Неуловимые

      Нью-Йорк не спит. Не спит никогда. Как во всеми любимой игре. Город засыпает, просыпается мафия. Просыпаются проститутки, наркоторговцы и, конечно же, они.       Стритрейсеры.       Нелегальные ночные гонки обязательно спонтанны, перманентно фееричны и неизменно шумны. Девочки надевают свои лучшие мини-юбки, мальчики влезают с свои лучшие тачки - всё, как у людей.       Ты заявляешься в лучший ресторан города, нацепив спортивный костюм, и не проходишь.       Ты являешься в ночное царство беззакония с дерьмом под капотом - и через пару минут едешь домой плакаться мамочке, сетуя на то, что родился с членом между ног, но, увы, без яиц или, может быть, с руками из задницы - как больше «повезёт».       Остаются лучшие из лучших.       В Нью-Йорке ночная жизнь наполняется рёвом музыки. Рёвом толпы. Рёвом моторов.       В Нью-Йорке появляется неуловимый гонщик.       На самом деле он сам уверен, что существовал там всегда. По крайней мере с тех пор, как отец научил крепко держать руль в руках и вжимать в пол педали. К его сожалению (или огромной радости) славная городская полиция была другого мнения.       Ровно до того момента, когда её ряды пополнились молодым офицером Линдси Ленноксом.       Первая облава на дислокацию нелегальных ночных гоночек закончилась, не успев толком начаться — мелькнувшим и в секунду испарившимся тёмно-синим багажником неопределённой марки, насмешливо сверкнувшими фарами и внутренними ругательствами новоиспеченного сотрудника правоохранительных органов «да куда вы, блять, раньше-то все смотрели?!». Внутренними — потому что звание не позволяет сравнивать старших по нему же с землёй. Это ненадолго.       В Департаменте Линдси обкладывается картами города, пригорода и каждого боро в отдельности, вспоминает маршруты и вместо любимой музыки прослушивает радиоволны, выписывая ключевые слова - «заброшенная парковка», «автомобиль», «скорость».       Через неделю у него есть три адреса.       Через неделю невысокие домики в топографических ебенях Бронкса окрашиваются в цвета мигалок полицейских машин. Красный, синий, красный, снова синий. Эффект потрясающий - как от внезапного света на кухне. Только вместо разбежавшихся тараканов - выезжающие из одноэтажного здания гонщики-нелегалы. Про себя Леннокс отмечает, что почти разочарован, и с досады цокает языком - в суматохе не мелькает иссиня-черный бок неопределённой марки.       Не угадал.       Ошибся адресом.       Бывает.       Всё же Бруклин?       Слегка сбавляет скорость, борясь с желанием картинно закатить глаза и капризно изречь «всё не то». А через секунду по Ривердейл-авеню на первой космической пролетает тот самый автомобиль.       Совершенно точно направляясь к выезду из города.       Чтобы догнать навороченный Ниссан (он наконец-то может это определить) на самом обыкновенном патрульном Шевроле, нужна помощь свыше. Чтобы догнать навороченный, рассчитанный на гоночную эксплуатацию Ниссан Скайлайн всё на том же Шевроле, даже если он Импала, нужна помощь сразу нескольких пантеонов. Но у Линдси выходит.       (Даром, что ему явно поддаются, и он бы обиделся, не будь это так на руку. И всё же...)       Практически чёрный в тусклом освещении Скайлайн сигналит задними фарами, притормаживая на пересечении с Колледж-роуд, и паркуется(!) на автобусной остановке. Если это такой намёк на поговорить, то водителю явно не достаёт мозгов. Именно это Леннокс и собирается сказать, но...       - Если капот твоей машины окажется впереди моего — добровольно сдамся Вам, господин полицейский.       Так начинается их первый диалог. Взгляд у Шелби перманентно хитрый и подстрекающий, улыбка — не сулит ничего хорошего, в голове — ни намёка на разум.       - Едем дальше по Ривер, до её превращения в Уорбертон-авеню. Выигрывает тот, кто выигрывает. Идёт? - И он улыбается ещё более по-идиотски, чем было до этого.       «А ты не слишком оборзел?» - хочет спросить Линдси.       «Нихуя себе условия», - хочет возмутиться Линдси.       «Ты арестован здесь и сейчас и имеешь право не выёбываться», - хочет сказать Линдси.       - Тебе меня не поймать.       «Тебе его не поймать», - повторяет голос в голове.       Ну, пиздец.       - А что, если выиграешь ты?       Ох... Идиот.       - Ты прокатишься на мне.       Ему не нравится это с самого начала. Линдси спрашивает себя, как и когда согласился. И как-то забывает, что на кону его гор... Но-но-но, блять. Это таки задница. Посему он всё там же, всё в том же, всё так же пытается выжать из всё того же максимум. Но, давайте будем откровенными - выходит хуёво. И от слова совсем не хватает, чтобы догнать чёртов Ниссан.       - Nissan Skyline R34 GT-R M-Spec Nür, если точнее, - гордо сообщит ему Шелби позже, любовно водя пальцами по боковому зеркалу заднего вида. Он даже успел выйти из машины и сделать скучающий вид. Засранец.       - Ладно тебе, я даже не старался.       Две минуты. Ровно столько он ждёт полицейский Шевроле.       - Ну что ж... Время платить по счетам.       Две минуты. Столько Линдси обдумывает, а не послать ли моральную мужицкую честь, идущую от выражения «мужик сказал - мужик сделал», чтобы не лишиться чести физической.       ... А впрочем, хуй с ней.       Он выходит из машины. Грозно приближается. Отмечает, что грозно не выходит - чёртов Шелби улыбчивие, мягче и заряжает всё в радиусе пяти метров образами тошнотворных розовых поней. У таких ещё радуга льётся из всех щелей.       - Ну и?       - У меня в машине нет задних сидений. Но я заставлю тебя урчать громче, чем двигатель этой малышки даже без них.       Вот знаете, немного сложно возражать, когда вас целуют. Шаннон ставит себе «отлично» за скорость, Линдси - за технику. Каждый человек хорош в чём-то своём. А потом дверь за спиной Шелби технично открывается, будто он месяцами отрабатывал этот приём, и фокусники столетия аплодируют стоя - только благодаря высшим силам им удается не протаранить крышу автомобиля головами, забираясь внутрь резко и на ощупь. Храни боже японский автопром и праворукие Ниссаны.       - Что, даже чая не будет? - Линдси упирается руками в чужие плечи, потому что поцелуи с левыми парнями не должны быть такими сногшибательными. Ему кажется, что над головой сходится мир, но нет — он всего лишь стукается о низкий потолок как-же-я-ненавижу-спортивные-машины-скайлайна. Чёрт.       - А я с незнакомцами чай не пью. Хотя... Шелби. Очень приятно.       И это совершенно нормально, ну.       - Ты... - «совсем больной на голову» - так и остаётся в голове Леннокса, потому что да, возражать всё ещё невозможно. А ещё мама учила не разговаривать с занятым ртом.       - Можешь ничего не говорить, ты мне тоже очень нравишься, - Шаннон коротко смеётся, касаясь губами его подбородка. Под его пальцами одна за одной послушно выходят из петель пуговицы форменной полицейской рубашки. Он на секунду задумывается, что при свете цвет у формы не чисто чёрный, отдает синим, почти как цвет его машины, и, раз такое дело, они с этим парнем вполне хороши комплектом. А потом пуговицы на рубашке заканчиваются, и он об этом забывает - куда важнее вот прямо сейчас провести руками по обнажённой коже, будто кто-то щёлкнет пальцами, и всё закончится. И становится страшно, как в первый раз. И пальцы замирают на пряжке ремня, будто замерзают и больше не слушаются. И хочется заглянуть в глаза, чтобы не задавать вопросов, а просто найти ответы, но вокруг чертовски темно, и это почему-то мешает, а ведь обычно...       - Остановишься, и я тебя убью.       Леннокс тяжело вздыхает, зарываясь пальцами в волосы мужчины, и наклоняется вперёд. Он считает, что выходит слишком нежно и неуместно, но почти на ментальном уровне чувствует, как расслабляется человек под ним, и только так и должно быть. Он не видит, но чувствует, что чёртов Шелби улыбается, от его дыхания становится щекотно. А ещё словосочетание «чёртов Шелби» становится его любимым.       - Звучит, как признание.       - Из нас двоих громкими словами здесь бросаешься ты. Но просто заткнись.       И затыкает его сам, потому что так надёжнее.       Потому что так правильнее.       Под ладонями чужие плечи ощущаются как свои. Только горячее. И шире. И, может быть, он такой же горячий, но как же, чёрт возьми, всё равно сейчас. И только у Шелби руки от локтя оказываются холодными. Настолько, что даже обжигают поясницу, заставляя поддаться вперёд. Выходит резко, приходится отстраняться, и Линдси бьётся головой о потолок. Снова.       - Господи, почему я? - Он тянется рукой вперёд, нашаривая небольшой рычаг. Приходится наваливаться на тело под собой всем весом, вжимаясь кожа в кожу. Куда делась чёртова футболка чёртового Шелби?       - Потому что у тебя реакция хорошая, - внезапно отзывается тот. Что?       - Почему ты отвечаешь на риторические вопросы, идиот?       Дыхание смешивается. Кто-нибудь, дайте человеку кислород.       - Потому что хочу, чтобы их было больше.       Он обязательно подумает о том, что разговор до жути бессмысленный. Но потом. Всё потом.       - Окей... - воздух кончается на чужих губах, - почему, чёрт возьми, ты молчишь только тогда, когда рот занят чем-либо другим.       Молчи. Пожалуйста, молчи.       - Потому что если это ты, я хочу, чтобы он был занят чаще.       Щёлк.       Это до упора опускается сидение. Или у кого-то из них срывает тормоза. Как предсказуемо.       Впрочем, какая разница.       Ни один из них не помнит, как всё больше обнажается кожа, горящая в местах прикосновений. Как банально.       Впрочем, никому нет до этого дела.       Воздух в салоне раскаляется до цветных кругов перед глазами - так, что потеют окна, и даже если в четыре часа ночи кому-то захочется прогуляться на окраине города, он никогда не узнает, как скользят по оголённым ягодицам влажные ладони. Как тривиально.       Впрочем, идите к чёрту.       Линдси кусается.       Кусается, потому что кое-кто-не-будем-показывать-пальцем слишком медлит. Кусает предложенные пальцы, потому что догадывается, зачем, и какого хрена вообще. Кусает, а в голове со скоростью Шелби за рулём проносится мысль, а есть ли у оного вообще опыт в подобном и что за сорт садомазохизма такой - трахнуть того, кто может тебя посадить?       И всё же хорошо, что скорость у него приличная.       - Надеюсь, ты не во всём такой быстрый. - Леннокс глупо шутит(!), но это кажется ему в тысячи раз лучшим занятием, чем продолжать думать о том, где сейчас чужие руки, и о самом их обладателе.       - Вау, ты пошутил, - Шелби томно ахает. Но на деле оказывается, что это у него просто смех сейчас такой, и он вполне может стать автором книги «Тысяча и один способ посмеяться». - Ты всегда такой коммуникабельный, когда возбуждаешься?       Стратегическая миссия по удушению слишком много знающих проваливается - Линдси выпрямляется в руках, сомкнутых на чужой шее, непреднамеренно насаживаясь глубже на пальцы в собственной заднице, шумно выдыхая и вызывая цепную реакцию: пользуясь моментом, Шаннон не хочет передавать приветов маме, папе и всем своим друзьям-товарищам - он всего лишь подтягивает Леннокса за бедра выше, чтобы помочь ему принять в себя кое-что внушительнее пары пальцев. Какая галантность, но можете не вздыхать - это уже сделали за вас.       - Чёрт... - Леннокс сам не знает, что точно хотел сказать, но: - Если ты сейчас ещё и двигаться начнешь, то я... не знаю, что сделаю раньше: убью тебя... или умру сам.       И это снова так похоже на признание, что Шелби хочется ответить что-то в духе «мне ещё никогда не делали таких комплиментов, а ты такой классный, спасибо», но если быть совсем откровенным, то ему тесно даже дышать, - он бьется коленями о бардачок, на его шее всё ещё чужие руки, а что происходит между коленями и шеей... Леннокс узкий. Такой восхитительно узкий, что даже больно. И у кого из них сейчас мысли сумбурнее - это надо ещё подумать.       - Тогда... сам.       