Я тебе поверил, а так не бывает.

— Ты обещал мне. Клялся. Говорил, что забудешь, стерёшь всё из памяти. Я твой страшный сон, оживший кошмар. Мои лёгкие на пределе от нехватки кислорода и забытой беготни. Когда-то дышалось легко, непринуждённо, тогда я ещё тебя знал как близкого человека, как друга. Зачем ты всё испортил, почему сорвался, когда это всё случилось? Эти вопросы, словно яд, разъедающие меня изнутри. Я хочу задать их тебе, но ты сам не знаешь на них ответа, поэтому я тупо молчу, а ты за компанию. — Не смотри так. Не прожигай во мне дыру, не жди от меня ничего. Я не дам тебе того, чего хочешь. Я жадный до ужаса, скупой. — Не скалься. Ведь я не проиграл, не сдался, у меня есть ещё силы, их полно, войну хоть не выиграть, но на битву с тобой хватит, а там… Выживу. Как собака живучий, но такой же озлобленный. Хотя до тебя мне далеко. — Молчи! Затыкаю, подняв руку вверх. Не желаю слушать твоё завывание в мою честь. А ты всё так же игноришь. — Пора домой. Лишь два слова, а какой эффект. Вдохнул уличный смрад и на выдохе смеюсь. Громко и ненормально, аж кошка, евшая до этого кости, с шипением летит в мусорный бак. Стрёмно слышать что-то такое от тебя. Непривычно. Странно. — Я уже дома, — став серьёзным, развожу руками. Мол, полюбуйся, где теперь я обитаю. Вокруг обшарпанных развалин, язык не повернётся назвать это зданиями. Где спёртый воздух от близко расположенных сливов помоев. Где обитают попрошайки, несовершеннолетние уголовники, где комнаты для съема стоят копейки. Которую я и делю напополам с парнем. — Не доводи это до цирка. — До цирка? — смотрю на тебя в упор, на твои уставшие и пустые глаза, на ходящие ходуном желваки, которые отчётливо видно на впалых щеках. На сжатые в кулаки пальцы, на давно позабытый мощный силуэт, который с годами лишь стал больше и крепче сбитый. — Очнись, парень, оглянись, здесь цирком даже и не пахнет. Уйди. Оставь меня. наконец, в покое! А ты нет что бы меня послушать, послушать хоть один раз, засовываешь привычным жестом руки в карманы и снова ждёшь… Только чего ждёшь? Что кинусь к тебе? Так нет. Что сделаю, как просишь? Так нет же. Что извинюсь за свою трусость? Опять НЕТ!!! — Рим, ты поплатишься за причиненное мне неудобство. Слова, брошенные мне как пощёчина, приводят в ступор. Заплачу? За неудобства? Интересно как, если у меня ничего своего уже давно нет. Материально? Так у меня нет денег. Что я зарабатываю, ты даже брать не захочешь, тебе будет противно пересчитывать сотки. Это как мусор или подачка бедняку. Может шмотками, так они с барского плеча сняты. Вряд ли и их возьмешь. Или рассчитываешь на физический контакт? — Именно, ты сделал из меня то, кем я сейчас являюсь. А кто ты? Глава компании своего умершего папаши? Который слёг по моей вине. Ведь я по его словам соблазнил единственного сынка, какая-то шлюха с окраины, а удостоилась аж самого Витана. Прямо гордость берёт за свой похотливый зад! Поправляю сползший с плеча рюкзак и решаю, что всё, хватит. Навспоминался. Пора и честь знать. Разворачиваюсь и делаю первые шаги, как жёсткий перехват за шею начинает душить. — Куда собрался? Я не отпускал. Шепчешь на ухо, от чего меня передёргивает, как будто увидел переезженого кота на дороге, в которого чуть не вляпался кроссовкам. Хватка усилилась, перекрывая доступ кислорода, дыхание спёрло, а мысли поплыли. Цепляюсь ногтями в твою руку в попытке отодрать. — Что? Не нравится? Почувствуй, каково это, когда ты не можешь дышать, жить, существовать, лишь осознавая, что тебя продали, обменяли на вшивые купюры. — Извини, — хриплю, хватаясь последними силами за твою руку, но не удерживаюсь и ухожу в бессознанку.