая чашка кофе и ноющие по утрам ожоги. Ты был вечно молодым апофеозом, тем, за кого не бывает страшно, тем, кто всегда выберется. Я отправляю свой поцелуй в вечность. Ты был такой один. С ручной гранатой вместо сердца.