В этот момент по закону жанра офицера тянет возмутиться, мол «где мои сорок кошек», но он вспоминает, что вроде как никогда не тянул на женщину, хотя в свете последних событий... Чёртов Шелби. Ну и иди ты в...       Ах, да.       Чёрт с тобой.       Это так похоже на чувство, когда ныряешь в холодную воду с разбега. Раз. И Линдси до упора садится на чужой член. Хлоп. Как толща воды смыкается над головой. Но он больше не стукается об потолок, вскидываясь. Об него ударяется только стон - один на двоих.       - Ненавижу... тебя.       Шелби подтягивается, скрещивая руки за его спиной, - крепко обнимая, провоцирует движения; дотягивается до шеи - возможно, рубашкой будет сложно скрыть следы - ну и пусть; ведёт языком до подбородка и на коротком поцелуе поддается бедрами вперёд. Он знает.       - И я тебя.       Жёстко. Крепко. Честно. В нарастающем темпе. Каждый из них - тот, кто пытается сделать другому больнее. На деле - лишь чистое удовольствие. Скорость. Адреналин. По-новому. Мазохизм? Возможно. Толчок за толчком, до иступления, до хрипоты в голосе. Грязно. Безудержно. До грани желания. До темноты в глазах.       До рассвета за стеклом.       Безумно?       Попробуйте.       - Почему ты согласился?       У Шелби голос немного хриплый, слегка неясный. Он лениво перебирает влажные волосы на голове Линдси, чтобы занять руки. Хочется курить.       - А почему ты предложил? - Леннокс тянется пальцами к запотевшему окну - он не знает, что собирается нарисовать, но страшно хочется попробовать. Проводит пару линий - стекло оказывается холодным - и прячет руку обратно под подбородок. - Спортивный интерес.       На мгновения кажется, что Шаннон обижается. Но лишь кажется. Под ладонями Линдси продолжает мерно отстукивать ритм сердце человека, который не умеет обижаться - и это убаюкивает. Он прикрывает глаза. И, навсегда оставаясь, в сознание врезается:       - Потому что ты единственный, кто может поймать меня.       Во второй раз это случается в машине Леннокса, и да, здесь больше места, и задние сидения есть, но он всё равно бьётся головой о подлокотник. Ритмично так, с толком. Рычит и скрещивает руки за спиной Шаннона, прижимаясь ближе — только чтобы не набить очередную шишку на затылке. Только поэтому.       Шелби закуривает после прямо в машине, задумчиво выпуская дым в потолок. На его коленях нога на ногу покоятся конечности офицера, и тому абсолютно всё равно — он едва касается головой злополучной дверцы и это, пожалуй, самое удобное положение из всех пришествующих.       - Знаешь, - Шаннон тянет почти серьёзно, выпуская изо рта очередную струю дыма, - никогда бы не подумал, что буду трахаться в полицейской машине.       «Очень удобное положение», - в очередной раз думает Линдси, с чувством впечатывая колено в подбородок нового ночного кошмара.       Третий раз случается почти через два месяца. Шелби с виноватой улыбкой интересуется «Скучал?» и вжимает педаль газа в пол. Ленноксу хватает времени поколдовать с машиной, заменить «вот это старьё» на «это из спорткара? мне подходит», но не хватает времени, чтобы обогнать синего монстра. Да что, в конце концов, в нём стоит?!       Ах да, это же M-Spec Nür.       В третий раз он отказывается лезть в машину, если это не семейный минивэн, но нет, они такое даже близко не водят.       А хотелось бы...       - Вот скажи, - это первый раз, когда Леннокс начинает разговор первым, - тебе около тридцати, а занимаешься детским замоутверждением в нелегальных гонках. Это такая разновидность садомазохизма или просто на нормальную работу не берут?       Полусидящий на капоте Шевроле Шаннон поворачивается к нему почти удивлённо, а потом громко смеётся. Линдси вспоминает, что сам совершенно не полу, а полноценно сидит на служебной машине, а не в ней, и вопросы с голым задом не задаются, и всё же.       - Почему ты решил, что я не работаю? - Шелби улыбается, хитро прищуриваясь, и отворачивается, пряча улыбку в сигаретном дыме. Он как-то само собой забывает обидеться на то, что самую серьёзную составляющую его жизни называют «детским самоутверждением». - У меня есть постоянная работа.       «Тогда зачем тебе это?» - почти срывается с языка Леннокса, но:       - И куда берут таких идиотов?       Шаннон снова поворачивается, выкидывая в темноту недокуренную сигарету и выпуская дым в лицо офицера:       - Пробейте по базе данных, господин полицейский.       А потом случаются четвертый и пятый раз.       Не случается шестого.       Леннокс выбивает разрешение на замену всех жизненноважных деталей в теперь уже «идите все к чёрту, она моя» машине, докачивая её до уровня гоночного болида.       Они всё так же едут до упора по Ривер, всё ещё ночью. Всё так же из под колёс Скайлайна вырываются рыжие искры, когда Шаннон богоподобно дрифтует, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Он всегда играет с дорогой, с педалями своей машины, с собственной жизнью и с нервами Леннокса. Подпускает его ближе - настолько, что их взгляды пересекаются. Его глаза улыбаются перед очередным заносом, а потом...       Потом у Шелби тысяча отговорок на собственное тесное знакомство с кирпичной кладкой. От удара начинает кружиться голова, но он смирённо протягивает руки вперёд, позволяя стильному аксессуару в виде наручников щёлкнуть на запястьях, и сочувственно кивает стёртому до искр «крылу» и собранному о соседнюю стену в «гармошку» капоту собственного смысла жизни. Мужик сказал — мужик сделал.       «Мы своё откатали, дорогая».       В машине Леннокса они молчат. Ну, почти. Шелби бубнит что-то о том, что в наручниках руку на раму не положишь, а для двух там мало места, но ничего о собственном положении. И лишь почти у полицейского участка искоса бросает взгляд на своего пленителя, невесело хихикая, будто в последний раз:       - Ты не выглядишь счастливым.       И, встречаясь с холодным взглядом потемневших глаз, впервые действительно серьёзно добавляет:       - Мне тоже будет не хватать... всего.       - Шаннон Шелби, тридцать два года... Профессор истории Фордхемского университета. Неужели ваш девиз не распространяется на преподавателей?       - Это так мило, что ты пришёл меня проведать. - Лицо у Шелби лучится радостью ровно до того момента, пока он не смотрит глаза в глаза. А потом забивает. - Допустим. У меня что, не может быть хобби?       - Нелегальные гонки - прекрасное хобби для кандидата наук.       - Читать околовзрослым детишкам лекции о становлении католической церкви - моё хобби, а моя машина - это моя жизнь. Моя... свобода, если угодно. У нас это приветствуется.       - Тогда, даже если я тебя выпущу, ты, фактически, будешь несвободен.       И он улыбается. Садистически, саркастически и с прочими словами на «с».       - Неужели ты наивно полагал, что за нарушение закона тебе ничего не будет? - Он практически читает в глазах Шаннона: «Да, я действительно думал, что честно заработал себе блат» и усмехается с ещё большим удовольствием: - Нет уж, дорогой. Твои водительские права остаются у нас, а автомобиль находит своё последние пристанище на свалке. Ты рад?       В руках у офицера звенят ключи от камеры, и дверь пронзающим скрипом оповещает, что петли не смазывались со дня основания департамента полиции. Впрочем...       - Безумно.       ... это совершенно не важно. Шелби сейчас запрещёно близко, и вот это «безумно» выдыхает практически в лицо Леннокса. На сколько сантиметров он выше? Пятнадцать? Кажется, будто слишком много.       - Я теперь почётный пешеход.       Он улыбается. Скорее солнечному свету, чем подобной перспективе. Так Линдси хочется думать. Они почти у выхода из здания, и...       - И?       - И это значит, что мы теперь вряд ли встретимся, офицер Линдси Леннокс.       Леннокс останавливается.       Шелби продолжает идти.       «Да твою ж мать», - звучит в голове.       - Шелби, - «твоюматьтвоюматьтвоюмать», - на чём мне догонять тебя в следующий раз?       Остановка. Поворот. Совершенно идиотская задумчивость. Совершенно детский восторг.       - Форд Мустанг Шелби, господин полицейский.